Чужие грехи
Шрифт:
Онъ пустилъ струйку дыма, граціозно потянулся и проговорилъ:
— Вы, конечно, не стоите за доносы? Ну-съ, а между тмъ при современныхъ порядкахъ въ банковскомъ, да и во всякомъ другомъ дл въ томъ положеніи, въ которомъ стоялъ Хрюминъ, онъ долженъ былъ или бросить мсто, или доносить… Конечно, вы скажете, что онъ долженъ былъ бросить мсто. Но, батенька, спросите себя откровенно: всегда-ли вы бросали мсто, видя, что вы или даромъ берете деньги, или что вы не такъ длаете дло, какъ слдуетъ… Вы учитель, кажется?
— Да.
— Вроятно, преподаете русскій языкъ или исторію?
— И то, и другое.
— Прекрасно. Ну-съ, то-ли вы говорите на урокахъ исторіи, что вы думаете, или то, что вы должны, что вы имете право говорить въ предлахъ данной програмы и даннаго направленія?..
— Я…
Господинъ Анукинъ не далъ Петру Ивановичу времени отвтить.
— Вы во всякомъ случа говорите только половину истины, если не лжете, сказалъ онъ. — А половина истины… вы простите меня за откровенность… половина истины хуже лжи. На урокахъ русской словесности что вы читаете? Державина и Ломоносова, которыхъ вы ни цните ни въ грошъ для современной жизни, и молчите о Некрасов, котораго вы ставите очень
Поздъ подъзжалъ къ Петербургу.
— Знаете что. Подемъ къ Палкину! сказалъ господинъ Анукинъ. — Иногда бываютъ минуты, когда готовъ напиться до зеленаго змія, потому что наша жизнь…
Онъ безнадежно махнулъ рукою…
— И жизнь подлая, и мы вс подлецы!
II
Петръ Ивановичъ хотлъ забросить сакъ съ серебромъ къ своей матери и уже потомъ хать къ Палкину, но господинъ Анукинъ не далъ ему и слова выговорить.
— Чего вы старуху то тревожить будете; нежданно, негаданно, на ночь глядя, прідете, сказалъ онъ, — Забросьте мшокъ ко мн, подемъ потомъ къ Палкину, переночуете посл у меня, — я вдь на холостую ногу живу, — а тамъ завтра и обдлаете дло. Мы, батенька, русскіе сердечные люди, такъ намъ нечего церемоніи разводить. Я самъ сердечный человкъ и люблю сердечныхъ людей.
Петръ Ивановичъ согласился. Онъ тоже былъ сердечный человкъ и любилъ сердечныхъ людей, особенно посл двухъ-трехъ рюмокъ вина. Правда, онъ былъ человкъ «съ хитрецой», но какіе-же русскіе сердечные люди, особенно изъ бурсаковъ, бываютъ «безъ хитрецы»? Черезъ полчаса оба сердечные человка сидли у Палкина за бутылкой и вели оживленную бесду, предварительно выпивъ по рюмк водки и закусивъ у буфета. Господинъ Анукинъ былъ у Палкина своимъ человкомъ: онъ называлъ буфетчика Махаиломъ Ивановичемъ, его слуги называли Николаемъ Васильевичемъ. Петра Ивановича особенно интересовала исторія родителей Евгенія и господинъ Анукинъ, сообщивъ прежде всего въ прилив откровенности, какъ онъ тоже въ юности всякой грязи нахлбался, какъ онъ потомъ «мытарствовалъ въ качеств помощника присяжнаго», какъ ему удалось «слезами пронять судей и одного подлеца оправдать», какъ съ этого подлаго дла «онъ жить началъ», перешелъ затмъ къ исторіи, Хрюминыхъ. Это была интересная и новая для Рябушкина исторія.
