Четыре с половиной

Бутылку виски и что еще?..

Он еще взял «Бордо», цветом чуть посветлее — игривого сорта.

Вышел от бара с другой стороны и пояснил для вежливого ухода:

— Обещал, вот, с ребятами посидеть. Извините за отсутствие во время ужина.

Аркадий сделал благодушный знак понимания, а взгляд наследника скользнул по бутылкам... ревниво блеснув, поменялся на снисходительный — с господским оттенком.

Это как понимать?

И в наследство еще не вступил, и умершего в могилу не проводил, а уже хозяин?

Нет, сударь, шутить изволите, он в доме друга своего, а не у чужого барина!

Человек поставил на столик бутылки и снова вернулся к бару. Тут где-то «Мадера» коллекционная, они все собирались ее с покойным попробовать.

У, как быстро нашлась.

Он понес ее так, чтобы к зрителям этикеткой.

И прихватив две другие, небрежно кивнул на прощанье.

Чувствуя, что все-таки неумело изображает развязность.

— Вы, Сергей Петрович, куда это столько набрали?

— Ничего, пригодится.

Он хотел добавить в сердцах о своих впечатлениях, но пар неожиданно вышел. По дороге слушал насекомую трескотню — многотысячный хор, у домика в траве белел крупный светляк, и тепло шло прямо с самого неба.

Ну их там.

Стол нехитро, но уже сервирован, и закуска есть подходящая, в том числе любимый его острый венгерский перец.

— Ровно пятнадцать минут, — сообщил появившийся Макар, — ой, куда это столько?

— А ты думаешь, я тебе много выпить позволю? — парировал Алексей. — Садитесь, Сергей Петрович, вы у нас — во главе.

Времени нет никакого — это же мера одних событий через другие. Почему вдруг два-три часа пролетают или, наоборот, еле тянутся? Тянутся от пустоты — ее ничем не измеришь. А события набегают, и человек движется по ним, а не по каким-то там стрелкам. Так и с людьми бывает в общении, когда временем становятся мысли и память.

В начале первого еще поставили чай.

Молчаливого очень третьего охранника, не употреблявшего из-за старой контузии алкоголь, гость плохо знал.

Тот поужинал с ними, и начальник разрешил ему спать — «мониторить» постоянно территорию нет уже необходимости, да к тому же — гость не знал этого раньше — на три метра внутрь от заборов на газонах стоит проводная сигнализация.

— Сметливый ты у нас, Макар. Он, Сергей Петрович, сто тысяч в банку спрячет, а на зарплату будет опять полдеревни кормить. Сколько там ртов-то?

— Ну... две сестренка, две бабки, дед, еще племянник и племянница малолетние. Мать с отцом хоть работают, но, можно сказать, за гроши.

— Не беспокойся, позвоню тебе, по приезду. Место найдем. А тебя, Алексей, на командирскую должность, не смогу прямо сразу устроить. Подыскивать надо.

— Вообще не надо, Сергей Петрович.

— А что думаешь делать?

— Смотаться он хочет.

— Не смотаться, а нормально уехать. Мне здесь, Сергей Петрович, как говорят у вас казаки, что-то «не любо».

— А где любо?

— Ну, в Канаде где-нибудь или в Австралии. Приналягу на английский язык, я ведь английскую спецшколу заканчивал. Тройку, правда, имел, но база все равно есть.

Макар решил поделиться:

— А я немецкий учил.

— Немецкий твой — «нихт ферштейн».

— Может быть ты и прав, Алеша, — раздумчиво произнес пожилой человек, — может быть...

— Родина — не березы, Сергей Петрович, — обрадовано заговорил тот, — родина — люди, а они у нас только и смотрят как бы друг друга мордой об стол.

Младший товарищ согласился с ним легкой ухмылкой.

Гость помолчал в размышлении.

— А к старости это грустно, друзья. Грустно, без цели. Я вот встретил недавно, Христос говорил: «Один не спасешься». В Нагорной проповеди, кажется. Даже душа в одиночку беспомощна.

Макар, привставший за кипятком, удивился:

— Почему беспомощна?

— Потому, дорогой, что душа великого хочет. Даже самая маленькая душа. А как может быть иначе?.. Она по образу и подобию божьему сотворена. Великое, значит, в ней первым делом заложено. Да. А делать великое можно только для очень многих, это по определению, так сказать. Ну и как, без душевного с ними родства?

Алексей озадаченно качнул головой, оценивая слова, —правильные, наверное, но не очень согласные с его настроением, а на лице Макара объявилась и застыла загадочность — он выразил ее глядя куда-то вверх:

— А многого мы не знаем.

— Вот-вот, — гость придвинулся к столу, чтобы достичь до бутылки, — чувствовать начал с годами, чем больше узнаю — тем меньше знаю. — И сменил тон: — Но знаю, что такую «Мадеру» я даже при своем миллионе не позволю себе купить.

— И нельзя в наших магазинах, — возразил Алексей, — чурки оборзелые в своих подвалах любую фальшивку сварят.

Разлили по рюмкам.

Макар взял свою нерешительно, а его старший товарищ поднес, понюхал, а потом, когда все попробовали, вывел свое заключение:

— Я вот чувствую — вкус замечательный, а еще чувствую, что мой до него не развит — тупые рецепторы.

— А-га, — подтвердил Макар.

Но тут же они заметили что-то во взгляде гостя, сидевшего напротив двери, и повернули к ней головы.

В открытом проеме стоял Аркадий.

С блуждающим взглядом и физиономией на хороших газах.

— Теплый вам вечерочек, — он вроде не был уверен, что видит хорошо каждого. — Сергей Петрович, а я в комнату к вам стучал.

Нет, видит все-таки.

Макар уже проворно подносил стул.

— Присаживайтесь. Чаю выпьете?

— А... выпью, пожалуй.

Тот сел, и устроился поровнее.

— Баталия, что ли, закончилась, Аркадий?

— Вот я и хотел с вами... не закончилась. — Он поделился сразу со всеми: — Мне что тут — жить?.. А Ленка говорит: жить!

— Ты толком скажи о результатах.

Однако пришедший поинтересовался сперва глазами по поводу своего участия в общем мероприятии, и Алексей с легким в сторону вздохом подвинул к нему свободную емкость, она была из-под сока, но вряд ли сейчас это значило.