Четыре. История дивергента

Мое тело отклоняется назад над пропастью, и я опять кричу, стиснув челюсти так сильно, что они скрипят.

Мне надо повторить это еще раз. И еще. И еще. Я наклоняюсь, держась левой рукой за карниз рам и вцепившись правой в какой-то уступ. Крепко ухватившись, я опускаю ноги, слушая, как они скребут по камню. Я снова повисаю. Но сейчас, опустившись на выступ, я держусь недостаточно крепко, поэтому теряю опору и едва не теряю равновесие. Я царапаю бетонный небоскреб подушечками пальцев, но уже слишком поздно – я лечу вниз и издаю хриплый вопль, разрывающий глотку. Я мог бы создать защитную сеть или веревку – висящую прямо воздухе, которая спасла бы меня – но нет, мне нельзя ничего проецировать, иначе они узнают, на что я способен.

Я позволяю себе упасть. И умереть.

Я просыпаюсь с болью, которую спроецировал мой мозг. Она пронизывает каждую клеточку моего тела. Слезы и страх застилают глаза. Я резко дергаюсь, тяжело дыша. Меня трясет. Мне стыдно, что я веду себя как слабак в присутствии эрудитов, но я знаю, что это хорошо. Я доказал им, что я не особенный, – я обычный безрассудный лихач, который возомнил, что запросто может слезть по высоченной отвесной стене и уцелеть.

– Интересно, – произносит Джанин, но я едва слышу ее слова сквозь свое шумное дыхание. – Мне никогда не надоест смотреть внутрь человеческого разума – в каждой детали столько проекций.

Я спускаю все еще трясущиеся ноги на пол и наконец-то ощущаю под собой твердую поверхность.

– Ты отлично справился, – говорит Амар. – Над навыками скалолазания тебе еще следует поработать, но ты быстро вышел из симуляции. Результаты по времени примерно такие же, как и в прошлый раз. – Он улыбается. Наверное, мне действительно удалось притвориться, что я ничем не отличаюсь от других лихачей, – ведь Амар уже не выглядит слишком взволнованным.

Я киваю.

– Значит, твой необычный результат был вызван ошибкой программы. Нам придется исследовать ее, чтобы найти проблему, – изрекает Джанин. – А теперь, Амар, я бы хотела проверить твою симуляцию, если ты не против оказать мне подобную услугу.

– Мою? Зачем?

Мягкая улыбка Джанин не сходит с ее губ.

– Судя по нашим данным, тебя не встревожил необычный результат Тобиаса, наоборот, ты выказал к этому расположение. Поэтому я бы хотела посмотреть, не по собственному ли опыту ты знаешь о таких вещах.

– По вашим данным? – переспрашивает Амар. – Откуда?

– Один неофит поделился с эрудитами своими опасениями по поводу вашего с Тобиасом состояния, – мягко отвечает Джанин. – Я сохраню его имя в тайне. Тобиас, ты свободен. Спасибо за содействие.

Я смотрю на Амара. Он едва заметно кивает. Я встаю на ватные ноги и покидаю комнату. Я не закрываю за собой дверь, чтобы спрятаться неподалеку и подслушать. Но как только я оказываюсь в коридоре, ассистент Джанин захлопывает дверь, и я не могу различить ни единого звука, даже приложив к ней ухо.

«Один неофит поделился с эрудитами своими опасениями…» Я уверен в том, кто это может быть. Наш единственный бывший эрудит. Эрик.

* * *

В течение недели после визита Джанин Мэтьюз ничего не происходит. Неофиты – урожденные лихачи и перебежчики – каждый день проходят симуляции, и я тоже отдаюсь на растерзание своим страхам – боязнь высоты, клаустрофобия, насилие, Маркус. Иногда некоторые кошмары сливаются в один – Маркус наверху небоскребов, насилие в закрытом пространстве… Я всегда просыпаюсь, будучи еще наполовину в бреду. Меня бьет озноб, и мне стыдно – даже несмотря на то, что у меня всего четыре страха, я не могу избавиться от них, когда симуляция уже окончена. Они возникают, когда я меньше всего этого жду, заполняют мои сны, и я просыпаюсь с дрожью и паранойей. Я скрежещу зубами, подпрыгиваю от малейшего шума, мои руки немеют без причины. Я боюсь, что сойду с ума до конца посвящения.