— Евгенія Александровна, разставшись съ своимъ благоврнымъ, сошлась съ Михаиломъ Егоровичемъ Олейниковымъ, тоже у насъ присяжнымъ повреннымъ былъ, говорилъ Анукинъ. — Сошлась она съ нимъ за неимніемъ лучшаго любовника и пошла по клубамъ. Я ее еще на первыхъ порахъ ея свободнаго житія видлъ: хорошенькая бабенка была, теперь только немного толстть начала, да на русскую купчиху смахиваетъ, а то просто французской кокотой выглядла. Стала она въ клубахъ играть въ водевиляхъ да въ живыхъ картинахъ позировать, ну, и нашла покупателей на этой выставк. Втрогонства, правда, у нея много было, такъ не сразу она въ настоящую колею попала. Разъ, помню, увлеклась она какимъ-то александринскимъ лицедемъ; такъ себ — херувимъ съ вербы, не за нимъ, не передъ нимъ ничего нтъ, а лицо смазливое, ребячье, ну, и врзалася она въ него; въ живыхъ картинахъ съ нимъ Венеру и Адониса изображать вздумала. Баронеса фонъ-Шталь и баронъ — это наши маклера по амурной части — просто рукой махнули, когда узнали объ этомъ: «ничего, молъ, путнаго эта бабенка не сдлаетъ, ей капиталы въ руки лзутъ, а она сантиментами занимается…»
— А что-же Олейниковъ? спросилъ Петръ Ивановичъ.
— Олейниковъ, батенька, человкъ странный, свихнувшійся, сказалъ господинъ Анукинъ. — Мы вс ждали, что изъ него длецъ-кулакъ выйдетъ, сухой, жосткій, прошколенный жизнью, и ошиблись. Во всемъ онъ такимъ и былъ, но какъ дло касалось Евгеніи Александровны, такъ и становился онъ тряпкой. Да вотъ вамъ примръ. Когда увлеклась она этимъ александринскимъ херувимомъ и Венеру съ этимъ Адонисомъ изобразить ршилась, Олейниковъ волосы на себ рвалъ, убжалъ изъ клуба, нарзался, какъ сапожникъ, здсь у Палкина, перебилъ дома зеркала и только объ одномъ и сокрушался, что она его броситъ. «Пусть, говоритъ, измняетъ, но только не бросаетъ!» Это, знаете, что-то роковое: впервые, видите-ли, онъ встртилъ такую разнузданную да страстную женщину, которая съумла расшевелить и разжечь даже его сухую и черствую натуру, ну, и не хватало у него силъ разойдтись съ ней. Просто, и смшно, и жалко было смотрть на него въ это время ея первой измны: вздумалъ онъ ее бросить, а черезъ недлю, отощалый и униженный, явился къ ней и у ногъ ея себ-же прощенье вымаливалъ. И вдь что вы думаете, самъ-же себя призналъ виновнымъ: и мало то онъ ей выказываетъ ласки, и недостаточно то онъ заботится о ея комфорт, и мучаетъ-то онъ ее ревностью, все на себя принялъ. Ну, простила, плакала вмст съ нимъ, медовый мсяцъ примиренья опять пережили, а тамъ… Онъ дло какое-то подлое взялъ защищать ради большого гонорара, а она съ какимъ-то офицерикомъ пантомимъ любви опять разыграла и опять не особенно выгодно, такъ какъ получила въ подарокъ только сомнительные векселя. Олейниковъ опять напился у Палкина, но дома уже не бушевалъ, а покорно вынесъ головомойку за то, что онъ «вдобавокъ ко всмъ прелестямъ еще и пьетъ!..»
Господинъ Анукинъ осушилъ стаканъ.
