Чужие грехи

Когда онъ впервые попалъ въ кружокъ юношей, кончавшихъ въ пансіон Матросова образованіе, подготовлявшихся въ высшія учебныя заведенія, въ юнкера, онъ увидалъ сначала только лицевую сторону медали: юноши сидли на своихъ мстахъ въ класахъ, хотя и не безъ шуму и не безъ смха, но все-же сидли; они выучивали и отвчали уроки, хотя и небрежно, и лниво, но все-же выучивали и отвчали; они относились къ учителямъ, если и не безусловно покорно и не съ полнымъ уваженіемъ, то все-же, хотя по вншности, прилично. Смотря на все это, на офиціальную школьную обстановку, на офиціальныя лица учителей, на офиціальныя отношенія учащихъ и учащихся, онъ былъ убжденъ, что и здсь дла идутъ, какъ во всхъ учебныхъ заведеніяхъ, о которыхъ онъ слышалъ немало разсказовъ отъ Петра Ивановича. «Школа, говорилъ Петръ Ивановичъ, — это такое мсто, гд одни стараются поскоре доучить, а другіе поскоре доучиться — вотъ и все». Этихъ казенныхъ, если можно такъ выразиться, отношеній къ длу Евгеній ждалъ впередъ и они не могли особенно удивить его, представившись ему здсь. Но даже эти казенныя отношенія къ длу были здсь только «казовымъ концемъ». Пансіонъ Матросова былъ какъ будто бы созданъ именно для тхъ людей, которые не могли по своему развитію, по своимъ знаніямъ попасть куда нибудь въ казенныя учебныя заведенія, въ гимназіи, лицеи, военныя училища. Сюда стекалось какое-то умственное и нравственное убожество. Уже въ первые же дни класныхъ занятій его поразили нкоторыя замчанія учителей, въ род слдующихъ: «Ну, вы опять ни въ зубъ толкнуть, да, впрочемъ, вы вдь по юнкерской части пойдете, такъ немного премудрости отъ васъ и потребуютъ», или: «Меньше-бы вы рысаковъ гоняли, тогда въ голов у васъ втеръ-то и не ходилъ-бы», или: «Вдъ если вы такъ будете учиться, такъ вы и до тридцати лтъ двухъ строкъ не будете въ состояніи написать правильно». На эти замчанія слышались тоже не мало поражавшіе Евгенія отвты: «Я, Петръ Павловичъ, не въ професора математики готовлюсь», говорилъ одинъ ученикъ учителю. «Чего-же вамъ еще нужно, если я вызубрилъ все по учебнику; кром этого меня ничего на экзамен не спросятъ», говорилъ другой. «Хочу — буду учиться, захочу — выйду изъ училища, это мое дло», говорилъ еще категоричне третій. Что-то странное, что-то неестественное было въ этихъ отношеніяхъ «великовозрастныхъ» учениковъ къ учителямъ: учителя какъ-будто побаивались учениковъ, ученики какъ-будто презирали учителей. Какимъ-то цинизмомъ вяло отъ этихъ откровенныхъ отношеній. Познакомившись ближе съ этимъ міромъ взрослыхъ юношей изъ денежной и родовой аристократіи, пріютившихся, въ качеств пансіонеровъ, полупансіонеровъ и приходящихъ учениковъ, въ пансіон Матросова, Евгеній увидалъ чудовищныя вещи, о которыхъ ему и во сн не снилось прежде: все, что онъ зналъ о бурс, о гимназіяхъ, о мелкихъ школахъ, блднло передъ тмъ, что онъ увидлъ здсь. Вся эта молодежь длилась на трупы, на кружки; въ каждомъ кружк было свое крупное свтило, окруженное боле скромными звздочками; у каждаго кружка были свои вкусы, свои склонности, свои привычки, обусловливавшіеся вкусами, склонностями и привычками главы, свтила того или другого кружка.

Въ кружк, составлявшемъ свиту сынка комерціи совтника Иванова, шли толки о рысакахъ, жеребцахъ и кобылахъ съ ивановскаго завода, получавшихъ призы на бгахъ и скачкахъ; въ сред юношей, составлявшихъ хвостъ юнаго Тёлкина, упоминались имена извстныхъ кокотокъ, извстныхъ кутилъ, извстныхъ скандалистовъ; въ обществ, составлявшемъ партію сына вдовствующаго генерала Попова, не сходили съ языка разговоры о преферанс, ералаш, ландскнехт и другихъ азартныхъ и неазартныхъ играхъ. Мене всего среди этихъ юношей, отъ пятнадцати и до двадцати лтъ включительно, говорилось объ урокахъ, о книгахъ, о занятіяхъ.

