Чужие грехи

Княжна читала и перечитывала эти отрывки полученнаго ею письма и ровно ничего не могла понять й сообразить, хотя, повидимому, въ немъ все было ясно высказано.

— Софья, Софья! позвала она свою врную подругу жизни. — Прочти, пожалуйста, что это тутъ она пишетъ мн… Я ничего сообразить не могу!..

Софья взяла письмо, прочла его до половины и раздражительно произнесла:

— Чего же не понять то тутъ! Женичку требуютъ къ матери! Этого только не доставало!.. Просили, забыли, а теперь, изволите видть, любовь восчувствовали!.. О, чтобъ ихъ не было!..

— Дура, дура! воскликнула княжна. — На что онъ ей? Что ему у нея длать!.. Вотъ глупости! это мистификація какая-то! Я ея руки не знаю, можетъ быть, это вовсе и не она пишетъ!.. Это гнусная продлка, просто! Скажите, пожалуйста, столько лтъ не думала о дтяхъ, а теперь… Да нтъ, не можетъ этого быть!

— Это ея лакей принесъ, сказала Софья.

— Да она съ ума сошла! ее въ сумашедшій домъ запрятать бы нужно! горячилась княжна, совсмъ измнившаяся въ лиц. — Такъ я ей и отдамъ Женю! Смотрть на развратъ матери, быть прихлебателемъ въ чужомъ дом! Нтъ, они тамъ просто помшались вс!

Княжна заковыляла въ волненіи по комнат, бормача что то въ полголоса.

— Но вдь она иметъ право требовать его, тихо замтила Софья.

— Право! право! воскликнула раздражительно княжна. — И ты туда же! Какія такія права могутъ быть у распутной матери, бросившей своихъ дтей? Гд это такіе законы есть?

— Но, начала Софья.

Княжна снова перебила ее въ раздраженіи.

— Пригласи сейчасъ же Петра Ивановича! проговорила она. — Надо поговорить съ нимъ. Все же мужчина!

Софья удалилась. Княжна снова взяла письмо Евгеніи Александровны. — «Наши общіе друзья и родственники во время предупредили меня о Вашемъ нежеланіи принять меня,» перечитывала снова княжна. — Скажите, пожалуйста, у насъ нашлись общіе друзья и родственники! А, это премило! Она и я связаны узами родства!.. «И я не знаю, въ сущности, за что Вы питаете ко мн ненависть, по, какъ мать, я не могу смотрть безъ тревоги на то, что мой сынъ воспитуется подъ вліяніемъ женщины, старающейся очернить меня», читала дале княжна. — Она не знаетъ, за что ее можно презирать! Не знаетъ! Угнетенная невинность!.. Гд у этихъ женщинъ стыдъ и совсть!.. На кто же, однако, это передалъ ей въ такомъ случа, что я ненавижу ее?.. Княгиня Марья Всеволодовна? Мари?.. Ахъ, вс он способны на мелкую сплетню… вс!..

Княжна задумалась: она вспомнила все, что она говорила объ Евгеніи Александровн; она поняла, какъ должно было все это раздражить Евгенію Александровну, когда та узнала мнніе княжны; она начала смутно сознавать, что письмо вызвано желаніемъ «насолить» ей, княжн. «Мелкая душонка!» бормотала княжна въ волненіи и въ ея душ начинали уже шевелиться упреки себ за излишнюю рзкость, за высказыванье своихъ мнній о людяхъ какимъ нибудь Мари Хрюминымъ. Она уже упрекала себя за вчные промахи и ошибки, за неумнье хитрить и быть осторожной… «Старая сумасбродка! старая сумасбродка!» шептала она, сдвигая плотно свои черныя брови.

— Батюшка, тебя то мн и надо! воскликнула княжна, завидвъ входившаго въ эту минуту въ ея кабинетъ Петра Ивановича. — Что это еще стряслось надъ нами. Вонъ, читай, Евгенія мать къ себ требуетъ… Скоропостижно встревожилась объ его участи!.. Подъ дурнымъ вліяніемъ, видишь-ли, онъ воспитуется… разврата мало видитъ…

Пожавъ руку княжны, Петръ Ивановичъ наскоро просмотрлъ поданное ему письмо.

— Дло-то скверное! сказалъ онъ, качая головой.

— Да я же ей не отдамъ дтей! ршительно сказала княжна.

— Все равно, она вытребуетъ ихъ, отвтилъ онъ.

— Да я заявлю, что она такая женщина, что дти у нея не могутъ жить, волновалась княжна.

— Вы этого не можете сдлать, сказалъ Петръ Ивановичъ. — Владімиръ Аркадьевичъ принялъ при развод всю вину на себя и за нею осталось право и выйдти снова замужъ, и взять къ себ дтей.

Княжна ничего не понимала, не хотла понять.

