Цивилизации

Причина раннего развития морского дела в Гуджарате становится понятна при взгляде на карту: Камбейский залив окружен множеством бухт, дельт, эстуариев и островов; за водным миром начинается мир плато, гор, пустынь и болот. Поэтому «единственная прибыль» Гуджарата, по словам Сю-аньцзаня, который в поисках неискаженных текстов буддийских писаний побывал здесь в VII веке н. э., «извлекается из моря». Это преувеличение, но вполне простительное. Вопреки утверждениям социальной теории Вебера, которая говорит, что система ценностей многих религий, в том числе индуизма, несопоставима с капиталистическим ценностями, местные купцы занимались торговлей с не меньшим рвением и преданностью. Отчасти это объясняется тем, что индуизм, подобно всем религиям, выдвигает теоретические стандарты, которые на практике игнорируются: отчасти же причина в том, что профессией моряка начинали овладевать с младых ногтей, когда еще не было возможности задуматься над выбором. Как сказал купец, который ради участия в боях нарушил кастовые ограничения, «можно оставаться купцом и на поле битвы» [898] . В более поздний, гораздо более документированный период статус купца среди собратьев по вере определялся его богатством, а богатство часто тратилось на религиозные цели и благотворительность. Строгие ограничения, которые каста накладывала на свободу купцов в XIX веке, относятся ко времени, когда жернова экономических перемен значительно уменьшили роль торговли и ремесел в экономике [899] .

898

B. Chattopadhyaya, The Making of Early Medieval India (Delhi, 1997), p. 112.

899

M. Mehta, Indian Merchants and Entrepreneurs in Historical Perspective (Delhi, 1991), pp. 16–19, 35–36; V. K. Jain, Trade and Traders in Western India, AD 100-1300 (New Delhi, 1990), p. 84.

Во всяком случае в Гуджарате существовала исключительно большая и мощная джайнитская секта, в которую купцов привлекали прежде всего неосторожные утверждения основателя джайнизма мудреца Махавиры о доступности для представителей всех каст просвещения и возвышения через инкарнации. Согласно стандартам Махавиры подлинно праведна только жизнь, полная самоограничений и монашеского самопожертвования, требующая отказа от насилия по отношению ко всем формам жизни, а в учении Махавиры живыми считаются также земля, камни, огонь и вода. Однако считалось: то, что сегодня именуется «сколачиванием состояния», не имеет отношения к морали, если богатый человек помогает соседям и «старается, чтобы многие наслаждались тем, что он зарабатывает». «Высокое и низкое рождение — это только слова, не имеющие реального содержания» [900] . Пожертвования купцов позволили украсить горизонт Гуджарата многочисленными джайнистскими храмами; в ответ сами купцы стали предметом монашеских восхвалений, похвалы расточали их предприимчивости, экономности и щедрости [901] . Храм в Сатринджайе, где, согласно легенде, на землю сошел предок Махавиры, чтобы ему поклонялись, — крупнейший в Индии, он покрывает два холма куполами и шпилями, которые сверкают, как творение кондитера: кажется, будто их кремовые верхушки сотворены богами. Влияние джайнизма на Гуджарат было очевидно для португальских путешественников XVI века. Жоао де Баррос, считавший, что доктрины джайнизма заимствованы у Пифагора, сообщает об исключительных проявлениях набожности: джайнисты покупают у мусульман любое живое существо, чтобы те не могли его убить, «даже если это кобра… чтобы не видеть, как она умирает, и считают, что тем самым служат своему богу» [902] .

900

A. T. Embree, Sources of Indian Tradition, vol. i (New York, 1988), p. 74.

901

M. Mehta, Indian Merchants and Entrepreneurs in Historical Perspective (Delhi, 1991), pp. 18, 98.

902

Decadas da Asia, Dec. IV, book 5, ch. 1.

Морскую историю Гуджарата на исходе Средневековья можно изложить в рассказах о султанах, которые называли себя «Повелителями моря» — такой титул свидетельствует о стремлении к господству на море, характерном и для морских государств Европы этого периода [903] ; или в рассказах о пиратах, которых видел Марко Поло: эти пираты плавали на кораблях в двадцать и тридцать парусов и «заполняли сотни миль моря, так что ни один купеческий корабль не мог миновать их… ограбив купца, они говорили: «Иди и заработай побольше; может, и это тоже станет нашим» [904] ; или ту же историю можно проследить по жизни моряков, подобных тому, кого португальские источники называют «Молемо Канаква» — что просто означает «мусульманский навигатор»: он показал Васко да Гама морской путь по Индийскому океану от Малинди до Калькутты; явных подтверждений легенде о том, что в этом лично повинен Ибн-Маджид, величайший авторитет своего времени в мореплавании [905] , нет. Но ради экономии времени и места, мы можем судить о морском облике Гуджарата по истории основателя знаменитого порта Диу.

