Черный принц
Шрифт:
Держат.
И выдержат.
Быстро, но заставляя себя дышать, прижиматься к стене, вслушиваться в вой ветра…
Пока не ищут… и хорошо…
Он доберется до Управления, чтобы вернуться за Таннис… волнуется, наверное… и Марта скажет… Марте он должен, а такие долги не забываются… и земля уже близка.
Ноги проваливаются в сугроб, острая кромка наста разрезает кожу.
Ничего.
Эта боль – ничто по сравнению с иной. Жила отзывается на зов, она корежит слабое человеческое тело, выламывая кости, грубо, зло. И Кейрен, кажется, не способен сдержать крик…
…или вой?
Крик.
Удары
…его ищут?
Больно дышать. Холод внутри, кровь на снегу…
…лапы проваливаются, и мягкая чешуя не спасет от клыков… к ограде, пока есть шанс… есть, жила гремит в голове, и от злого голоса ее не отделаться.
По снегу. Проваливаясь по брюхо, увязая в сугробах, вырываясь из них прыжком, чтобы на следующем вновь провалиться и вновь вырваться.
Вперед.
Волкодавы – тени на снегу. Бредут, не смея приблизиться к зверю, они еще помнят – опасен. Но кровь дразнит. Кровь заставляет думать о слабости и ранах…
…царапины. Просто царапины.
Затянутся дома. Главное, в этот дом попасть… в их с Таннис квартиру, в которой Кейрен давненько не бывал… и наверное, выстыла совсем… но там есть кровать и пуховое одеяло.
Плед.
Запах Таннис… и сама она вернется, если Кейрен сумеет дойти.
Ограда. Черная вязь металла. Острые пики. Прутья стоят тесно, и за прутьями – своя охрана, но Кейрена она больше не волнует, как и псы, которые подбираются сзади. И обернувшись спиной к стене, он рычит. Его голос вплетается в рев ветра, и псы отступают. Не уходят. Ложатся на снег.
Ждут.
Пускай.
Обернуться – секундное дело, и, забыв о боли, которой как-то слишком уж много в последнее время, взлететь на ограду. Тело еще гудит, неловкое, не-свое, но Кейрен заставляет себя карабкаться.
Выше и еще выше.
Перевалиться через острия прутьев, кажется, опять бок рассадил… зверье по ту сторону отзывается воем… и люди спешат… вновь колокол гудит, но это, кажется, у реки…
– Стой!
Треугольная стрела зарывается в снег у самых ног Кейрена, и человек, споткнувшись, падает в сугроб, выбирается, отряхивается как-то очень уж по-собачьи. Он вытаскивает новую стрелу и возится с арбалетом…
…некогда смотреть.
И следующий оборот забирает крохи сил. А жила рядом. Звенит. Пьянит.
Дурман.
И перед глазами кровавые круги… надо уходить, он не справится… с одним – да, но их больше… Шеффолка стерегут… кто посмеет ослушаться короля?
Лающий смех.
Висельники тоже умеют веселиться, так ему сказали однажды… кто? Кажется, Три Щербины… имя забылось, а кличка вот нет. И зубы Кейрен помнил, которые росли через один и были черными, гниловатыми.
– А че, начальничек, я ж не лютовамши. – Три Щербины работал на улице давно и был, верно, не самым жутким злодеем Нижнего города.
Обыкновенным.
Грабил? Конечно.
Убивал? Случалось и такое, но, начальничек, это ж не со зла, а с похмелья, когда силушка-то прет и злость на весь мир. Вымещал, на ком попадется… что уж теперь говорить-то?
…почему он вспомнился? Сейчас, когда улица и снег. Дома с плотно запертыми ставнями, слепые, безразличные. Здесь нет случайных свидетелей и не будет.
Гонят.
Как
волка гонят, идут сзади, свистят, громыхают. И зверь в Кейрене боится звуков. Он готов лететь, не думая о том, куда, лишь бы подальше…– Ничего, начальничек. – Три Щербины скалился из темноты, потирая руки… не одну шею они свернули, а этот удивлялся, что народец слабый пошел, чутка пережмешь, а у него уже шея хрустнула. – На том свете сочтемся…
Поворот.
И человек в переулке. Стрела обжигает и без того разодранный бок, а человек, отбросив бесполезный арбалет, достает нож.
…нож-рыбка мелькает меж пальцев.
– А так могешь, начальничек? – Крысеныш не умеет улыбаться. Он некрасив. Белесый, длинноносый с вытянутым подбородком и маленьким сжатым ртом.
Он и вправду крыса, но из полезных, прикормленных.
Злится.
Ему кажется, что Кейрен виноват в его несчастьях, а Крысеныша жизнь не баловала.
– Гляди, начальничек… ты так не могешь небось?
Рыбка-клинок исчезает, чтобы появиться перед глазами Кейрена, лезвие почти касается кожи, и Крысеныш кашляет.
Или смеется?
Улыбаться он не умеет, а смеется вот так, будто в припадке заходится.
…Кейрен злил его. И не только его, если подумать… чужак, который так и остался чужаком… а все-таки странные сейчас мысли… и человек, заперший проход, играет с ножом.
Он уверен в себе.
А Кейрен не хочет убивать… он подходит медленно и рычит, поднимая спинной гребень, пусть и не столь внушительный, как у братьев. Нож замирает.
…не пропустит.
Подпустит ближе и ударит, на сей раз – не игра… и клинок вспарывает кожу над бровью. Новая боль оглушает. И Кейрен, почти теряя разум, смыкает клыки.
Кость хрустит.
И человек воет… он так громко воет, а рот наполняется горячей кровью…
Выплюнуть.
Бежать.
Пока есть силы и шанс. Он не услышал, как щелкнул арбалет. А ветер спрятал стрелу, которая пробила чешую, увязнув в легком… кажется, в легком, поскольку дышать сделалось невозможно. И земля, устав держать Кейрена, швырнула его в сугроб.
Он поднялся, сдерживая кашель и рвущуюся силу.
…темно.
…и дома слепы… обидно умирать вот так, но помощь не придет…
Глухие ставни.
Чужие люди, которые собираются молчаливой стаей. Собаки честнее… и этот, в тулупе, с арбалетом в руках, медленно проворачивает ворот, натягивая тетиву.
Кейрен встал, пытаясь унять непривычную слабость.
Земля качается… и луна некруглая… могла бы и расстараться для подобного случая… а в горле кровь клокочет. И голос рвется, дрожит. Кейрен не зовет – прощается.
Ему хочется, чтобы его услышали, и, наверное, слабая надежда… все собаки воют на луну… кажется, Таннис говорила… она будет ждать… Марта передаст слова, и она будет ждать… и наверное, надо выжить, но Кейрен не знает как.
Струна голоса дрожит. А человек с арбалетом подходит ближе.
Целится.
И Кейрен не видит его лица, пятно только… белое-белое пятно, на котором ветер выписывает знакомые портреты…
…мама расстроится.
…а Таннис будет ждать… и если оттуда, куда Кейрен уйдет, возвращаются, он вернется. Хотя бы затем, чтобы сказать ей «до свидания»…