Цитадель Гипонерос

Теперь же, во время передышки в отеке пенника, его преследовали вернувшиеся к нему жуткие картины: он играл на крыше щита с несколькими друзьями, когда чудовищные птицы ринулись в атаку. В выси, залитой фиолетовым светом от восходящего Тау Ксир и садящегося Ксати Му, царила мирная тишина. Змей, несущий в полуоткрытой пасти Тау Фраима, внезапно застыл, словно почувствовал невидимую угрозу. Вибрации язычков доносились из самых разных точек коралла, по которому пробегала тревожная дрожь небывалой силы. За оглушительным шелестом последовало появление крылатых чудовищ, которые выросли из тепловых миражей и с пронзительным улюлюканьем набросились на змей. Рептилия, которая везла Тау Фраима, рефлекторно закрыла пасть, и вместо того чтобы немедленно броситься на атакующих, как повелевал инстинкт, поползла к входу в галерею. Оказавшись там и выгрузив своего пассажира в гнезде примерно тридцатью метрами ниже, она развернулась к крыше, чтобы помочь своим товарищам отбиваться от летающих хищников. Тау Фраим пробыл в убежище недолго. Беспокоясь за свою мать, ослепляемый ливнем коралловых осколков, оцарапывающийся о неровности стен, он тоже поднялся на поверхность щита. Он заметил силуэт матери, бегущей между взбудораженными и сбитыми с толку змеями и охотниками на них. В тот момент, когда он хотел помчаться за ней, она внезапно пропала, словно выхваченная невидимой пастью. Он бросился туда, где она исчезла, догадался, что она упала в большую трещину, и увидел ее свободно падающее тело. Тау Фраим понял, что мать вот-вот сдастся, и, всеми силами борясь с охватывающим отчаянием, внушил ей прижаться к коралловым стенам, чтобы снизить скорость и получить шанс уцепиться за рваные нити утк'a опоры. Мальчик непроизвольно нашел способ управлять разумом своей матери на расстоянии — как пилот, ментально ведущий корабль. Она повиновалась его приказам: развернулась и перенесла тяжесть своего тела так, что оно сменило траекторию и стало скрестись о коралловую стену. Он чувствовал жуткую боль, льющуюся из правого бока. Мать потеряла сознание, и ему пришлось зачерпнуть из самых своих глубин, чтобы вернуть ее к жизни, уговаривать ее не терять контакта с кораллом, пока ее руки, грудь, таз и ноги не опутали липкие ремни и не стянулись в достаточно прочную сетку, не дав ей провалиться на километр ниже. Она осталась висеть подвешенной с руками и ногами крест-накрест над Гиженом на дюжине нитей, которые толчок растянул, но не порвал. С того места, где был Тау Фраим, она выглядела как муха, застрявшая в паутине, которую треплют порывы ветра. В ужасе он понял, что она стоит на пороге мира душ, и что даже если змеи одержат победу над своими грозными противниками и помогут вытянуть мать оттуда, где она оказалась, все, что ему останется — только присутствовать при ее агонии. Появление летательного аппарата принесло ему облегчение. Аэрокар определенно принадлежал врагам, тем, кто наслал на кораллы гигантских птиц, но в нем могли оказаться средства, чтобы оказать его матери первую помощь, и, возможно, спасти ее. Они очень осторожно погрузили ее окровавленное, изломанное тело внутрь аэрокара.

В битве не выжила ни одна змея. Жертвы своих инстинктов, они не стремились убежать, укрыться в самой средине кораллов, они защищали свою территорию до самой смерти. Самые младшие, едва выйдя из яиц, бросались в бой и были вырезаны до последнего. Те немногие, кто выбрал отступление, были изгнаны из своего убежища птицами, чьи мощные когти отламывали коралловую кору целыми глыбами. Крылатые хищники унесли трупы, и, если бы не пустые галереи и гнезда, свидетельствующие о бывших обитателях, Тау Фраиму показалось бы, что никто никогда в коралле и не жил. Ксати Му покинула небесную равнину, и Тау Ксир, красная звезда, накрыла огромные коралловые органы алой пеленой. Верховой ветер унес зловоние, оставленное большими птицами. Под ленивыми порывами ветра трепетали несколько синих и зеленых перьев.

О жестокости боев говорили бесчисленные лужи крови. У Тау Фраима не оставалось времени привести в порядок свои мысли: он услышал визг двигателя и понял, что, уничтожив его союзников, люди в белых масках теперь ищут его. Если верить его матери, эти их отчаянные усилия как-то были связаны с его отцом, неведомым принцем, который однажды придет, чтобы забрать их и увезти в чудесную страну.

Тау Фраим водил за нос своих противников вот уже более пяти дней, но вдруг его охватило внезапное желание снова увидеть свою мать или хотя бы узнать, что с ней сталось. Грызя коралловый плод в гнезде, одна из галерей которого выходила под щитом — прямо над океаном, — он обратил внимание на эволюции суденышка. Наблюдая за катером в течение нескольких часов, мальчик заметил, что тот останавливался возле каждой из колонн, поврежденных налетом гигантских серпентеров. Он понимал, что люди, которые жили на большом континенте и о которых иногда говорила его мать (она сказала, что ее изгнали как недостойную, и по грусти, отразившейся в ее чертах, он догадался, что она по-прежнему жестоко страдает от этого воспоминания) пытались предотвратить окончательную гибель больших органов. Интуиция подсказывала Тау Фраиму, что ему нечего бояться экипажа; он спустился по внутренней трещине пилона (который больше не был связан со щитом, если не считать тонкого кораллового мостика) и спокойно ждал, пока подойдет корабль.