903

F. Femdndez-Armesto, ‘Naval Warfare after the Viking Age’, в книге М. H. Keen, ed, Medieval Warfare: a History (Oxford, 1999).

904

Marco Polo, The Travels, ed. R. Latham (Harmondsworth, 1968), p. 290.

905

Свидетельства восхитительно подытожены в G. Winius, Portugal the Pathfinder (Madison, 1995), pp. 119–120.

Малик Айаз появился в Гуджарате в 1480-е годы как раб в свите русского знатного путешественника; хозяин ценил его за смелость и искусство стрельбы из лука и подарил султану. Освобожденный за храбрость в бою или по другой версии — за убийство сокола, осквернившего голову султана своими испражнениями, — он был назначен начальником местности, в которой находилась старинная гавань, едва только вновь начавшая благодаря покровительству предшественника Малика выступать из выросших вокруг за столетия джунглей. Ко времени появления в Индийском океане португальцев Малик превратил Диу в укрепленный торговый центр и убедил купцов Красного моря, Персидского залива, Малакки, Катая и Аравии заходить в его порт на пути в северную Индию. Стиль его жизни отражает выгодность торговли. Навещая султана, он брал с собой девятьсот лошадей. Он нанимал тысячу переносчиков воды и угощал своих гостей блюдами индийской, персидской и турецкой кухни на фарфоровых тарелках.

Помимо предпринимательских талантов он демонстрировал и большой дипломатический дар. Когда португальцы в 1509 году уничтожили гуджаратский флот, Малик заключил с победителями договор на самых выгодных условиях, каких смог добиться: его гавань открыта для них, а его собственные клиенты уйдут из торговли перцем, которой собирались заняться португальцы. Но он отказал португальцам в праве построить крепость на его земле и не покорился желанию султана отдать португальцам всю территорию: пришельцы казались султану менее опасными и более сговорчивыми, чем богатые и могущественные подданные вроде Малика. Позже, когда в 1534 году Диу стал португальской крепостью, годы правления Малика вспоминались как золотой век сопротивления христианству; на самом деле ничего подобного не было — перед нами просто типичная история хорошо продуманного равновесия, при котором местные интересы поглощены пришельцами, но власть им не отдана.

Как конкурентов в торговле и империалистов португальцев сменили голландцы и англичане, но морская жизнь Гуджарата продолжалась буквально без изменений. Возможности обогащения купцов увеличивались, мореплавание развивалось. Вирджи Вора, король гуджаратской торговли, который господствовал на всех региональных рынках с первого по последнее десятилетие XVII века, сумел натравить голландцев и англичан друг на друга, к собственной выгоде и ослаблению соперников. В различные периоды он устанавливал монопольные цены на рынках перца, гвоздики, меди, кораллов и ртути, действуя одновременно как главный банкир и поставщик кредитов для европейцев, и был — по словам раздосадованного английского купца в 1643 году — «главным продавцом и монополистом всех европейских товаров» [906] . Это был выдающийся, но не единственный пример жизнеспособности местного капитализма в эпоху проникновения европейцев (см. ниже, с. 609).

906

Mehta, op. cit., pp. 53–63.

Гуджарат был частью периферийного побережья Индии, которое всегда отличалось от самой Индии — районов Ганга и Декана, где были сосредоточены доминирующие государства и цивилизации (см. выше, с. 306, 336). Береговая линия Китая по сравнению с обширным пространством страны, уходящим в глубину Азии, казалась еще меньше. Китай в глазах всего мира — страна, обращенная в глубь самой себя. Однако есть район Китая, где море оказывало постоянное и решающее воздействие на формирование культуры; те же самые районы обеспечивали большую часть заморской торговли Китая и обеспечивали приток колонистов, ставших сегодня «заморскими китайцами»; вероятно, китайцы — народ самой многочисленной и всепроникающей морской колонизации в мире. Можно сказать, что провинция Фучжоу внутри китайской общей культуры обладала собственной вполне уникальной морской цивилизацией.

