Честный акционер

— Выпьем?

— Я на работе, — возразил Александр Борисович.

— Ну и что? Меня это никогда не останавливало.

Он выставил на стол две граненые стопки. Свинтил

колпачок бутылки и наполнил стопки доверху. Пододвинул одну к Турецкому, свою же поднял и произнес торжественным голосом:

— За всех российских ребят, погибших и искалеченных в войнах!

— За это грех не выпить, — сказал Турецкий и тоже взял свою рюмку.

— Пусть земля им будет пухом, нашим мальчикам, — печально добавил Богдан Юрьевич. — А живые… пусть у них все будет хорошо.

Мужчины чокнулись и выпили. Алексеев крякнул и, поморщившись, поставил пустую стопку на стол.

— Вот и хорошо, — резюмировал он. — Может, еще по одной?

Однако Турецкий покачал головой:

— Нет, Богдан Юрьевич, хватит. Дело прежде всего.

— Ваша правда.

Алексеев закрыл водку и убрал ее в стол. Туда же отправились и стопки.

— Курить у вас тут можно? — спросил Турецкий.

— А почему ж нет? — ответил председатель. — Вот и пепельница имеется. Да и я с вами покурю. Пару сигарет в день мдгу себе позволить. А больше — ни-ни. Легкие пробиты.

— В Афгане?

Алексеев кивнул:

— Угу. Осколки мины. Полгода по госпиталям мотался, так что знаю о боли не понаслышке.

Турецкий и Алексеев молча закурили.

— Итак, о чем мы говорили? — спросил Богдан Юрьевич.

— О том, что государство не помогает ветеранам и инвалидам, — напомнил Турецкий. — Теперь, я думаю, самое время перейти к тем, кто помогает.

Алексеев улыбнулся и кивнул:

— Да, пора. О хороших людях и говорить приятно.

— Давно Берлин и Храбровицкий помогают ассоциации? — спросил Турецкий, не давая словоохотливому председателю собраться с силами для нового патетического монолога.

— Да давно уж. Года четыре, если не больше. Мы познакомились на приеме у президента. Мне тогда вручали очередную висюльку на лацкан. Ну и бизнесмены присутствовали, уж не помню по случаю чего. Познакомились с Храбровицким, разговорились. Он очень интересовался нашими делами. А дела были неважные. Видать, сильно я его задел и растрогал своими словами. Через несколько дней Храбровицкий перевел на счет ассоциации пятьдесят тысяч долларов. Не лично, конечно, а от лица корпорации «СНК», в порядке шефской благотворительной помощи. Потом он познакомил нас… ну то есть меня и моих сопредседателей… с Борисом Берли-ным. Тот тоже проявил участие. Ну а потом завертелось.

— Их помощь выражалась только в денежных пожертвованиях?

— Зачем? Нет. Мы им многим обязаны, и не только в деньгах. Они за свой счет построили для раненых ребят два госпиталя, санаторий в Анапе и пансионат под Москвой. Оплачивали содержание врачей и медперсонала. А года полтора назад построили целый городок в Подмосковье. Там расселили семьи инвалидов и ветеранов чеченских войн. Да и не только чеченских, но и афганской войны тоже.

— Щедро, — признал Турецкий.

— Еще бы! — с энтузиазмом кивнул Алексеев.

— Значит, у вас был повод сокрушаться в связи с арестом ваших благодетелей, — констатировал Турецкий.

Алексеев сдвинул седые брови и посмотрел на Александра Борисовича тяжелым взглядом.

— Не нравится мне, как вы это сказали, — глухо проговорил он.

— Что?

— А вот это: «благодетели». Словно бы с издевкой какой-то. А между тем это правда. Храбровицкий и Берлин спасли жизни десяткам парней. А сотни, благодаря их помощи, превратились из никому не нужных инвалидов в полноценных членов общества. Я думаю, это им на любом суде зачтется. — Богдан Юрьевич сделал паузу и добавил: — И не только на земном.