– Ты в порядке? – спрашивает Зик за завтраком. – Ты кажешься… измотанным.

– Все отлично, – отвечаю я грубее, чем хотелось бы.

– Ага, по тебе видно, – говорит Зик, ухмыляясь. – Нет ничего страшного в том, чтобы плохо себя чувствовать.

– Ты прав, – соглашаюсь я и заставляю себя доесть еду, хотя теперь она напоминает по вкусу пыль.

Если уж я начинаю сходить с ума, то хотя бы наберу в весе, в основном мышечную массу. Странно, что теперь я занимаю столько места, хотя раньше я привык быть незаметным. Это добавляет мне немного сил и решимости.

Мы с Зиком убираем свои подносы. По пути в Яму младший брат Зика (я запомнил, что его зовут Юрайя) подбегает к нам. Он выше Зика. На его ухе – повязка, которая прикрывает новую татуировку. Обычно он выглядит так, будто вот-вот расскажет шутку. Но не сейчас. Он чем-то потрясен.

– Амар, – начинает он, слегка запыхавшись, – Амар… – Он качает головой. – Амар умер.

Я издаю смешок. Я понимаю, что это неподобающая реакция, но ничего не могу с собой сделать.

– В смысле? Что значит «умер»?

– Сегодня утром одна женщина нашла рядом со «Спайром» чье-то тело, – тараторит Юрайя. – Его только что опознали. Это Амар. Он… наверняка…

– Прыгнул? – уточняет Зик.

– Или упал. Никто не знает, – разводит руками Юрайя.

Я подхожу к тропинкам, ведущим к Яме. Обычно я почти прижимаюсь к стене во время подъема из-за боязни высоты, но теперь я вообще не думаю о том, что делается внизу. Я несусь мимо бегающих, кричащих детей и людей, которые толкутся у магазина. Потом я поднимаюсь по лестнице, свисающей со стеклянного потолка.

В холле «Спайра» собралась целая толпа, и я вынужден проталкиваться сквозь нее. Кто-то бросает мне вслед проклятия или пихает меня локтем в ответ, но я практически ничего не замечаю. Я прохожу к порогу комнаты, к стеклянным стенам над улицами, которые окружают лагерь Лихачества. Снаружи прямоугольный участок ограничен полицейской лентой, на тротуаре виднеется темно-красное пятно. Я долгое время смотрю на него, пока не начинаю понимать, что это – кровь Амара, которая пролилась от удара о землю.

Я разворачиваюсь и ухожу.

* * *

Я знал Амара не так хорошо, чтобы скорбеть о нем. В моем понимании скорбь – это то, что я чувствовал после смерти матери. Тоска мертвым грузом падала на меня, мешая прожить еще один день. Я помню, как останавливался, выполняя простые задачи, чтобы передохнуть, и забывал к ним вернуться. Я просыпался посреди ночи со слезами на глазах.

Я не рассматриваю смерть Амара как нечто подобное, но я чувствую горечь каждый раз, когда вспоминаю, как он дал мне имя и как защищал меня – «зеленого» неофита. Но в основном я чувствую злость. Я точно знаю, что его смерть имеет отношение к Джанин Мэтьюз и оценке его симуляции страха. А значит, так или иначе, в гибели Амара виноват еще и Эрик. Он подслушал наш разговор и сообщил все лидеру своей бывшей фракции. Эрудиты убили Амара. Но остальные считают, что Амар спрыгнул или случайно упал. Что ж, такого поступка вполне можно ожидать от лихачей.

Сегодня лихачи проводят панихиду. Все пьяны уже к обеду. Мы собираемся у пропасти, Зик передает мне чашку с темной жидкостью, и я одним глотком осушаю ее до дна. Когда успокоительный напиток обжигает горло, я начинаю покачиваться и передаю обратно пустую чашку.

– Правильное решение, – бормочет Зик, уставившись на емкость. – Пойду возьму еще.

Я киваю и слушаю гул пропасти. Похоже, Джанин Мэтьюз поверила, что мои необычные результаты – элементарный программный сбой. Но что, если она просто притворилась? Вдруг она явится за мной, так же как пришла за Амаром? Я пытаюсь запихнуть эту мысль в какой-нибудь темный угол моего сознания и хорошенько спрятать ее – от себя самого. На мое плечо ложится темная рука со шрамами. Рядом со мной – Макс.