Цивилизация классической Европы

С помощью этой ситуации Людовик XIV добился в Лондоне, в Италии, противостоящей Магрибу, признания превосходства в Европе, которое уже не будет оспорено. Успех Деволюционной войны, несмотря на выношенность замысла и благоприятные условия англо-голландского конфликта и чуму, опустошившую восток и юг Англии, оказался незначительным. Предваряемая шедевром злонамеренности — «Трактатом о правах наихристианнейшей королевы на разные государства Испанской монархии», — французская армия в мае 1667 года начала операции, более похожие на крупные маневры, чем на войну. Однако успех, учитывая соотношение сил и первоначальное преимущество, оказался незначительным. Известен выбор Людовика XIV в Аахене (2 мая 1668 года). Он отказался от Франш-Конте, укрепления которого, еще годные, были срыты, несмотря на то что посредники и враги настаивали на их сохранении, зато Франция получила Берг, Фюрне, Армантьер, Куртре, Менен, Лилль, Дуэ, Турне, Ауденарде, Ат, Бенш, Шарлеруа с прилегающими к ним землями. Испанские Нидерланды утратили жизнеспособность.

Тысяча шестьсот шестьдесят восьмой год знаменовал собой поворот: осознание того факта — чему усиленно содействовал Людовик XIV, — что Франция замещает Испанию. Относительный провал Аахенского договора был обусловлен созданием фронта протестантских держав севера против французского продвижения: имеется в виду непосредственно Англия, Швеция и, особенно, Голландия.

1668–1679. Голландская война сделала поворот очевидным.

Вчерашний флагман протестантской Европы, Франция оказалась в изоляции перед лицом этой самой протестантской Европы, отныне во имя равновесия враждебной защитницы ослабленных габсбургских государств. Голландская война была еще и первой антифранцузской коалицией, последняя из которых завершится Ватерлоо. Несмотря на изоляцию, война для Франции окончилась победоносно. Она грозила стать катастрофой, не будь технического превосходства французской армии. Мощная армия, поставленная на ноги двумя Летелье, ведомая еще какое-то время Тюренном и Конде, не получила удара в спину. Это породило опасную иллюзию, абсурдную идею о возможности бесконечно держаться и побеждать в одиночку против всех.

Побеждать в Нимвегене, Сен-Жермене и Фонтенбло (август 1678 года, февраль и сентябрь 1679-го). Никаких территориальных изменений, кроме как между сокрушенной Испанией и победоносной Францией. На сей раз Франш-Конте и замена неровной, как зубья пилы, границы на солидную, прямую, выгодную границу на севере: Камбрези, часть Эно (Валансьенн, Бушен, Конде и Мобёж), часть приморской Фландрии (Ипр, Поперинге, Байель, Кассель), остаток Артуа (Эр и Сент-Омер).

Следовало бы понять, что успех был обусловлен двумя случайными факторами: двусмысленностью английской политики — король принудил пойти на мир тех, кому он не простил навязанной ему войны, которую протестантская Англия развязала против Франции, в то время как король хотел воевать с Голландией, — и последней вспышкой на востоке, на фланге империи, турецкой угрозы.

Людовик XIV под влиянием советников увлекся приращениями, применяя «Трактат о правах королевы» в масштабах Европы. В Эльзасе присоединения удались (1679). Клятва «Декаполиса» — акт коллективной преданности десяти традиционно объединенных с 1354 года городов: Хагенау, Шлештадта, [52] Виссембурга, Ландау, Кольмара, Обернай, [53] Кайзерсберга, Розгейма, Туркгейма [54] и Мюнстера. И Страсбурга, занятого в сентябре 1681 года. «Clausa Germanis Gallia» — возгласила памятная медаль. А что в других местах? За исключением Эльзаса, работа «палат присоединения» была упразднена в 1697 году. Оставим детали в стороне. Главное — идея, воодушевлявшая деятелей этого юридического империализма, и семена ненависти, давшие урожай в 1707–1709 годах.

52

Шлештадт — ныне Селест. — Примеч. науч. ред.

53

Обернай — ныне Оберне. — Примеч. науч. ред.

54

Туркгейм — ныне Тюркгейм. — Примеч. науч. ред.