Морская граница Китая: Фучжоу

Для Марко Поло это было побережье с крупнейшими в мире портами, и по любым меркам оно действительно на протяжении веков оставалось родиной богатейших торговых общин; однако до своего подъема местность, впоследствии ставшая Фучжоу, много столетий пользовалась дурной репутацией как смертоносно негостеприимная земля: узкий малярийный берег, который теснят горы, населенные дикарями. Когда и как его заселили китайцы, неизвестно: ранняя история этих мест слишком темна и провинциальна, чтобы привлекать внимание летописцев, слишком бедна, чтобы отражаться в налоговых документах до IV века н. э. Иными словами, когда думаешь о местах типа Финикии и Греции или Нидерландов и Португалии, приходит в голову, что именно в таких местах можно ожидать возникновения больших коммерческих и даже имперских предприятий.

Как бы рискованно ни было использование моря, оно обещает больше, чем суша. Первый признак использования этих возможностей — быстрый рост населения, о котором свидетельствуют налоговые переписи конца VII и VIII веков. Возможно, этот рост вызван притоком беженцев, привлеченных именно недоступностью района и согласных обрабатывать эти малоплодородные пограничные земли. Но в IX веке в документах неоднократно упоминается «торговля с Южными морями» на побережье Фучжоу. Это была посредническая и, вероятно, небольшая по масштабам торговля предметами роскоши, которые переправлялись на север, в эстуарий Янцзы. Выход в международную торговлю в большом масштабе стал делом полководцев и землевладельцев, искавших новые возможности обогащения в период распада империи в конце IX и в начале X веков. Ван Янбин, который, по-видимому, в 890-х годах создавал эффективное независимое государство с центром в Цюаньчжоу, был известен как «секретарь, собирающий богатства», потому что во времена его правления не проходило и года, чтобы с южных морей не пришел хотя бы один корабль [907] .

907

H. R. Clark, Communities, Trade and Networks: Southern FuЛan Province from the Third to the Thirteenth Centuries (Cambridge, 1991), p. 65.

Когда начиная с 960-х годов при династии Сун единство государства было восстановлено, по дани, выплачиваемой провинцией, становится возможно отследить развитые за это время океанские контакты: камфора, ладан, сандаловое дерево, асафетида, мирра, «пряности и лекарства». Столетие спустя порт в Цюаньчжоу «был забит иностранными судами, и привезенные ими товары нагромождались горами» [908] . Описание жизни чиновников, откуда взята эта цитата, ясно дает понять, что отчасти преимущества района заключались в том, что это был крупный центр контрабанды. Контрабандисты договаривались с коррумпированными чиновниками, и те скрывали истинную стоимость товаров. Усилия правительства заставить купцов полностью регистрировать свои товары в порту Хуаньчжоу никогда не достигали успеха, хотя такие попытки неоднократно предпринимались в конце XI и начале XII столетий.

908

Ibid., p. 123.

Купцы из Фучжоу начинают фигурировать в торговых документах различных государств с 990-х годов; за последующее столетие их деятельность охватывает Яву, Чампу, Вьетнам, Хайнань, Борнео и Корею. Берег приобрел репутацию места, обладающего природными и, возможно, загадочными преимуществами, что с лихвой искупало его недоступность со стороны суши. Течения способствовали плаваниям и перевозке товаров на север. В XII веке были предприняты грандиозные работы по усовершенствованию инфраструктуры торговли, построены многочисленные плотины, молы, мосты, которые, как говорится в надписи, «приводят в ужас рыбу и драконов» и делают море «подобным дворцу» [909] . Рассчитывая на привозное продовольствие (не менее пятидесяти процентов в конце XII века) Ханчжоу стал или, возможно, казался самым главным портом Китая [910] . Хотя «ветер и волны создавали опасности, которые уменьшали прибыли, получаемые в других местах», местный купец Зоу Вей, согласно храмовой надписи 1138 года, смог преодолеть эти ужасы благодаря заклинаниям храмового духа в своем родном порту.

909

E. B. Vermeer, Chinese Local History: Stone Inscriptions from Fukien in the Sung to Ch'ing Periods (Boulder, 1991), p. 156. О мостах см. также ‘The Great Granite Bridges of Fukien’ в книге С. R. Boxer, ed., South China in the Sixteenth Century (London, The Hakluyt Society, 1953), pp. 332–340, and L. Renchuan, ‘Fukien’s Private Sea Trade in the 16^th and 17^th Centuries’ в книге E. В. Vermeer, ed., Development and Decline of Fukien Province in the 17^th and 18^th Centuries (Leiden, 1990), pp. 163–215, особ. p. 167. Я благодарен профессору Леонарду Блиссе, позволившему мне воспользоваться этой работой, которая имеет большое значения для морской истории Фучжоу.

910

Clark, op. cit., p. 4.