Чужая корона

А я ему на это:

— Цыть! Ты уже все сказал!

После к нашим оборачиваюсь, лопату с одного плеча на другое перекладываю и говорю:

— Вот, братки, нам уже и дело есть. Ну что, покажем пану Цмоку, как мы за него крепко держимся? Поищем гада Стремку, а?

— Поищем, — наши говорят, — чего не поискать!

— А ты, Петрок?

— И я, — он отвечает и смеется. — Только сперва вот что. У тебя эта лопата, говорят, такая ловкая! Ты ее всем давал испытывать. А дай и мне!

— На, — говорю.

Он ее взял. А после взял стрельца…

А что?! А вот такая у нас жизнь! Испытал Петрок лопату, после посели мы на лодки, взяли с собой у кого что нашлось — косы, вилы — и поплыли искать пана Стремку-судью.

Воды было много, плыви куда хочешь. Но мы сперва поплыли туда, где Петрок нашел того стрельца. Приплыли, поискали, больше никого там не нашли, поплыли дальше. Стрелец же рассказывал, что там, где Цмок на них накинулся, было просторное место. Значит, мы решили, это было на старых вырубках. Поплыли к вырубкам.

Приплыли. И там полно воды, прямо как море. Плывем по тому морю, на всякий случай держимся поближе к краю, там где еще кусты растут. А так пусто кругом. Плывем, плывем. Как вдруг…

О! Видим — нам лодка навстречу! В ней двое гребут, а третий просто так сидит. И этот третий…

Я его сразу узнал — анжинер! В нашей овчинной шапке, в нашем кожухе — день тогда был холодный — и опять в черных окулярах! Я вскочил, руку поднял, наши все сразу остановились. Ждут, не гребут. А эти будто нас не видят, плывут нам навстречу. Вот до них уже шагов пятьдесят, может, даже меньше… Потом там так: анжинер встал, поправил окуляры, своим что-то сказал, они тогда тоже остановились, отложили весла, взяли по багру и стали ими шарить по дну. Я не утерпел, кричу:

— Пан анжинер! Пан анжинер!

Эти перестали шарить, смотрят на меня. И анжинер на меня обернулся. Узнал, рукой махнул, отвечает:

— А, это ты, братец Демьян!

— Я и есть, — кричу ему в ответ. — Подобру ли плывешь?

— Можно сказать, что так, — он отзывается. — У меня все абгемахт. А как твои дела?

— По-всякому.

— Надо лучше работать, Демьян. Не лениться, — после он к своим повернулся, командует: — Шнель! Шнель!

Эти опять стали шарить баграми. А я опять кричу:

— Пан анжинер! А чего вы там ищете?

Он отвечает:

— Пана Стремку, вашего судью. Он же как еще ночью нырнул, так теперь до сих пор никак не выныривает. — И опять своим: — Шнель! Шнель!

Эти опять шарят, шарят…

О! И нашли! Подцепили, подтянули к борту и вытащили…

Утопшего стрельца! Ну, не всего вытащили, а только так, чтоб голова была видна и плечи. Утопший, он и есть утопший, а этот еще рыжий и мордатый… Но ан- жинер к нему склоняется, одной рукой берет его за волосы, а второй хлясь его по щекам, хлясь, хлясь, хлясь!.. И этот утопший зафыркал, зарыкал, захаркал, стал головой мотать, глазами хлопать! Ну, оживает человек!..

А анжинер:

— Пф! Пф! — кричит. — Болваны! Это не судья! — и ш-шах того стрельца обратно в воду! Стрелец и утонул, почти без пузырей.

А анжинер в лодке встал, руки об кожух вытер, командует:

— Меняем курс! Лево греби, право табань!

Эти опять берут весла, гребут. Теперь они уже от нас гребут. А быстро как! Я наполохался, кричу:

— Пан анжинер! Пан анжинер! У меня до тебя разговор! Подожди!

Он обернулся ко мне, ничего не сказал, только зубы оскалил. Ат, думаю, так и уйдет, ничего не сказавши!..

А вот не угадал. Он вдруг возьми да ответь:

— Я сегодня очень занят, Демьян, я спешу. Ты лучше после приходи ко мне в контору, там поговорим. А контора у меня в Кавалочках. Я буду ждать тебя, Демьян. Не придешь, я обижусь. Га, га! — а после плясь ладошкой по воде, плясь, плясь!..