— Я в этом не сомневаюсь, — серьезно сказал Турецкий. — Скажите, Богдан Юрьевич, все переговоры с предпринимателями вели вы?

— Почему же? Мой заместитель Павел Петрович Кизиков тоже. Борис Берлин часто к нам захаживал. Справлялся, что и как. Он — человек жесткий и правильный, счет деньгам знает и предпочитает держать все финансовые потоки под своим личным контролем. Чтобы ни одна копейка зазря не пропала.

— И вас такой подход устраивал?

— Конечно. Нас устраивало все, что делали для нас Храбровицкий и Берлин. Господи, да мы молиться на них были готовы. Да и сейчас…

— Что сейчас?

— И сейчас готовы. Арест Бориса Григорьевича для нас большой удар. Понимаете, это как родного человека потерять. Да еще вся эта история с Геной Кизиковым… Ох-хо-хо. Врагу не пожелаешь испытать то, что испытал за последний месяц Павел Петрович.

— Вы были знакомы с Геннадием Кизиковым, — не столько спросил, сколько констатировал Турецкий.

— Знаком, знаком, — кивнул Алексеев. — А как же иначе? Он часто к нам забегал. Иногда помогал отцу сортировать бумаги, иногда просто в гости. Хороший был парень, царство ему небесное. А что в дело это впутался, так Бог ему судья. Видать, была причина.

— Может, вы знаете, какая? — осторожно спросил Александр Борисович.

V— Это нет. Откуда?

— А сами как думаете?

— Думаю, запутался парень. Слишком много злобы накопил на войне, а избавиться он нее — не смог. С души ее слить — не смог. Вот и убил.

— Думаете, это была месть?

Богдан Юрьевич долго размышлял над вопросом Турецкого. Наконец ответил:

— Утверждать тут ничего нельзя. Но многие наши парни возвращаются с войны озлобленными… И с горячим желанием — заставить генералов понюхать, как пахнет настоящая человеческая кровь. Но все только мечтают, а Гена — сделал. Глупо, жестоко… Но это его выбор.

— По-вашему, Геннадий действовал в одиночку? — спросил Турецкий.

Богдан Алексеевич покачал головой:

— Чего не знаю, того не знаю. Если вдуматься, дело это в одиночку провернуть сложно. Но Геннадий прошел войну, у него были навыки. Поэтому… — Алексеев замолчал и лишь пожал плечами. — И вообще, Александр Борисович, — продолжил он после паузы, — я понимаю ваше рвение… Убийство это громкое, наверняка на вас давит начальство. Но поверьте, я об этом ничего не знаю. Одно могу сказать точно: Борис Берлин к взрыву не причастен. А вся эта история с рацией… — Алексеев пожал плечами. — Вы меня извините, но она яйца выеденного не стоит. Подобные вещи имеют тысячи объяснений, и я уверен, что самое криминальное из них — не самое верное. Да и про Гену Кизикова я больше ничего не скажу. Не потому, что не хочу, а потому что нечего мне вам рассказать. Жалко мне его, вот и все.

И действительно, как Турецкий ни бился, председатель ассоциации ничего больше не смог прибавить к тому, что уже рассказал.

Звонок Володи Поремского застал Турецкого в машине.

— В общем, так, — неторопливо начал Поремский. — Жениха Ларисы Кизиковой зовут Евгений Петрович Бабаев. Ему тридцать четыре года. И он — бывший военный.

— В каких войсках служил?

— Майор ВДВ.

— Ого!

— Угу. Причем воробей он стреляный. Участвовал в военных действиях на территории Чечни. Демобилизовался по контузии два года назад. Сейчас — действующий офицер МЧС. Я хотел было с ним встретиться, но в управлении МЧС мне сказали, что Евгения Бабаева в Москве сейчас нет. Направлен в служебную командировку. Борется с наводнением в Индии.