Цивилизации

«Подданные у его ног… делают все, что он приказывает, и стоит ему нахмуриться, трепещут самые великие» [1079] .

Законы и обычаи христианства того времени не давали оснований для войны с этими людьми. Указания английского правительства колонистам насыщены жаргоном того времени, но под гладкой речью чувствуются колкости:

Если вы сочтете это удобным, мы считаем разумным, чтобы вначале вы удалили (от туземцев)… их… священников, захватив их врасплох и удерживая в качестве пленников, ибо они так окутаны туманом и бедствиями своего безверия и так приводят всех в ужас своей тиранией, будучи скованными смертными узами с дьяволом, что, пока они живы и отравляют умы, вы не добьетесь прогресса в своей славной работе и мира с ними у вас не будет. Мы не сочтем жестокостью или отступлением от милосердия, коль скоро вы обойдетесь с ними сурово и накажете вплоть до смерти, если это покажется необходимым или удобным [1080] .

1079

W. Strachey, The Historie of Travell into Virginia Britannia (1612), ed. L. B. Wright and V. Freund (London, The Hakluyt Society, 1953), pp. 56–61.

1080

‘Instruction to Sir Thos Gates for government of Virginia’, May 1609, Quinn, New American World, op. cit., vol. v, p. 213.

Модель, которую имели в виду англичане, очевидна: они собирались повторить завоевание Кортесом Мексики. Что касается правителя индейцев, то о нем в инструкции говорилось: «Если не удастся захватить его, сделайте его своим данником». Однако вначале переселенцам мешали некомпетентность и незнакомство с окружением. Мало кто из них разбирался в земледелии или строительстве, и единственным способом выжить для них стало милосердие индейцев. «Индейцы ежедневно давали нам, — признают переселенцы, — зерно и мясо, сколько могли выделить». Хозяева были сознательно снисходительны. «Мы можем выращивать растения везде, — как сообщается в отчете, говорили они, — и знаем, что вы не сможете жить, если мы не поделимся с вами урожаем и тем, что вам приносим» [1081] .

1081

J. Smith, The True Travels, Adventures and Observations, vol. i, p. 152.

Так соревнование не выиграть. И в конечном счете содержать так постоянную колонию невозможно. Мирная политика разваливалась — разрываемая взаимным неприятием англичан и хозяев, — когда поселенцами стал командовать человек типа Кортеса и разработал новый подход, агрессивный, безжалостный и бескомпромиссный. Джон Смит стал первым великим американским боссом, тираном, чей истинный нрав, жестокий, смелый и решительный, скрывала глянцевая оболочка диснеевского мифа. Он утверждал, что способен колдовством выманивать у индейцев богатства и женщин. Но настоящим средством содержания колонии для него стал ужас.

Как выразился один из его современников-колонистов: приказ из Англии был совершенно недвусмысленным — не оскорблять туземцев… но на беду они столкнулись с капитаном Смитом, который без дальнейших размышлений так с ними обошелся, что за одними гонялся по всему острову, других привел в ужас избиениями и заключением в тюрьму… Это вселило в них такой страх и покорность, что само имя капитана пугало их [1082] .

Смит откровенно рассказывал о взаимных жестокостях, в которые вылились его отношения с индейцами, и приказал на картушах карты, иллюстрирующей его завоевание, изобразить картины насилия.

1082

Thomas Studley, The Proceedings of the English Colonie in Virginia, p. 318.

Подобную же тактику он применил и к тем колонистам, которые не подчинились ему. «Поскольку я обладаю всей полнотой власти, — объявил он, — вам придется подчиниться закону: всякий, кто не работает, не ест, за исключением больных или раненых. Ибо труд тридцати или сорока честных и старательных людей не должен идти на содержание ста пятидесяти ленивых негодяев».