* * *

Творцами этого упорного предприятия, завершившего формирование внешнего облика Франции, были те же люди, что строили административную монархию внутри. Одна из удач Франции в XVII веке, которой она обязана продаже должностей, — это ее чиновники, лучшая часть буржуазии, часть дворянства. Внутри этой элиты формируется другая элита, или, если угодно, авангард — инспекторы. Отсюда король черпал своих интендантов, интендантов армии и интендантов провинций. Эти инспекторы с временной миссией в армиях, на оккупированных землях, в новых расширяющихся провинциях, при парламенте Меца и «палатах присоединения» были творцами процесса территориального завершения вышедшей в лидеры Франции. Среди такого рода ревностных творцов, остававшихся в полутени, — Николя де Корберон, недавно выведенный из небытия Роланом Мунье, типичный представитель сословия нескольких сотен инспекторов, собирателей государства как внутри, так и вовне. Автор трактата, опубликованного небескорыстно его зятем в 1693 году, сей Корберон был старшим сыном скромного чиновника, особого наместника в судебном округе Труа. Продвижение французской монархии в направлении Лотарингии и Эльзаса дало Николя шанс, которого он не упустил. Король нуждался в верных людях, чтобы превратить временную оккупацию в завоевание. Корбероны доказали меру своей преданности в Шампани во времена Лиги, в 1589 и 1590 годах, что и обернулось для Николя Корберона безвозмездным назначением на должность советника в верховном совете Нанси, процедура необычная: социальная мобильность на этих пограничных рубежах была большой. В 1634 году Людовик XIII трансформировал верховную палату в парламент Меца. И — снова без единого гроша — «6 декабря 1636 года король пожаловал ему патент государственного советника». Корберон нашел себе предков и прирастил фамильное достояние. Одновременно с возведением 4 марта 1648 года виселиц в новообретенной сеньории он с тем же упорством округлял достояние короля, а значит, Франции, в оккупированной и раздираемой Лотарингии. Как? Это видно из речей, произнесенных перед парламентом Меца с 1637 по 1640 год, опубликованных Сент-Мартом в 1693 году. Их содержание удачно резюмировал Ролан Мунье. Достаточно обратиться к нему. Для Корберона его король — «величайший король на земле». Князья, подобные герцогам Карлу и Франциску Лотарингским, — его вассалы (утверждение спорное, Лотарингия относилась к империи). «В отношении сей земли король может начинать с политики оккупации и покровительства. В таком случае он должен уважать местные порядки и обычаи, даже если они не совпадают с тем, что принято в королевстве, ибо сила и власть обычая являются столь неограниченными, что он, согласно мнению всех канонистов, превосходит самый строгий закон. Все меняется, как только король переходит к аннексии».

Корберон верил в аннексию — завоевание есть источник права — в интересах государства. Будучи, разумеется, превыше закона, король обязан ему подчиняться. Во всяком случае, существование независимости королевства требует от короля «поддерживать эдикты и отменять их» или «приспосабливать». Сей ликвидатор привилегий оккупированных пограничных провинций сделался хорошим архитектором новых восточных провинций Франции, призванных с середины XVIII века играть роль все более и более решающей движущей силы в национальном объединении.

* * *

Но прежде чем утверждать государство вовне, необходимо было сделать это внутри. И здесь мы снова обнаруживаем группу инспекторов. Дабы обозначить присутствие короля при администрации, безусловно преданной, но укомплектованной согласно принципу продажности должностей, а значит, независимой и далекой, король со 2-й пол. XVI века прибегал к временным миссиям инспекторов. Чтобы заштопать прорехи, нанесенные Лигой, Генрих IV использовал более продолжительные, более стабильные, более постоянные миссии. Ришелье сделал из них оружие управления. Назначенные королем, облеченные полномочиями безвозмездно, инспекторы являли собой синтез двух внешне противоположных, но, в сущности, взаимодополняющих систем. Из этих чиновников, никому, кроме короля, ничем не обязанных, Ришелье сделал действенный инструмент эффективного государства. Он поручил наблюдать за войсками финансовым интендантам, в обязанности которых входило снабжение войск и их защита от грабежа поставщиков; эти интенданты стали, кроме того, еще и полицией и правосудием. Внутри страны Ришелье умножил наезды инспекторов. Эти «полномочные комиссары короля» на определенном посту, в начале правления Мазарини стоящие во главе каждого финансового округа, захватывают власть, приказывают и координируют. Они моделировали Францию.

