Цитадель Гипонерос

— Уверяю вас, Ваше Превосходительство, наша семья будет бесконечно благодарна вам за продление нашей пребенды…

— Почему вас так волнует эта пребенда, сьер д’Ариоста? — ответил Гаркот. — Неужели производство магнитной энергии не удовлетворяет всех ваших нужд?

— Дело не в деньгах, Ваше Превосходительство! — обиделся придворный. — Наша семья присоединилась к аристократической коалиции, которая помогла Артибану Сен-Нойлю одолеть Планетарный комитет, и веками была непоколебимо предана семейству Анг. Разве не будет справедливо, чтобы империя Ангов выразила благодарность своим историческим основателям?

Гаркот с удовольствием ответил бы ему, что Ариосты вошли в шесть великих семейств, которые принесли клятву верности Марсам и сформировали фактически параллельное правительство с намерением свергнуть и заменить империю Ангов; однако его мозговые имплантаты захлестнула подоспевшая гипотеза, и теперь не давала ему заниматься пустопорожними беседами: возможно, человек в белом, стоявший справа от него, был одним из двух воителей безмолвия, которые украли два фальшивых кода из караульной комнаты и подвала старого правительственного дворца. Такая возможность пока что опиралась только на горсточку предположений, на мысленную конструкцию, выстроенную на факте неприступности мозга. В конце концов, люди могли защищать свой разум от просмотра и стираний не только с помощью индисской науки: например, семейство Марс использовало микростазии — химические препараты, которые окутывали их мозг холодной туманной завесой. Но Гаркота встретила обжигающая вибрация, несмолкающий звук, о который его щупы разбивались, словно волны о скалистый утес. Похоже было на то, что близость этого человека притупляла его собственные логические способности, замедляла процессы обмена, как будто скаита внезапно покинула базовая энергия материнских плат и, стало быть, Несотворенного. Внутри него неуклонно росла вероятность того, что ныне он оказался перед лицом главного врага Гипонероса.

Перед лицом махди Шари из Гимлаев.

Это предположение, которое постепенно превращалось в уверенность, имело то достоинство, что удовлетворительно и связно объясняло, как незнакомец без хлопот миновал клеточные и ментальные барьеры. Инквизиторы систематически связывались с сенешалем в случаях, когда лицо, не внесенное в списки, причем к тому же паритоль, просило пропуска ко двору. Однако доклада не поступало; это говорило о том, что в разумах, которых они должны были обследовать, аномалий не обнаружилось. Вдобавок, поскольку географические координаты Императорского дворца были под строжайшим запретом, никто не мог перенестись туда посредством деремата, не прибегая к специальным услугам государственных компаний.

Только человек, овладевший мысленным путешествием, человек-исток, заклятый враг Гипонероса, мог пробраться в зал для конфидентов, не подняв тревоги. Из уже выявленных людей-истоков, помимо четырех крио из епископского дворца, тутталки Оники, ее сына Тау Фраима и оранжанина Тиксу Оти, Гаркот знал только о двоих: о Жеке Ат-Скине, ребенке с Ут-Гена, и о махди Шари из Гимлаев, последнем потомке народа америндов. Кто-то предупредил их, что настоящие коды хранит при себе сенешаль — вероятно, осгоритка, горничная Патриса де Блоренаара: она входила в подпольную сеть, и полицейские слышали, как она что-то кричала, прежде чем они ее застрелили.

Гаркот немедленно прекратил безуспешные попытки ментального взлома. К огромному неудовольствию прочих придворных он отключился от сьера д’Ариоста посреди тирады последнего, чтобы улучить время на анализ вероятностей и выбрать наиболее эффективное решение. Дичь сама пришла и бросилась в пасть волку, и на этот раз он не даст ей ускользнуть.

Затянувшееся молчание сенешаля заинтриговало Шари. Сьер д’Ариоста истолковал это безмолвие как приглашение развить тему; польщенный неожиданным интересом второго лица империи Ангов и одержимый настоящим недержанием слов, он сыпал дальше пустыми фразами, как будто продолжительность речи была важнее ее содержания.

Шари обнаружил, что холодные дергающиеся щупальца от его мозга убрались, и подметил в полутьме капюшона энергичные пламенеющие проблески. Интуиция подсказывала, что скаит о чем-то догадался, что он искусственно затягивает беседу с придворным, чтобы выиграть время и подготовить ответный ход. Судорожная давка мотала махди, как корабль в самом центре звездной бури.