Проницательные современники считали капитана Смита Мюнхгаузеном — фантастом, который создал себе репутацию обманом и писал романтические книги, где восхвалял себя и расписывал свои приключения. Когда прочитаешь его собственные рассказы о том, какую сексуальную энергию он проявил в гареме турецкого султана, ни за что не поверишь его утверждениям, будто Покахонтас его любила. Его рассказы вызвали появление нескольких сатирических поэм о «не знающе себе равных в доблести капитане Джоне», который —

Как чума, сражает оба пола, Ибо ранит не только дам, но и рыцарей: В юности он был так гладок лицом, Что королева земли Нет думала, что он Искусснейший брадобрей из Польши, И он поистине был не любим богами, Ибо оставил ее так нелюбезно… Короче, трубы славы воспевают его деяния, Хотя свинопас на его месте был бы более уместен [1083] .

За время пребывания в плену у индейцев Поухатана Смит, как утверждалось, «так очаровал эти бедные души… демонстрируя им круглую форму земли, ход луны и звезд, причину смены дня и ночи, огромные размеры морей… что они сочли его пророком» [1084] . Кое-что в этом рассказе, возможно, правда (хотя он подозрительно напоминает утверждения о себе Колумба). При первой своей встрече с английскими захватчиками индейцы Виргинии действительно были изумлены астрономическими приборами: но автопортрет проницательного героя, силой интеллекта побеждающего врагов, очень древний литературный прием, который следует воспринимать со здоровым скептицизмом. Это часть легенды, которую сочинил о себе сам Смит. То, что он выделился среди первых виргинцев, свидетельствует только о том, как жалок был состав первой партии переселенцев. В совет его выбрали, потому что он один из немногих побывал на военной службе, наемником в Турции, и потому имел хоть какой-то нужный опыт.

1083

D. Lloyd, The Legend of Captain Jones (London, 1636).

1084

Strachey, op. cit., p. 315.

Когда он пострадал при несчастном случае и был вынужден вернуться в Англию, колонисты обрадовались. «Дикари тоже поняли, что Смит уехал, восстали, уничтожали все и убивали всех встреченных» [1085] . Колония лишилась всего: безопасности, работы, еды.

Теперь нам всем не хватает капитана Смита, и даже самые большие его недоброжелатели сожалеют об утрате. Теперь мы не получаем от дикарей ни кукурузы, ни продовольствия, ни дани, одни только смертельные раны, нанесенные дубинками и стрелами. Что касается наших свиней, кур, коз, овец, лошадей и прочих животных, их пожирают наши командиры и офицеры; нам же достаются лишь жалкие объедки. Мечи, стрелы и многие вещи мы продаем варварам, чьи пальцы перепачканы нашей кровью: из-за жестокости местных жителей, несдержанности нашего губернатора и утраты наших кораблей через шесть месяцев из пятисот человек осталось не более шестидесяти бедняг. Невозможно описать, что мы вытерпели, но виноваты только мы сами, отсутствие у нас предусмотрительности, трудолюбия и управления, а не недостатки и бедность местности, как обычно полагают.

1085

К. O. Kuppermann, ed., Captain John Smith (Chapel Hill, 1988), p. 129.

Новые поселенцы, приплывшие из Англии в мае 1610 года, увидели сломанные палисадники, раскрытые двери, снятые с петель ворота и пустые дома (обитатели которых умерли), разграбленные и сожженные… Если наши люди выходили за пределы блокгауза, их убивали индейцы; а внутри свирепствовали голод и болезни [1086] .

Правление Смита было лишь временным средством. Подлинным спасителем колонии стал предприимчивый заядлый курильщик по имени Джон Рольф. Недовольный табаком, который курили виргинские индейцы, он в 1611 году додумался до доставки с Карибского моря семян испанского табака. Его идея сработала. В 1617 году было собрано двадцать тысяч фунтов табака. В 1622 году, как сообщалось, «все лето ничего не делали, только оборонялись и сажали табак, который здесь ходит как серебро, и многие, собирая и высушивая его, богатеют, но многие остаются бедными» [1087] . В этом году, несмотря на возобновление войны с индейцами, было выращено шестьдесят тысяч фунтов [1088] . В 1627 году Виргиния произвела полмиллиона фунтов табаку, а в 1669 — пятнадцать миллионов.

1086

Strachey, op. cit., pp. 289–290.

