Чужие тайны, чужие враги

— Иван Хримов, — представился я, что-то надо было сказать. — А вас как зовут?

— Для вас я просто Настасья, — сказала спасительница, продолжая крепко сжимать мой локоть.

— Спасибо вам, Настасья.

— Пожалуйста.

— Мне показалось, что вы не испугались?

— Не испугалась.

— Почему? — искренне удивился я.

— В свое время я была чемпионкой Европы по ударам ногой по голове, — объяснила Настасья. — Островскому со мной не справиться. И он это знает.

— А я — фантаст, — похвастался я, мне показалось, что это признание позволит выглядеть солиднее.

— Фантаст Хримов. Такое не каждый день услышишь! Я думала, что так никогда и не познакомлюсь с фантастом Хримовым. А вот — получилось.

— Преувеличиваете.

— Нет, — жестко ответила Настасья.

Ее восторг казался наигранным. Возникла неловкость, будто меня только что отсканировали, тут же скрупулезно проанализировали полученные данные, оценили с пристрастием и по результатам обследования выставили строгую оценку. Впрочем, скорее всего положительную, если принять во внимание ту доброжелательную улыбку, которой Настасья меня наградила.

Она явно слышала обо мне раньше. Что именно? От кого? И ужасного Островского она знает. Там, в метро, они обменялись несколькими фразами, но незнакомые люди так не говорят. А это означает, что Настасья знает и сослуживцев пресловутого Михалыча. Забавно. Впрочем, это только так говорится: «забавно, мол», а на самом деле ничего забавного во всей этой истории нет. А наоборот.

— Спасибо, большое спасибо, — сказал я. — Ситуация была не безнадежная, но неприятная. Ваша помощь помогла погасить скандал. А мне скандалы не нужны.

Настасья промолчала. Почему-то она не уходила. Любое событие обязательно развивается по своим законам. В данном случае, после моих слов Настасья должна была ответить: «Я тоже не люблю скандалы. Постарайтесь больше не попадать в глупые ситуации. Всего вам хорошего»! И пошла бы по своим делам, весело постукивая каблучками. Но... она стояла возле меня, словно не понимая всей неловкости ситуации.

— Хотите мороженого? Угощаю, — спросил я, ничего более разумного в голову не пришло, не мог же я сказать: «Ну, я пошел, у меня дела. Прощайте». Это было бы крайне невежливо.

— Нет, не хочу мороженого.

— Я направляюсь в «Сладкоежку» и было бы глупо не воспользоваться случаем и не поблагодарить вас за помощь.

— Кофе, салат и два бутерброда с бужениной.

— Договорились.

Народа в кафе было не много. Пермяков еще не пришел. Мы выбрали столик в дальнем углу зала. Я заказал все перечисленное Настасьей, от себя добавил по фужеру шампанского и пирожные. Настасья заняла место у стенки, весь зал был у нее, как на ладони, никто не мог подойти к нашему столику незамеченным. Неужели она считает, что на нас могут напасть и здесь?

Впрочем, я быстро забыл о своих подозрениях. Настасья оказалась на редкость замечательной собеседницей. То есть, проявляла искреннюю заинтересованность в моих разглагольствованиях о трудных временах литературы (а о чем, спрашивается, я еще мог говорить с незнакомой красивой женщиной).

— Вы чувствуете себя одиноким? — Настасья задала совершенно неожиданный вопрос.

Я растерялся, но только на мгновение.

— Писатель по определению одиночка. Представитель творческого коллектива — это литератор. Кем быть, каждый выбирает самостоятельно. Естественно, что литераторов много больше, чем писателей. А настоящих писателей мало. И это правильно, общество нуждается в литераторах. Гордится писателями, но нуждается в литераторах. Парадокс, однако.

— А вы — писатель?

— Нет. Я — фантаст. А это, должен вам сообщить, совсем другая профессия. Третья.

— Так вы чувствуете себя одиноким? — повторила свой вопрос Настасья.

Вот пристала. Меньше всего мне хотелось анализировать свои отношения с писательским коллективом. Самые минимальные, кстати. Я решил отделаться шуткой и рассказал о том, что представляю многих из своих собратьев по перу красивыми осьминогами, прибывшими к нам на Землю с Бетельгейзе, звезды расположенной в созвездии Орион. Им рассказали, кто такие люди, они поняли, и стали писать популярные книжки. Очевидно, что стараться быть одним из них — глупо.