Эти юноши, сохранявшіе хотя вншнее приличіе въ отношеніи къ учителямъ во время классовъ, относились вн классовъ непозволительно нахально и дерзко къ учителямъ и гувернерамъ, про которыхъ говорилось въ ихъ кружкахъ, что «Матросовъ набираетъ съ борка и съ сосенки всякую голь въ гувернеры, благо эта голь идетъ служить за гроши», и что «Матросовъ знаетъ, кого въ учителя взять для того, чтобы никто не провалился на экзаменахъ при поступленіи въ другія заведенія» И дйствительно, только голодные и холодные, пришибленные судьбою и страдавшіе какими-нибудь недостатками люди пристраивались въ гувернеры къ Матросову: они рады были углу, куску хлба и возможности добыть такъ или иначе кусокъ хлба, правда, не отъ Матросова, а отъ своихъ воспитанниковъ. Въ учителя къ Матросову тоже шли только т люди, которые не брезгали почти даромъ получать большія деньги и брать взятки при тхъ или другихъ экзаменахъ.

— Je m'en vais, monsieur! говорилъ Тёлкинъ французу-гувернеру, господину Прево, покидая пансіонъ не въ урочное время.

— Filez, filez, mon cher! Mais D'oubliez pas un cigare! любезно отвчалъ французъ.

Тёлкинъ дйствительно исчезалъ вечеромъ изъ пансіона, а утромъ подавалъ господину Прево сигару, завернутую въ бумажку… иногда пяти, иногда десятирублеваго достоинства.

— Павелъ Павловичъ, не лзьте! Мы заняты разршеніемъ математическихъ задачъ! кричалъ Поповъ русскому гувернеру Алябьеву, замкнувшись съ товарищами вечеромъ въ отдаленной комнат.

Павелъ Павловичъ отходилъ отъ дверей.

— Ну, а какъ онъ заставитъ отворить и увидитъ, что мы играемъ въ карты? замчалъ кто-нибудь изъ игравшихъ въ ландскнехтъ воспитанниковъ, еще не искусившійся въ обычаяхъ пансіона.

— Такъ я ему, чернильной душ, пущу стуломъ въ голову! сурово ршалъ Поповъ. — Всякаго лакея слушать, что-ли, прикажешь?

— Геенъ зи, геенъ зи! У меня копфшмерценъ, такъ мн не до васъ, пояснялъ гувернеру-нмцу Ивановъ, когда тотъ вечеромъ подходилъ къ его кружку, чтобы прослушать уроки.

Нмецъ грозилъ ему пальцемъ и отходилъ.

— Я его по праздникамъ по Невскому, нмчуру, на рысакахъ катаю и завтраками кормлю, пояснялъ Ивановъ товарищамъ, — такъ много разговаривать не будетъ. Да еслибы и сталъ разговаривать, такъ я такъ-то отцу нажалуюсь, что его въ три шеи отсюда велятъ выгнать и опять съ шарманкой ходить будетъ… Знаемъ мы ихъ, голоштанниковъ! Лопотать только по своему умютъ, а больше ни шиша не знаютъ.

— Ну, братъ, не выгонятъ тоже изъ за тебя, возражали ему иногда товарищи.

— Ито? Не выгонятъ? А вы знаете, сколько Матросовъ забралъ у отца денегъ? А? Нтъ, не знаете? Ну, такъ и не толкуйте, что изъ за меня не выгонятъ? Передо мной и самъ Матросовъ на заднихъ лапкахъ ходитъ. На прошлой недли былъ у меня на имянннахъ, пили, пили, до положенія ризъ у меня на половин, я ему и говорю: «А вы, Владиміръ Васильевичъ, въ присядку умете плясать?» «Умю», говоритъ. «Ну, говорю, давайте плясать» И проплясалъ! А ты говоришь, изъ за меня не выгонятъ!

Разговоры объ экзаменахъ были еще откровенне. Тому-то столько-то надо заплатить, этому столько-то — вотъ и выдержишь экзаменъ. Если дать Матросову хорошій кушъ — онъ и самъ дипломъ сфабрикуетъ. Тоже нанять можно какого-нибудь голяка за себя на время экзаменовъ. Все это говорилось съ полнымъ убжденіемъ, что это такъ и должно бытъ: на что же и деньги существуютъ, какъ не на то, чтобы при помощи ихъ обдлывать все, что вздумаешь.

Эти отношенія, прикрывавшіяся приличною вншностью пансіона, относительнымъ порядкомъ во время класныхъ занятій, маскою, надваемою и учителями, и учениками, доходили до невроятныхъ безобразій, всплывая наружу только иногда.