На вершине сложного и теперь отлично смазанного механизма административной монархии — элита крупной буржуазии с шансом на получение дворянства, сливки, если угодно, корпуса инспекторов; в течение полувека доминировали три клиентелы: клиентела Сегье, клиентела Кольберов и клиентела Летелье — Лувуа. «Пьер Сегье, — пишет Ролан Мунье, — принадлежал к той же социальной группе, что и государственные советники, инспекторы и интенданты». Семейство Сегье дало королю одного канцлера, пятерых председателей парламента, тринадцать советников, двух генеральных адвокатов в парламенте Парижа, семерых инспекторов. В 1633–1646 годах Пьер был после кардинала первым лицом в государстве. «Парламент Парижа устами своих депутатов, Совет строками своих решений именовали его Месье, как принцев крови. Король в своих эдиктах, декларациях и грамотах называл его своим дражайшим и преданнейшим канцлером Франции, провинциальные парламенты и прочие инстанции, компании и отдельные персоны обращались к нему Монсеньор. Он стал бароном, герцогом Вильморским, графом Гиенским». Это ему Ришелье обязан разгромом восстания «босоногих», не давшим Нормандии превратиться в Каталонию. [55] Его состояние, возможно, достигало 4 млн. турских ливров, что в 4–5 раз превышало уровень самых богатых председателей парижского парламента.

55

Каталония восстала в это время против своего монарха, короля Испании. Речь идет о предотвращении аналогичного развития событий в Нормандии. — Примеч. науч. ред.

Состояние Сегье не устояло в потрясениях Фронды. Победивший Мазарини после 1652 года опирался на новое поколение чиновных: на Мишеля Летелье — реорганизатора армии, на Гюга де Лионна — изворотливого дипломата, на Николя Фуке — жонглера в финансовых делах, «суперинтенданта» эпохи инфляции, умудрившегося обойти Сциллу и Харибду. Лоцман в бурных водах необязательно становится капитаном дальнего плавания. Из всего персонала, доставшегося молодому королю после смерти Мазарини (9 марта 1661 года), Фуке был единственным потерпевшим неудачу. Людовик XIV предпочел ему другую креатуру, самого близкого по своим корням к презренному товару Жана Батиста Кольбера. Этот сын сукноторговца из Реймса прошел школу на службе у Мазарини. После падения Фуке, к которому он приложил руку, Кольбер в течение 22 лет, с 1661 по 1683 год, оставался нетитулованным главным министром Людовика XIV, столпом великой мутации французской административной монархии.

Кольбер и кольбертизм, иначе говоря, индустриальная и регламентарная разновидность меркантилизма — французская реакция на экономически неблагоприятный период 60— 80-х годов. Позже будут преувеличивать его последовательность и эффективность. Более важно, что фактически было завершено создание могучего механизма, надолго сделавшего французскую монархию самой эффективной из монархий Старого порядка. Кольбер олицетворял собой не просто экономическую политику, но и административную машину, претендовавшую на все, в том числе и на экономику. Обратите внимание на последние великие дни, дни Оверни (1665), власть чиновников короля утверждалась в сердце Центрального массива. В конце 70-х годов имеет место экономическая и фискальная унификация, интенсивная законодательная деятельность. Она удачно дополнила работу, начатую великими ордонансами XVI столетия. Решительному усовершенствованию подверглось гражданское состояние путем введения вместо единственного экземпляра двойной регистрации, предусмотренной ордонансом 1667 года; была также проведена большая перепись в 1664 году, заложившая основы систематической описательной статистики королевства. Обратим внимание на ордонанс 1664 года (см. Бертран Жиль). Он указывает интендантам на необходимость пользования хорошими картами с административным делением: церковными, военными, судебными, финансовыми, составленными в результате обследования институтов и людей. А также и королевского домена: основных ресурсов, деятельности населения и его эксплуатации страны; развития морской коммерции, промышленности, привилегии для возможного распределения; судоходных или пригодных к судоходству рек, значимости работ, которые предстоит исполнить; конского поголовья; фальшивой монеты. И все в течение 4–5 месяцев.

Циркуляр, датированный Эсмотеном 1664 годом, лучше, чем записки о коммерции и о финансовом положении Франции, лучше, чем советы Кольбера Сеньеле или переписка, которую Лависс систематизировал в «предложение Кольбера», знаменует наглядным образом великий поворот к созданию во Франции самой могучей и самой эффективной административной машины классической Европы. Она будет совершенствоваться. Статистический аппарат 1664 года был расширен, адаптирован и обновлен при переписи 1697 года. Восемнадцатый век усовершенствовал и дополнил его: Доден (1724), Орри (1730),еще раз Оррив 1745 году, Бертен (1760), Лаверди (1764), Неккер (1780) расставили вехи на пути создания статистического инструментария, который на исходе Старого порядка поставил Францию вровень с Англией.