Настасья рассмеялась, оценила шутку. Но почему-то от ее жизнерадостного смеха мне стало не по себе. В последнее время я рассказывал эту хохму десятки раз самым разным людям, но впервые мне пришло в голову, что разумнее считать осьминогом с Бетельгейзе именно меня. По статистическим соображениям — их много, а я один.

— Хорошая шутка, — сказала Настасья. — Почему вам стало грустно?

— Пришла дурацкая идея. Показалось, что осьминог с Бетельгейзе, это я.

— Значит ли это, что вы считаете себя не одиноким, а чужим?

— Нет. Лучше быть одиноким, чем осьминогом.

— Нет, — почему-то ответила Настасья.

Это «нет», твердо произнесенное Настасьей, мне совсем не понравилось. За ним почудился недоступный мне подтекст. С некоторых пор меня стал раздражать даже самый невинный намек на тайны и секреты. Я уже был по горло сыт этой проклятой таинственностью. Я стал вспоминать, попадались ли мне в последнее время люди, которые бы общались со мной просто и ясно, без намеков на великую тайну, известную только им и не подвластную моему убогому пониманию. Таковых не оказалось. Отец — отправился по своим таинственным делам непонятно почему, и сейчас продолжает мне пудрить мозги через свою канцелярию. А почему ушла Анна? Очередная тайна. Внезапно я понял, почему отнесся к ее исчезновению так спокойно. Да просто я не поверил, что она на самом деле бросила меня. И ни на секунду не сомневаюсь, что она вернется, когда закончит поиски отца — наверняка все дело в этом. Зачем я так не вовремя вспомнил о нем? Но нельзя не отметить, что и сама Анна в последнее время стала изъясняться загадками. Она, например, как-то заявила, что я вспомнил отца очень вовремя. Объяснила ли она, почему так считает? Нет. Далее. Почему Михалыч стрелял в меня? Неужели и этот безумный поступок может получить логичное объяснение? Не исключено.

А зачем Пермякову срочно понадобился мой рассказ? Поделится ли он со мной своими планами? Нет, бормочет какой-то бред. Тайна? Очередная. А вот еще подарочки. Квасной патриот Гольфстримов застрял в своей деревеньке и изо всех сил пытается прибиться к местной общине, зачем? А литератор Пугачев с восхищением следит за тем, как вымирает человечество. И как не вспомнить о Нине? Не сомневаюсь, что среди всех перечисленных, Нина — самый таинственный персонаж. Вот она с приятелем останавливает меня на темной улице с нетривиальной просьбой, а затем неожиданно проявляет неподдельный интерес к литературе. Профессиональный, академический интерес, заметьте! А если окажется, что на темной улице ко мне приставала не Нина, тогда, будьте любезны, добавить в список таинственных людей еще двух человек. И вот, наконец, появились гадкий Островский и прекрасная спасительница Настасья. Нет слов. А ведь еще нельзя забывать о существовании начальников — официально признанных самыми загадочными существами во Вселенной. Приехали, вылезай! Просто мировой заговор.

Полный ужас, переходящий в кошмар! Существует, конечно, ма-аленькая вероятность, что все вышеперечисленные лица таинственны сами по себе, независимо от прочих, но верится в подобное чудо с трудом. Легче предположить, что все они — одна шайка-лейка. Наверняка, они соперники, противники и враги. Играют в свою игру, прекрасно отдавая себе отчет, что они делают и для чего. В отличие от меня.

Я и раньше слышал, что бывают в жизни ситуации, когда даже самых устойчивых и могучих людей охватывает паника. Но у меня такое состояние проявилось впервые. Нет, в панику я пока еще не впал, но близок к подобному конфузу, как никогда прежде. Выстоять помогают только присущие мне с детства легкомысленность и самоирония. Я догадался, что мне будет спокойнее, если срочно сумею сократить число таинственных людей. Одна операция по сокращению напрашивается. Достаточно предположить, что девушка с зажигалкой, Нина и Настасья одно и тоже лицо. А что? Тогда, в полумраке улицы, я совсем не разглядел лица Нины. Мне стало легче дышать.