Матросовъ зналъ свою публику. Не даромъ же онъ долго былъ и гувернеромъ, и учителемъ въ аристократическихъ домахъ. Устраивая свой пансіонъ, онъ прежде всего билъ на вншность. Роскошное помщеніе, прекрасная мебель, небольшія спальни, на четырехъ воспитанниковъ каждая, широкая програма съ громкими фразами о воспитаніи, имена нсколькихъ видныхъ покровителей, все это было пущено въ ходъ при основаніи пансіона. Матросовъ самъ не училъ, не работалъ, но онъ говорилъ и направлялъ дло. Отцамъ и матерямъ онъ толковалъ о необходимости хорошаго воспитанія, о манерахъ, о подготовк достойныхъ своего призванія членовъ общества. Юношамъ онъ шутливо замчалъ, что главное дло не переходить границъ приличія, не афишировать своихъ слабостей и шалостей, никогда не забывать перваго правила джентльмэна: «не выносить сора изъ избы». Приглашая къ себ извстныхъ учителей, онъ, небрежно развалясь въ кресл, передавалъ имъ свои взгляды на ихъ обязанности:

— Этимъ золотымъ тельцамъ нужны дипломы или сдача экзаменовъ въ юнкера, въ казенныя заведенія — и больше ничего. Слава Богу, если имъ удастся добиться, чтобы они знали хоть то, что потребуютъ отъ нихъ по програм; впрочемъ, можно похлопотать, чтобы на нихъ смотрли сквозь пальцы на экзаменахъ; денегъ они не пожалютъ: лишняго-же отъ нихъ требовать не слдуетъ — это не такія головы, да и раздражать ихъ по пусту лишнимъ трудомъ не слдуетъ. Но хорошо бы имъ читать лекціи съ широкими взглядами, въ интересномъ изложеніи, не для того, чтобы они запомнили все это, а чтобы они могли сказать въ своемъ кругу, какъ интересно у насъ читаютъ лекціи; это притомъ и можетъ заставить ихъ терпливо сидть въ класахъ. Вообще нужно быть немного циникомъ и смотрть на дло прямо: это шалопаи — и больше ничего, ихъ нужно перетащить черезъ экзамены — вотъ и все; это непріятно, но что же длать, нельзя-же въ самомъ дл принимать къ сердцу то, что какой-нибудь золотой телецъ такъ и останется на всю жизнь глупымъ теленкомъ?

При этомъ Владиміръ Васильевичъ даже либеральничалъ и замчалъ, что онъ слишкомъ мало возлагаетъ надеждъ на эту среду и не думаетъ, что она могла бы измниться отъ того, что ея члены станутъ немного глупе или умне, немного учене или невжественне.

Съ гувернерами онъ былъ еще откровенне. Онъ бралъ ихъ только въ томъ случа, если у нихъ не было дипломовъ, если они были голью перекатной, если онъ зналъ за ними кое-какіе гршки, на которые онъ сразу могъ указать имъ. Предлагая имъ малую плату, онъ говорилъ, что они могутъ увеличить свои заработки «приватными уроками», что они могутъ «запастись у него связями», что онъ впрочемъ «не нуждается въ нихъ» и если беретъ ихъ, то только вслдствіе ихъ просьбъ, хотя… тутъ онъ говорилъ или о томъ, что не ловко имть гувернера безъ диплома, или что опасно брать воспитателя съ нсколько сомнительной репутаціей, но… Въ конц концовъ принимаемый въ гувернеры голякъ чуть не цловалъ руки у Владиміра Васильевича, исполненный чувствами благодарности.

На этомъ общемъ, перекрестномъ лгань и надувательств держалось все училище Матросова. Эта система отражалась на каждой мелочи, въ каждомъ шаг. Ученики «считывали» уроки, отвчая ихъ учителямъ, какъ заученные; учителя длали видъ, что они не замчаютъ обмана и ставили хорошіе балы. Матросовъ жилъ широко, чтобы показать, что онъ богатъ, и имть такимъ образомъ возможность поддерживать свой кредитъ, надувая кредиторовъ. Чтобы добиться извстности, онъ заискивалъ среди журналистовъ и безплатно уступалъ свою залу для разныхъ благотворительныхъ концертовъ и литературныхъ чтеній. Желая показать успхи школы, и онъ, и наставники являлись довольно строгими во время экзаменовъ, хотя и онъ, и они очень хорошо заране знали, что они спросятъ такого-то ученика и что потребуютъ отъ другого, такъ какъ ученики спеціально подготовляли къ экзамену какой-нибудь одинъ отвтъ, дальше котораго они почти ничего не знали. И учителямъ, и Матросову приходилосъ всячески изворачиваться, чтобы офиціальные инспектора не открыли закулисной стороны училища и надувательство удавалось до поры, до времени. Лганье до того вошло въ плоть и кровь самаго Матросова, что про него говорили, что онъ и самъ не знаетъ, когда онъ лжетъ и когда говоритъ правду.