— Да-съ, батенька, людская натура полна противорчій, замтилъ онъ докторальнымъ тономъ. — Никакіе Шекспиры, никакіе Гюго не знаютъ этого такъ хорошо, какъ мы, адвокаты, передъ которыми выворачивается на изнанку вся душа человка. Вотъ этотъ юный кулакъ по натур, практикъ во всей предшествовавшей жизни, заплясалъ подъ дудку смазливой бабенки, пить началъ съ горя, грязныя дла сталъ обдлывать, дошелъ до того, что промоталъ ввренныя ему деньги и теперь исключенъ даже изъ состава присяжныхъ повренныхъ. А она, — это тоже курьезный экземпляръ, — глупая бабенка, поддающаяся только вліянію своей распущенности, живущая порывами своего темперамента, обдлываетъ длишки: одного любовника заставляетъ содержать своихъ дтей, другого заставляетъ разоряться
на содержаніе ея особы, третьяго довела до пьянства и держитъ при себ, какъ собаченку, которую можно и ласкать, и бить во всякое время. Теперь она захватила въ свои лапы одного финансоваго туза въ почтенныхъ лтахъ и въ почтенномъ чин и говоритъ ему: «посмотри, какъ похожъ на тебя нашъ Коля», — такъ зовутъ-съ ея сына, на содержаніе котораго платитъ какой-то богатый офицерикъ! Это, я вамъ скажу, просто комедія!— Этотъ-то, врно, финансовый тузъ и даетъ ей теперь деньги на спасеніе господина Хрюмина? спросилъ Петръ Ивановичъ.
— Да, отвчалъ Анукинъ, — во первыхъ нежелательно имъ, чтобы она была женою осужденнаго на ссылку мошенника, во-вторыхъ желательно имъ, чтобы дти Евгеніи Александровны такъ и остались законными дтьми. При ней ихъ еще двое и въ скоромъ времени будетъ третій, этотъ уже положительно признается роднымъ сыномъ со стороны финансоваго туза, приходящаго въ умиленіе при мысли, что и у него теперь есть потомки. Мн даже сдается, что Владиміру Аркадьевичу заплатятъ деньги за разводъ, такъ какъ финансовый тузъ не прочь и жениться на ней, чтобы ввести ее въ лучшій кругъ общества.
— Ну! съ сомнніемъ проговорилъ Петръ Ивановичъ. — Кто-же приметъ такую-то въ лучшій кругъ.
— Что-съ? со смхомъ произнесъ Анукинъ, смотря на Рябушкина, какъ на неопытнаго ребенка. — Да вы, батенька, значитъ, не знаете нашего общества. Не первая она и не послдняя изъ такихъ-то, попадающая въ салоны, гд только сливки общества собираются. Она-съ и теперь уже роль играетъ. Просто это нынче длается. Записалась она въ три благотворительныя общества членомъ, сдлала крупныя пожертвованія, сперва попала распорядительницей на какой-то благотворительный базаръ, потомъ въ какомъ-то маскарад у колеса алегри съ филантропической цлью стояла, дале выбрали ее гд-то въ комитетъ, ну, и пошла въ ходъ въ качеств барыни-патронесы. Черезъ нее у финансоваго туза выхлопатываютъ разныя концесіи, находятъ протекціи, длаютъ займы… Да она, батенька, теперь съ разборомъ и гостей-то принимаетъ, говоритъ тоже про разночинцевъ: «это люди не нашего круга». Нынче, батенька, такія времена, смшеніе языковъ происходитъ. Вы прислушайтесь-ка, что выясняется на крупныхъ мошенническихъ процесахъ: тутъ и какая-нибудь солдатская дочь или цыганка фигурируетъ, и какой-нибудь такой крупный индюкъ является, что даже и ушамъ не вришь. Да-съ, все это перемшалось въ одну кашу, такъ что и не разберешь, съ кмъ имешь дло, въ какомъ кругу находишься.
Анукинъ еще выпилъ.
