Цвет надежды

Щелчок, и волосы рассыпались по плечам. Он окинул ее взглядом, и от этого взгляда Гермионе захотелось взлететь. Был ли в этот миг кто-то счастливее ее?

— Тебя нравятся девушки с длинными волосами?

— Мы не играем в вопросы-ответы. Помнишь?

— А жаль…

Ну почему он не скажет, что ему нравится? Ведь во взгляде столько тепла и восхищения, что в нем можно утонуть.

Он окинул ее взглядом, и в комнате стало светлее и теплее. От блеска его глаз, от улыбки. Мерлин! Улыбался ли он так кому-нибудь? Гермионе захотелось крикнуть: «Я счастлива!». Но вместо этого она просто зажмурилась, когда его ладонь коснулась ее щеки, легко, нежно. Когда ее губ коснулись горячие губы, она вздрогнула от неожиданности, но потом обхватила его за шею и притянула к себе. Пусть мир перевернется с ног на голову. Она не будет думать о завтрашнем дне. Есть сегодня.

Он оторвался от ее губ и начал рыться в карманах. В этой нервозности была такая искренность, что Гермиона рассмеялась.

— Что ты потерял?

— Уже нашел.

Юноша показал волшебную палочку.

— Это еще зачем?

— Я же волшебник, — мальчишеская улыбка. — Могу я сотворить чудо?

«Ты уже его сотворил», — подумала Гермиона, вслух же спросила:

— Какое?

— Закрой глаза.

Гермиона нерешительно зажмурилась и тут же приоткрыла один глаз.

— Так нечестно! — возмутился юноша.

Она снова зажмурилась.

— А теперь вспомни себя в детстве.

— Зачем? — в ее голосе прозвучал смех.

— Я же не девушка. Я не знаю, как вы себе это представляете. Так что просто говори, что хочешь увидеть, открыв глаза.

Гермиона закусила губу. Она представляла себе романтичного принца, который создаст сказку. А рядом был человек, который… Господи! А ведь он готов создать эту сказку. Правда, со свойственной ему неординарностью, он предлагает ей озвучить пожелания. На первый взгляд нелепо, но ведь это значит: он хочет, чтобы ей понравилось. Чтобы это была ее сказка, а не шаблон на все случаи жизни. И эта не вписывающаяся в рамки стандартного мышления безыскусность заставила ее распахнуть глаза и коснуться его руки, сжимающей волшебную палочку. Если бы от нежности можно было умереть, Гермиона умерла бы в этот самый миг. Девушка тряхнула головой, отгоняя глупые мысли о смерти. Нет. Лучше не умереть, а взлететь.

— Эй, — он заглянул ей в лицо. — Ты…

Она не дала договорить. Второй раз в жизни она сама его поцеловала. Зажмурившись до белых кругов перед глазами. В сознании возникло слово «любовь»… Нет. Ему не место сейчас. В глубине ее сердца — пожалуйста. Но не здесь, среди мигающих ламп и его сбивающегося дыхания. Она подумает о своем открытии завтра, когда мир станет беспросветным без него. На глаза навернулись слезы. Им тоже не место. Чтобы не позволить ему увидеть своих слез и своей любви, Гермиона прижалась к нему, целуя так яростно, как только могла. Его волшебная палочка отлетела на письменный стол. Брошка от ее мантии последовала туда же. Его мантия никак не желала сниматься с запястья, зацепившись за браслет часов. Гермиона дернула раз, второй. У нее не было опыта в раздевании мужчин. Да и представляла она себе это, признаться, по-иному. Неторопливо, нежно… Но ведь ее мечты всегда были немного наивны.

— Дурацкая мантия, — наконец сердито проговорила она в уголок его губ.

Он молча щелкнул браслетом, стянул мантию, часы. Мантию отбросил на спинку стула. Часы попытался засунуть в карман брюк, но два раза промахнулся и бросил их на поверхность стола. Гермиона проследила взглядом за дорогими часами, проложившими себе путь среди свитков пергамента на ее столе. Какой необычный вечер.

Она смущенно повернулась к юноше. Растрепанный, такой непривычный и родной…

— Ты, вообще-то, должна была подумать. Или ты именно так все и представляла?

Его брови насмешливо взлетели вверх.