1087

J. Smith, The Generali Historie of Virginia, New England and the Summer Isles (Glasgow, 1907), p. 306.

1088

M. Henderson, Tobacco in Colonial Virginia: The Sovereign Remedy (Williamsburg, 1957).

Табак сделал колонию жизнеспособной, но климат по-прежнему убивал приехавших сюда англичан: из пятнадцати тысяч человек, приплывших в Виргинию с 1607 по 1622 год, выжило всего две тысячи. Число индейцев уменьшалось из-за войн с колонистами и распространения незнакомых болезней, завезенных из Европы. В конечном счете оказалось, что рабочую силу может обеспечить только ввоз черных рабов. В колонии еще до упоминания о первом корабле, доставившем негров в 1619 году, были чернокожие: голландский военный «продал нам двадцать черномазых». В следующие несколько десятилетий в списках белых слуг и наряду с такими списками в документах колонии упоминаются и черные рабы, обычно без имени и даже без даты прибытия: эти упущения очень важны, потому что позволяют отличить от рабов слуг, у которых существовал определенный срок службы, определявшийся размером долга. До 1660-х годов число рабов оставалось небольшим, потому что постоянно прибывали бедняки-мигранты из Англии, которые могли выполнять ту же работу и стоили примерно вдвое дешевле африканского раба. Однако и использовать белых бедняков оказалось дорого — среди вновь прибывших был очень высок уровень смертности: вместо двух рабов приходилось нанимать четверых белых. С 1650 до 1674 год прибыло сорок пять тысяч работников. К этому времени здесь было, вероятно, не больше трех тысяч черных рабов. Однако позже соотношение начало быстро меняться на противоположное [1089] .

1089

С. M. Gradie, ‘Spanish Jesuits in Virginia: the Mission that Failed’, The Virginia Magazine of History and Biography, xcix (1988), pp. 131–156; С. M. Lewis and A. J. Loomie, eds, The Spanish Jesuit Mission in Virginia, 1570–1572 (Chapel Hill, 1953).

Скоро определенную роль в виргинском обществе начали играть свободные черные, но обычно это были освобожденные рабы, а не слуги, отработавшие свой долг. «Антонио Нигро», проданный как раб в 1621 году, в 1650 превратился в свободного человека Энтони Джонсона, у него была черная жена, собственные рабы и двести пятьдесят акров земли. Фрэнсис Пэйн купил ему свободу за 1650 фунтов табака [1090] . Другие черные не принимали свободу от белых, они убегали в леса и создали там мини-Африку. В 1672 году банда таких маронов [1091] вызвала такой страх, что белым по закону разрешено было охотиться на них и убивать без предупреждения; это даже поощрялось. В 1676 году колонию сотрясали восстание белых фермеров-бедняков и страх перед мятежом негров, которые могли заключить в союз с голландцами. В 1691 году черный партизан по имени Минго возглавлял целый отряд, охотившийся за едой и оружием [1092] .

1090

R. Blackburn, The Making of New World Slavery from the Baroque to the Modern, 1492–1800 (London, 1997), pp. 225–258; M. Sobel, The World they Made Together (Princeton, 1987); I. Berlin, Many Thousands Gone: the First Two Centuries of Slavery in Colonial America (Cambridge, 1998); P. D. Morgan, Slave Counterpoint: Black Culture in the Eighteenth-century Chesapeake and Low Country (Chapel Hill, 1998).

1091

Марон — беглый негр.

1092

R. Price, Maroon Societies: Rebel Slave Communities in the Americas (Garden City, 1973), p. 152.

Мир, созданный рабами

Как следствие, отдельные части Виргинии больше напоминали «новую Африку», чем «новую Европу». Но в Новом Свете в целом атлантическая цивилизация, постепенно оформившаяся в XVIII веке, была подлинно, распознаваемо атлантической — перемещенной через океан с африканского берега в той же степени, что и с европейского. Это была уже не просто европейская — атлантическая цивилизация, потому что, хотя и родилась в Европе, большая часть составлявших ее людей — человеческий фактор цивилизации — пришла из Африки.