— Впрочемъ, госпожа Хрюмина, какъ она сама постоянно напоминаетъ, и безъ того принадлежитъ къ лучшему кругу общества, продолжалъ онъ съ ироніей. — Шутка-ли: дочь дйствительнаго статскаго совтника, жена Владиміра Хрюмина, родного племянника князя Алекся Платоновича Дикаго, будущая жена одного изъ самыхъ видныхъ тузовъ финансоваго міра… Да чего-же вамъ еще надо?.. Правда, ея жизнь, ея поведеніе сомнительнаго свойства, но во-первыхъ, кто-же иметъ право вмшиваться въ частную жизнь, а во-вторыхъ… «о, она была такъ несчастна въ замужеств», восклицаютъ барыни… Знаете, она даже рада, что ея супругъ попался въ крутогорской исторіи. Это подтолкнетъ съ одной стороны финансоваго туза устроить ея разводъ и жениться на ней, а съ другой — это дастъ ей еще боле вскій аргументъ для доказыванья своей несчастной супружеской жизни…
— Экая мерзость-то творится кругомъ! проворчалъ Рябушкинъ. — А я вдь до сихъ поръ думалъ, что эта барыня такъ и погибла, что ее выбросили отвсюду за бортъ…
— Нтъ-съ, такихъ не выбрасываютъ, отвтилъ господинъ Анукинъ наставительно. — Ихъ и ругаютъ-то только до той поры, пока он не оперятся, а она, батенька, такъ оперилась, что до нея теперь скоро и рукой не достанешь. Да вы ее никогда не видали?
— Нтъ, отвтилъ Рябушкинъ.
— Жаль, стоитъ взглянуть, сказалъ господинъ Анукинъ. — Ей ничего не дано: ни яркой красоты, ни сильнаго ума, ни серьезнаго образованія. Только воспитанье ей-дали послдовательное, прочное: заставили ее разъ и навсегда затвердить, что женщина тогда только и можетъ жить, когда она нравится мужчинамъ, что вслдствіе этого женщина должна длать всевозможное, чтобы нравиться мужчинамъ, что каждая женщина можетъ нравиться мужчинамъ, если только захочетъ, и съ этими наставленіями стали вывозить ее на балы, и въ клубы, и въ театры, и въ маскарады на показъ мужчинамъ, для ловли жениховъ. И много она глупостей натворила, много ошибокъ надлала, но великихъ принциповъ женскаго воспитанія никогда не забывала: и старалась нравиться мужчинамъ и нравилась имъ. Чмъ? спросите вы. Да какъ вамъ это объяснить! Прическа въ лицу, платье къ лицу, стремленіе выхолить тло, открыть шею, потому что именно шея у нея соблазнительна, показать зубки, такъ какъ и зубки ей дала природа особенно красивые, говорить мягкимъ и пвучимъ голоскомъ, ходить легкой походкой, чтобы казаться моложе, вотъ т нехитрые пріемы, до которыхъ она додумалась чуть не съ колыбели. Быть ласковой со всми, чтобы слыть женственною и доброй, вторить каждому, подобно врному эхо, чтобы никто не раздражался ея противорчіемъ и чтобы вс считали ея душу сродни своимъ душамъ, вотъ еще нехитрые пріемы, которыми побждались т, которые плнялись ея наружностью и сближались съ ней. Я, право, не знаю такого человка, который, пожелавъ сблизиться съ нею, потерплъ бы неудачу. Да вотъ на что ужь враждебенъ ей Владиміръ Аркадьевичъ, а вздумай онъ приволокнуться опять за ней и она станетъ кокетничать съ нимъ: онъ вдь мужчина, а мужчинамъ нужно нравиться. Вы скажете: это развратъ! Помилуйте: ее просто обманывали мужчины, она ошибалась въ нихъ — вотъ и все! Этотъ ее обманулъ, имя дурной характеръ, а прикидываясь мягкимъ. Тотъ обманулъ ея, сойдясь съ нею и не подумавъ о средствахъ для ея содержанія. Третій… но разв она виновата, что онъ клялся ей въ любви, а имлъ на содержаніи француженку-кокотку? Наконецъ, не слдуетъ забывать главнаго обстоятельства, что «мы вс невинны отъ рожденья и нашей честью дорожимъ, но вдь бываютъ столкновенья, что просто нехотя гршимъ». Этимъ и объясняется, и оправдывается все, если ни другихъ объясненій, ни другихъ оправданій и подыскать нельзя. Коварство мужчины и слабость женщины, минутное увлеченіе и судьба, этимъ, батенька, отъ каждаго грха оправдаешься. И вы думаете она лжетъ? Нтъ. Она сама вполн вритъ, что она честная женщина. Она, видите-ли, только слишкомъ добра и доврчива и притомъ у нея «такой темпераментъ» — вотъ и все.