Шари решил, что прождал уже слишком долго. Украдкой вытирая ладони о ткань облегана, он мысленно проиграл последовательность движений, которые ему предстояло повторить. В голове у него мелькнули образы Оники и Тау Фраима, и его решимость окрепла. Он призвал антру и подготовился дематериализоваться при малейшей тревоге. У Шари появилось отчетливейшее ощущение, словно он раздваивается, покидает собственное тело и глядит на себя со стороны. Поблекли все окружающие его звуки, формы и цвета, словно он полностью отделялся от мира.

Махди толкнул плечом сьера д’Ариоста с такой силой, что придворный потерял равновесие, рухнул на своих ближайших соседей и увлек их за собой на пол. Затем, сделав небольшой шаг в сторону, Шари оказался перед скаитом и ухватил капюшон его бурнуса за низ.

*

Здание сотрясла еще одна серия взрывов. На пьедесталы криоконсервации посыпалась густая едкая пыль. Бои разгорелись сразу в нескольких местах епископского дворца, и, судя по все более близкому треску, по все более едким запахам, разносящимся по наполнившейся углеродными газами атмосфере, имперские силы, с их превосходством в численности и вооружении, взламывали одну за другой всевозможные линии обороны, подготовленные осгоритами «Луны Рок».

— Чего вы еще ждете, Ваше Святейшество? — завопил Адаман Муралл. — Волнобойного луча в сердце? Пока полицейские вас арестуют и доставят в чрезвычайный трибунал?

Влажная пудра на его лице смешалась с пылью и превратилась в грязную густую маску.

— Я не часто бываю заодно с этим грязным кастратишкой, но должен признать, что тут он прав! — вмешался Мальтус Хактар. — Коридоры, ведущие к мастерским, могут в любой момент попасть в руки нападающих.

— Еще раз назовете меня кастратом, господин садовник, и я вам самому мошонку оторву! — взорвался экзарх.

Двое мужчин скрестили взгляды, злобно поедая глазами друг друга сквозь вихри пыли. Ярость взрывов задула сенсорные светошары, и жалкий рассеянный свет, все еще падающий от настенных бра, не мог рассеять мрака.

Муффий вклинился между экзархом и главным садовником и поочередно строго взглянул на них.

— Сейчас не время терять самообладание! Вы подаете очень скверный пример нашему юному другу. Уходите немедленно, если хотите, но сделайте это с достоинством!

На Жека, прислонившегося к саркофагу Йелли, и на самого напал неимоверный ужас, но он прилагал сверхчеловеческие усилия, чтобы этого не показать. От непрерывных взрывов, грохота оружия, воплей и явных признаков продвижения вражеских армий по дворцовым галереям, вместе с отсутствием Шари и чувством собственной беспомощности над замороженным телом Йелли, отчаяние и страх все росли.

— Я не останусь в этом бедламе ни на секунду! — прорычал Адаман Муралл. — Дерематы в ремонтной мастерской уже запрограммированы, так?

— Все, что вам нужно сделать — это закрыть дверцу и нажать кнопку переноса, Адаман, — подтвердил муффий. — Встретимся в условленном месте.

Экзарх решительно направился к выходу. Стены и потолок затряслись долгой дрожью от продолжительного взрыва, похожего на гром в грозу. Через щель в дверном проеме хлынул поток пыли. Адаман Муралл обернулся и уставился на Барофиля Двадцать пятого полу-насмешливым, полу-извиняющимся взглядом. Жек решил, что экзарх определенно похож на горгулий с анжорских храмов религии H-прим.

— Если хотите снова увидеться со мной, Ваше Святейшество, вам нужно следовать за мной…

Он закутался в накидку и вышел. Звук его шагов быстро потерялся за стаккато волнобоев и криками бойцов.

— Вы можете присоединиться к нему, Мальтус. Вам не обязательно оставаться со мной.

Бледная улыбка озарила суровое лицо шеф-садовника. Он поднял руку над головой и ткнул указательным пальцем в потолок:

— А Двадцать четвертый, Ваше Святейшество, с ним что поделать? Он приглядывает за мной сверху, и мне как-то не хочется, чтобы он надрал мне задницу, когда я ступлю через порог вечности.