— Да, наконецъ, что же это мы дтьми, какъ пшками, играть можемъ, что-ли? раздражительно говорила она. — Захотимъ — выбросимъ въ чужой уголъ, захотимъ — опять къ себ потребуемъ. Разв такъ можно. Вдь ты разбери сумбуръ то какой выходитъ: поссорились отецъ съ матерью и вышвырнули дтей; понадобились отцу ихъ деньги и сталъ онъ меня пугать, что снова возьметъ дтей къ себ; обозлилась на меня ихъ мать за неуваженіе къ ней и снова тащитъ ихъ къ себ. Да что же это такое? На что это похоже? Вдь не крпостные это, что-ли, холопы безправные они разв?

Петръ Ивановичъ сознавалъ, что старуху было не легко убдить въ неизбжности отдачи дтей матери.

— Это только по обоюдному соглашенію и можно уладить, попробовалъ замтить онъ. — Надо переговорить вамъ съ нею…

— Мн съ нею? Да ни за что, ни за что! воскликнула княжна. — Со всякой негодяйкой объясняться! ужь не прикажешь-ли кланяться ей, умолять ее?.. Выдумалъ тоже!.. Да я порога къ ней никогда не переступлю и ее къ себ на порогъ не пущу!.. Я, батюшка, слава Богу, не проходимка какая-нибудь, чтобы якшаться Богъ знаетъ съ кмъ… Объясняться съ такою личностью!..

— Петръ Ивановичъ, изъ этого только худо выйдетъ, осторожно вмшалась въ разговоръ Софья. — Вы знаете Олимпіаду Платоновну, чего она наговоритъ Евгеніи Александровн.

— И наговорю, и наговорю! строптиво воскликнула княжна. — Не стану же я за всякою кокоткой ухаживать и любезничать съ нею!

— И худо сдлаете, если не станете, сказалъ Петръ Ивановичъ. — Надо переломить себя!

— Ну, батюшка, стара я, чтобы себя ломать!

— А дтей отдать легче?

— Да что вы вс одно и тоже поете: дтей отдать, дтей отдать! совсмъ гнвно сказала княжна. — Я ихъ не отдамъ — вотъ и все!

Она была на себя не похожа. Ея лицо осунулось, глаза лихорадочно блестли, руки дрожали. За послднее время она и безъ того плохо чувствовала себя и даже о чемъ-то таинственно совщалась съ Петромъ Ивановичемъ по поводу своего нездоровья. Теперь-же она смотрла совсмъ разбитою.

— Вели карету нанять, сказала княжна Софь.

— Куда вы? спросилъ Петръ Ивановичъ въ недоумніи.

— Ты ужь думаешь, у меня и знакомыхъ нтъ умне тебя, сердито отвтила она.

— Не къ княгин-ли Марь Всеволодовн за совтами хотите хать? съ усмшкой спросилъ Петръ Ивановичъ.

— А вотъ увидишь, вотъ увидишь, кого на нее натравлю! бормотала княжна. — Тоже не въ стран башибузуковъ какихъ нибудь живемъ, найдутся и защитники для дтей. А то на — кому нибудь капризъ придетъ дтей Богъ знаетъ куда бросить, такъ и подчиняйся этому капризу. Вдь я знаю, что ни любви, ни привязанности къ нимъ у нея нтъ, что просто обозлилась она на меня, ну, и хочетъ отплатить. Поостудить ее немножко надо… Это капризъ, капризъ и больше ничего!

Княжна быстро надвала шляпку, натягивала перчатки, торопясь хать. Петръ Ивановичъ съ сомнніемъ качалъ головой. Какія то нехорошія мысли и опасенія роились въ его голов. Онъ былъ увренъ, что княжна ничего не добьется. Боле всего его раздражала мысль, что вся эта исторія затялась дйствительно ради простого каприза одной взбалмошной женщины, разсердившейся на другую, тоже не мене взбалмошную женщину. Изъ за такихъ пустяковъ ставилась на карту участь только что начинающихъ жить людей. Къ несчастію, Петръ Ивановичъ сознавалъ, что и онъ самъ не могъ тутъ предложить своихъ услугъ: онъ явился бы плохимъ парламентеромъ, если бы ему пришлось вести переговоры съ Евгеніей Александровной.

Довольно поздно вернулась княжна домой; тяжело опираясь на руку лакея и придерживаясь за перила, поднялась она по лстниц; она прошла въ свой кабинетъ и, молча, при помощи Софьи, стала раздваться. Ея губы были плотно сжаты, брови сурово сдвинуты, глаза смотрли какъ то странно, безцльно впередъ. Софья не смла первая заговорить съ ней, предчувствуя что-то недоброе.

— Въ инвалидную команду отчислили насъ! наконецъ проговорила княжна сквозь зубы довольно невнятно. — Еще бы!.. Что я такое?.. Какой то старый уродъ, живущій одной пенсіей!.. Отставная фрейлина!.. И княгиня Марья Всеволодовна недовольна мною, и супруга господина Ивинскаго изволитъ на меня гнваться, и кого тамъ еще обругала — вс возстановлены… Какъ же можно вступиться за меня, вмшаться по моей просьб въ это дло?.. Госпожа Ивинская теперь персона! Мужъ ворочаетъ денежными длами, вс ему въ глаза смотрятъ, его неудобно раздражать, раздражая его супругу…