— Мы только что укрепили последний столб, — сказал капитан, влетая в отсек отдыха. — Возвращаемся!

— Остается разобраться с одной проблемкой, — не без затаенной агрессивности начал Кэл Пралетт, кивая подбородком в сторону сидящего перед ним за столом Тау Фраима.

Саул Арнен взмахом руки велел старому пулоньеру продолжать.

— Я про ментальных инквизиторов хочу сказать… Они прочитают у нас в головах, что мы прячем ребенка, которого они ищут как угорелые уже больше пяти дней.

— Нам просто нужно спокойно держаться. Если мы не дадим им повода…

— Мы только что вернулись с моря, и этого хватит! — перебил Кэл Пралетт. — Они на взводе, они будут копаться в мозгах у всех — искать информацию или хоть простые зацепки. Мне осталось жить недолго, но я не хочу, чтобы меня зажарили на огненном кресте. Или даже остаться без памяти. Стирание, капитан, это полное дерьмо: вы же даже как пописать не вспомните!

Вираж судна отбросил Саула Арнена к переборке. Он поднялся на ноги, схватился за стол и в свою очередь сел на скамейку, привинченную к полу.

— Черт побери, Кэл, мы не собираемся пресмыкаться до конца своих дней!

— Простой вопрос гибкости, капитан!

Капитан изумленно и гневно посмотрел на старого пулоньера. Светильники на переборках, запитанные от прикрученной к двигателям древней динамо-машины, заливали отсек желтым светом, яркость которого прыгала такт со скоростью пенника.

— Ты не предлагаешь ли мне, Кэл, чтобы я сдал нашего пассажира властям?

— Что лучше, капитан? Жить с согнутым хребтом или помереть с выпяченной грудью? Скаиты — враги не из обычных.

Саул Арнен выглянул в иллюминатор. Они пересекали затененную область, не тронутую серпентерами и непроницаемую для лучей Тау Ксир и Ксати Му. Он доверил управлять пенником матросу, который не так ловко умел обходить пилоны, как сам Саул, и работал штурвалом жестко, раскачивая корабль из стороны в сторону. Если капитан не поторопится занять свое место, большинство экипажа скоро выблюет только что проглоченную еду.

— Это ты — полное дерьмо, Кэл Пралетт! — загремел Саул Арнен. — Этот пацан дает нам уникальный шанс поднять голову, и я не собираюсь его упускать.

— Вольно вам видеть шанс там, где я чую подлянку, капитан! — заявил старый пулоньер, разводя руками.

Тау Фраим не мог понять страхов Кэла Пралетта: умам этих людей будет не страшна инквизиция, пока он остается среди них, потому что он может растягивать бастион звука, защищающего его мозг, до бесконечности. Если он раньше никогда не использовал такой силы, даже для защиты собственной матери, то просто оттого, что ни разу не увидел в этом необходимости. Пока змеи неусыпно охраняли их, он чувствовал, что никто не сможет выбить их из коралла. Появление гигантских птиц радикально изменило ход вещей: оно вынудило его покинуть знакомую территорию и рискнуть вступить на территорию людей, но в отличие от рептилий люди были подвержены странным позывам, которые оборачивались отношениями опасными и конфликтными.

— Я тебя ни к чему не обязываю, Кэл, — сказал капитан. — Но я хочу, чтобы ты дал мне слово помалкивать, пока мы не начнем наши действия.

— Ваши действия? — сыронизировал Кэл Пралетт. — Как похоже на одного из тех пламенных парней, которых распяли на площади Коралиона! И с кем вы рассчитываете пойти против притивов?

— Эфренцев, которые хотят избавиться от сиракузян и их слуг в масках, гораздо больше, чем ты полагаешь…

Дерганый свет выхватывал грубые черты лица старого пулоньера.

— Начать с того — где вы намерены прятать своего маленького протеже?

Капитан встал, перегнулся через стол и провел рукой по вьющимся волосам Тау Фраима.

— Есть у меня одна маленькая идейка, но я надеюсь, ты поймешь, если я придержу ее при себе…

*

В деревянные задние двери монастыря семикратно постучали. Две караульные администраторши вздрогнули, переглянулись, затем одна из них, не сказав ни слова, вышла во внутренний сад и пошла за Муреми, старшей из матрион.

Стояла полнейшая ночь — момент, когда на небе не сияла ни та, ни другая из обеих звезд, когда из трубок огромных органов не падал ни один столб света.

Нахмурившаяся Муреми приоткрыла дверь своей кельи:

— Вы уверены, что расслышали семь ударов?

— Конечно, мать…

— Иди, расскажи остальным матрионам и назначь им сбор в зале приемов. Я буду ждать их там с гостями.

Администраторша поклонилась и растворилась в темноте. Муреми переодеваться не требовалось: она получила кодопослание патрионов из Пулона несколькими часами ранее, немедленно обрядилась в свое официальное розовое платье, украшенное коралловыми звездочками, и приготовилась — села на табурет и собралась со всеми силами, чтобы противиться околдовывающему шепоту сна. Ежедневного отвара из тутталовых трав, приготовленного лекаршами, для облегчения ее ревматоидного артрита уже было недостаточно, и невыносимая боль трижды заставляла ее останавливаться на центральной аллее внутреннего сада.