И исчез. Ни его, ни лодки — ничего уже не видно. А следов, тех и подавно, потому что какие следы на воде!

Вот он уплыл, а мы сидим по лодкам, думаем. Долго мы тогда думали! А после вот что надумали: ни пана Стремку, ни его стрельцов искать уже не нужно, потому что если даже сам пан анжинер их не нашел, тогда нам подавно не найти. И это добро! Это первое. А второе вот что: он звал меня в Кавалочки, значит, туда нам и идти, но не сегодня, и это тоже добро, что не сегодня. А что! Ты сегодня туда только сунься, ага! Кавалочки — это, конечно, не Зыбчицы, но и туда этой зимой панов тоже набилось как грязи, и все с аркебузами. Так что туда идти можно только всем скопом, тут надо поднять деревень ну хотя бы с десяток. Но как ты их поднимешь, а? Вот язва Цмокова! Но, думаю, пока что ладно! Махнул я им рукой и велел возвращаться в Зятицу. Едем мы туда, я не гребу, я сижу, думаю, как быть, как поднимать народ, сдюжу я это или нет.

А сдюжил же! А если правду, так оно само собой сдюжилось!..

Нет, не само, а это анжинер мне тогда все. сдюжил. Тогда же было как?! Тогда, в тот самый день, его еще в семи других разных местах люди видели, и везде он искал пана Стремку, шарил багром по дну и все такое прочее, и еще при этом добавлял, что я, братка Демьян, пана Цмока откопал, Цмок вышел жрать панов и стрельцов, их подпанков, многих уже пожрал, а я, Демьян, пока что сижу у себя в Малой Зятице и силы собираю, чтобы потом идти на Кавалочки.

Вот тут ко мне народ и повалил! Идут из ближних деревень, из дальних, идут кто с косами, вилами, а кто даже с аркебузами, саблями, и все они говорят вроде того, что вот проснулся Цмок — и мы сразу к тебе, братка Демьян, теперь веди нас дальше, на Кавалочки. Га, это было добро! Валит ко мне народ и валит, в иной день до десятка приходило, и все это крепкие, жвавые хлопцы. Были и хлопы постарше, семейные, но таких, брехать не буду, было мало.

А из поважаных, заможных братков ни один не пришел! Хлопцы мне про них так говорили, что они, эти заможные, тоже все за меня и за Цмока, они тоже, когда будет надо, поднимутся, а пока что, говорят, им надо еще собраться, приготовиться. Ат, будто я такой дурень, будто я ничего не понимаю. Я все понимаю! У нас народ какой? Каждый сам за себя, каждый только своим умом живет, только свое хозяйство держит. А тут вдруг я! А кто я им такой? И что им те Кавалочки? Что там будет, еще неизвестно, а голова у каждого только одна, второй уже не вырастет. Вот потому и собирается ко мне только всякая голота и босота, которым нечего терять, которых дома ничего не держит, а в головах нет ничего, только одно: «Давай панов месить!» Идут они ко мне, я их встречаю, принимаю, про анжинера, про Цмока рассказываю, потом даю лопату посмотреть, кровь с лопаты стираю, кричу: все, кончилась их власть, и больше никакой власти не будет, только Цмокова, а самому мне ничего не надо, мне только бы дойти до Глебска и там последнего пана в дрыгву замесить!

Вот так было тогда, хлопцам такое было до сподобы. А еще им до сподобы было то, что их, таких зуховатых и хватских, собрали целый выгон (а мы селили их на выгоне, в землянках), и была им там вольная воля. Что они хотели, то и творили: хотели — гуляли, хотели — ходили стенка на стенку, потом опять садились и гуляли себе дальше. Но вот сошлось их уже столько, что наш войт Максим не выдержал и говорит:

— Демьян, чего ты ждешь? Гляди, вода уже сошла, гати открылись. Веди их от греха подальше!

— А ты?

— Что я? — он говорит. — А кто тогда на Зятице останется? А если гайдуки вдруг нагрянут?!

Ат! Я же говорил, какой у нас народ! Вот и наш Максим такой же, его ничем с места не стронешь. Но, с другой стороны, он же верно говорит: вон уже сколько их при мне, их уже больше сотни, может, их даже две! А тут еще прибежал из Кавалочков один верный человек и сказал, что там уже все готово, там нас уже ждут. Ну, мы и пошли.

Да, вот что еще. Когда мы выходили, дед Бурак отозвал меня в сторону и говорит: