Цвет надежды

Гермиона всегда считала себя рациональным, не склонным к романтизму человеком. Она привыкла объяснять все свои поступки с точки зрения логики. И вот пресловутая логика, кажется, простилась с юной волшебницей окончательно, уступив место тому, что называется легкомыслие, взбалмошность… Эпитеты можно подбирать долго-долго.

Она не любила врать себе. Это глупо. Поэтому девушка с завидным упорством пыталась найти объяснимую причину своего теперешнего состояния. Для начала это состояние нужно было проанализировать, но едва она начинала углубляться в свои переживания, как тут же хотелось стереть себе память, наложить кучу заклинаний…

Она отказывалась верить самой себе. Что она чувствовала? Обиду. Вопреки здравому смыслу (она уже и забыла это понятие) душу разрывала на части жгучая обида. Словно ее обманули. Но, если разбираться дальше, ее никто не обманывал. Он никак не мотивировал свое приглашение. Это был жест неизвестно чего… скуки, протеста. Она не знала наверняка. Этот поход ничего не значил. Он не пытался быть идеальным и внимательным кавалером. Кавалером… Само слово насмешило. Он был… далеким, равнодушным, непонятным. А оттого, что ей удалось на миг заглянуть за завесу его равнодушия, становилось еще хуже. Приходило осознание того, что он может быть другим, но всегда возвращается за эту чертову стену отчуждения в ее присутствии. Всегда случается что-то. От этого становилось грустно и обидно. А еще обидней становилось при воспоминании о руке Забини в его ладони, о том, как она заботливо кормила его тостом, от этих понятных только двоим взглядов, полуулыбок. Но об этом лучше не думать вообще. Потому что помимо испорченного настроения (ну, не могла она спокойно на это смотреть!) в душе оставался неприятный осадок от недосказанности. Она боялась сама для себя сформулировать то, как к нему относится. Предпочитала определять его как нуждающегося в помощи, по версии Дамблдора. Не больше. Но сердце говорило совсем иное. И Гермиона Грейнджер понимала, что сердце в этом вопросе слушать опасно. Очень опасно. Это грозило разрушить весь ее мир. Все то, что она создавала на протяжении семнадцати лет.

Дверь скрипнула — сердце подскочило. Том. Гермиона поздоровалась с мальчиком и принялась раскладывать на парте принадлежности для урока. Дверь снова отворилась. Сердце сделало кульбит. Брэнд. Гермиона сглотнула и постаралась придать лицу спокойное выражение. Звук открывающейся двери свел все попытки на нет. Эмили Кросс, которая решила что-то уточнить у Брэнда. Гермиона чертыхнулась про себя, еле удержавшись от замечания первокурснице. Так за моральной борьбой она не заметила, как в классе появился он.

А потом все прошло в общей суматохе, которую девушка благодарила от всей души. Не нужно было поднимать глаз, даже здороваться не понадобилось, потому что Том сразу чем-то озадачил Малфоя, и этап приветствия отпал сам собой.

Гермиона дала себе слово не смотреть в сторону кафедры и даже его сдержала. Гордилась этим жутко. Да вот только время занятий закончилось. Том, уточнив у Малфоя что-то насчет тренировки, пулей вылетел из кабинета. Они вообще сейчас старались меньше пересекаться с Брэндом. Это безумно радовало Гермиону, потому что сил их разнимать и проводить бесконечные воспитательные беседы не было никаких. У самой проблем по горло. И главная проблема сейчас старательно собирает со стола пакеты с ингредиентами, чтобы убрать их в шкаф, установленный здесь специально для дополнительных занятий. Что-то он тоже не торопится уходить. Гермиона начала собирать учебники и укладывать их в сумку. Делала она это не менее тщательно, чем слизеринец упаковывал порошки.

Краем глаза она видела, как он, собрав пакеты, направился к шкафу, открыл скрипучую дверцу и принялся их раскладывать, при этом старательно сличая надписи на пакетах с подписями на полках. Привстал на цыпочки, что-то негромко прочитал и пристроил очередной пакет на место. Так как учебников у Гермионы было гораздо меньше, чем пакетов у Малфоя, она справилась со своей задачей до обидного быстро.

Не оставалось ничего, как пойти восвояси. Только она собралась так поступить, как слизеринец подал голос:

— Нормально добралась? — он даже не оглянулся, задавая свой вопрос.

— Спасибо за заботу, — не удержалась от язвительности Гермиона, — все в порядке. А у тебя?