— В детстве я себе вообще это не представляла. У тебя извращенные понятия.

— Ну, оговорился. В юности.

— Не знаю, — призналась она. — Все не так было.

— Подозреваю, что в мечтах было лучше.

— Нет. Сейчас лучше. Потому что сейчас по-настоящему.

Она смущенно обхватила себя за плечи. Ее нарядная мантия свисала со спинки стула, укрытая его мантией. Синее и черное. Вместе это выглядело по-домашнему.

— Боишься?

Гермиона храбро помотала головой.

— Ты никогда не признаешься. Почему?

— Я упрямая, — негромко проговорила она.

Юноша улыбнулся и взял со стола свою волшебную палочку.

— Итак, свечи? Цветы? Музыка?

— Свечи, пожалуй. Цветы… Я не очень люблю цветы.

— Правда? Я считал, что все девушки любят цветы.

— У моей бабушки дом за городом. Там очень много полевых цветов. Их я люблю. А убитые ради того, чтобы украсить чей-то вечер…

Юноша взмахнул палочкой, и в комнате стало светлее от двух десятков свечей, появившихся воздухе. Он посмотрел на ее улыбку и вдруг вспомнил свой сон. Грейнджер в футболке со смешным зверьком на васильковом поле… Почему-то в венке из ромашек. Поразительное совпадение.

— Хм, с музыкой вряд ли что-то получится. Я не силен в этом. Из всех звуков могу наколдовать лишь шум дождя.

— Почему?

— Мне нравится шум дождя. Он… успокаивает.

— Странно.

Он вопросительно приподнял бровь.

— Совпадение странное. Я тоже люблю шум дождя. Да и сам дождь. Мне становится немного грустно, но как-то легко одновременно.

— Кто заказывал дождь в декабре? — тоном Санта-Клауса осведомился юноша.

— Я, — бодро подхватила Гермиона.

Комнату наполнил звук проливного дождя. Закрыв глаза, можно было легко представить стену воды, отгораживающую эту комнату от внешнего мира. Легко. Защищенно. Неожиданный раскат грома заставил подскочить.

— Можно без грозы? — жалобно проговорила Гермиона. — Я ее боюсь.

— Любой каприз.

Девушка с улыбкой потянулась к пуговицам на его рубашке.

— Ты решила, что мне жарко? — насмешливо произнес он.

— Угу. Или ты предпочитаешь остаться в рубашке?

Он улыбнулся.

Гермиона расстегнула пуговку. Подняла взгляд. Серые глаза были серьезными. Девушка почувствовала, что краснеет. Чтобы скрыть смущение она сосредоточилась на своем занятии. Как странно и до сумасшествия нереально. Его запах, тепло его кожи и негромкое дыхание. И все это — лишь ее. От этого можно сойти с ума. Весь этот противоречивый мальчишка… Враг? Друг? Он — ее. Такой, какой есть. С его непонятным внутренним миром, перевернутыми вверх ногами ценностями и странной жизненной философией… Такой непохожий на окружающих ее людей. Что это? Дурман? Тяга к запретному? Или же просто любовь?

Пуговки на его рубашке выскальзывали из петель одна за другой, а она старательно наблюдала сначала за ними, а потом за маленьким дракончиком.

— Ой, он спит! У него глазки закрыты!

Драко вздрогнул от ее вскрика. Поднял медальон повыше. Глазки дракончика и правда были закрыты.

— Может, он стесняется? — предположила девушка.

Драко рассмеялся. Такое бывало раньше, в доме у Марисы. Дракончик закрывал глаза. Мариса тогда на его вопрос только беззаботно махнула рукой.

— Значит, ты в своей среде. Тебе ничего не угрожает, и он просто отдыхает.

— Значит, в другие дни мне что-то угрожает? Всегда?

— Не совсем. Он чувствует твое эмоциональное состояние и эмоции других людей. Если тебе тревожно, он начеку. Если рядом кто-то испытывает отрицательные эмоции, он тоже чувствует.

— Странная магия.

— Она просто древняя.

Какое-то время он наблюдал за дракончиком, но потом перестал. Глазки-бусинки зорко следили за окружающим миром почти всегда. Но бывали и вот такие редкие моменты…