Все-таки спросила. То ли чтобы сгладить впечатление от своей реплики, то ли чтобы как-то поддержать разговор. Он снова не оглянулся, продолжая очень уж долго читать что-то на пакете. Гермиона подождала несколько секунд и повернулась к двери, решив, что ожидать от него хороших манер по отношению к ней глупо. Помнится, однажды он уже сказал, что совместная спасательная операция не повод для того, чтобы он стал милым и любезным. Совместно проведенная ночь, видимо, тоже. Гермиона почувствовала, что щеки порозовели. «Совместно проведенная ночь» — звучит гораздо многозначительнее, чем было на самом деле в их случае.

Гермиона повернулась к двери.

— Я тоже добрался без приключений, спасибо, — голос прозвучал подчеркнуто учтиво.

Она резко обернулась. Он стоял, прислонившись плечом к шкафу и скрестив руки на груди.

— Поттер не поинтересовался, откуда ты идешь?

Впервые в вопросе о Гарри не прозвучала издевка. Просто вопрос и ожидание ответа.

— Нет, — Гермиона слегка пожала плечами, — никто из наших не знает, что меня не было в замке. А что на счет тебя?

Он слегка вздохнул.

— У меня все не так радужно. Но можешь не беспокоиться, твое имя не прозвучало.

Распространяться на эту тему он не стал.

— А я и не беспокоюсь…

Гермиона снова пожала плечами.

Наступила неловкая пауза. Неловкая, неправильная и тягостная. Пауза, когда людям нечего друг другу сказать. Или же, наоборот, хочется сказать много, но не можешь себе этого позволить. Просто потому, что не знаешь, нужно ли все это. А вдруг это важно только для тебя? Ведь нет ничего хуже, чем навязывать кому-то свое общество, свое мнение, свои переживания. В конце концов, они не друзья. Даже не враги, это тоже как-то незаметно осталось в прошлом. Слово «враг» стало просто словом. За ним уже не стоял конкретный человек. Просто абстрактное понятие. Поэтому они были друг другу никем.

— Счастливо, — наконец проговорила девушка.

Он просто кивнул. Она подхватила свою сумку, которую во время их нелепого разговора поставила на парту, и направилась к двери, стараясь поскорее избавиться от его общества. Наверное, ее поспешность была обусловлена тем, что она ожидала чего-то другого. Гермиона не хотела анализировать свои несбывшиеся надежды. Захотелось уйти подальше и оказаться в привычном обществе.

Она уже дошла до двери, когда резкий грохот заставил подскочить. Душа ушла в пятки, а сама девушка вскрикнула. Оборачиваясь и ожидая увидеть еще одно представление из серии проверки древних заклятий, она нащупала в кармане волшебную палочку.

Представшая взору картина чуть не заставила истерически расхохотаться. Драко Малфой с брезгливостью на лице стряхивал с дорогой мантии штукатурку. Порыв ветра из распахнувшегося окна подхватил свитки пергамента, остававшиеся на кафедре после занятия, и швырнул на пол. Стихия разыгралась не на шутку. Если с утра еще было просто пасмурно, то сейчас хлесткий дождь расчертил пейзаж за окном. И, похоже, начиналась буря.

— О Господи! Ну и погода! — выговорила девушка и направилась к окну.

— Да уж. Кстати, никогда не думал, что фрески с потолка могут осыпаться.

И действительно, то, что Гермиона по маггловской привычке приняла за штукатурку, на поверку оказалось частью старых фресок. Девушка нервно усмехнулась и, отбросив сумку на ближайшую парту, деловито подтащила стул к окну, залезла не него и начала закрывать тяжелую раму.

Драко поднял взгляд от запачканного манжета и не поверил своим глазам: Грейнджер дотянула до окна огромный стул, взобралась на него и уже воевала с огромной рамой. Поразило то, что она и не подумала воспользоваться волшебной палочкой. Видимо, все-таки в каких-то бытовых ситуациях проявлялись маггловские корни. Но больше всего удивился он не этому. Почему ей не пришло в голову сыграть на том, что она слабая девушка? Это же нелогично! Представить Блез в таком порыве было сложно. Здесь два варианта: либо Грейнджер на самом деле такая и всегда полагается только на себя, что, безусловно, вызывало уважение, но было непривычным; либо она не видела в нем мужчину, на плечи которого можно переложить поиски выхода из сложившейся ситуации.