Цветущий бизнес

— Тем лучше для эксперимента, — воодушевилась я. — В случае чего, потом не говори, что я умерла от геморроя.

Иванова закрыла дверь, и я начала спать.

Глава 23

После всех переживаний не сразу это у меня получилось. Долго ворочалась, мучилась мыслями, а когда легкая дрема сладко покрыла мое тело, в комнату с градусником, фонендоскопом и каким-то мешком под мышкой ворвалась Иванова.

— Ты еще жива? — громким басом поинтересовалась она. — Давай грудь, послушаю.

— Уйди, чума! — разозлилась я. — Никакого дела тебе нельзя поручить! Какая грудь? Я только-только засыпать начала.

— Прошло два часа, — стояла на своем Иванова. — Для отравления организма это более чем достаточно. Давай грудь.

И я дала. Иванова долго и внимательно вслушивалась, затем повернула меня спиной, затем опять грудью. В конце концов мне надоело.

— Что ты возишься? — возмутилась я. — Нельзя ли побыстрей. Последний сон сейчас слетит.

— Тихо! — гаркнула Иванова. — У тебя хрипы. Надо проверить легкие. Приедешь в Москву, сделай флюорограмму.

Конечно будут хрипы, если ползать ночами по мокрой земле, а потом еще мерзнуть в колючем мешке. Хрипы? Да при чем здесь хрипы? Ну как тут не взорваться?

— Ты что, издеваешься? — заорала я. — Я тебя за чем просила следить? За сердцем, ведь правда? А ты за чем следишь? Причем здесь мои легкие? Ты бы еще почками поинтересовалась и взяла мочу на анализ.

Нормальный человек, увидев, что у меня сдали нервы и услышав как я ночью кричу, сказал бы: “Тише, людей разбудишь,” — или что-нибудь в этом же роде. Что же делает Иванова? Она открывает рот и вопит голосом, способным заглушить паровозный гудок.

— Кто из нас доктор? — вопит она и далее произносит длиннющую речь, на которую не стоит отнимать ваше внимание. В ней она подробно и очень громко излагает какие органы и в какой последовательности отказываются работать при отравлениях. Оказывается легкие и почки в первых рядах. Откуда только она все это знает?

Конец речи я слушала не одна. Виктор и Катерина проснулись и просунули свои изумленные лица в дверную щель.

— Что здесь происходит? — испуганным шепотом спросила Катерина.

— Идет научный эксперимент в сочетании с семинаром, — так же шепотом пояснила я, чтобы не мешать Ивановой.

Впрочем, ей было не до нас. Возьмись Виктор и Катерина меня убивать, она и этого не заметила бы. Так женщина увлеклась.

— Видите какие страдания приносит мне наука, — обратилась я к разбуженным супругам. — Как приходится мне сгорать на костре чужой страсти к знаниям. Не только вам не пожелаю такого, но и врагу.

— Не лезь туда, где не понимаешь! — рявкнула очнувшаяся от лекции Иванова.

— Тогда мне никуда лезть нельзя и до самой смерти не сойти с вот этого места, — ответила я.

Катерина и Виктор согласились кивками своих, всклокоченных сном, голов.

— Да, ты, мать, звезд с неба не хватаешь, — поддержала их Иванова.

— Да где же на всех набраться звезд, — неожиданно встал на мою защиту Виктор.

— Точно, точно, — вторила ему Катерина.

— Вы свободны, — отпустила их Иванова и вновь принялась за меня. — Горло не болит? Сухости во рту не ощущаешь?

— А ты? — спросила я, намекая не только на ее длинную речь. — Ты уже битый час находишься в этой комнате и вполне можешь обзавестись всеми теми симптомами, которыми пугала Виктора с Катериной. Что касается меня, чувствую себя великолепно. Если оставишь меня в покое, может даже засну.

— Хорошо, — сказала Иванова, развязывая мешок. — Только померю давление.

Давление у меня было, как у космонавта, естественно до того, как он слетал в космос. Иванова успокоилась, и я легла спать.

Сон опять не шел, на его месте были мысли. Разные. Почему-то вспомнилась Маруся. Интересно, сделала она своему щенку прививку или он сдох раньше. И как там ее любовник? Собрал, наконец, свои чемоданы или продолжает пить кровь Маруси дальше. Тьфу, белиберда какая лезет в голову, будто нет проблем посерьезней. Надо заснуть, а для этого буду считать слонов. Нет, лучше верблюдов. Верблюды помогают.

На тысяча первом верблюде вновь прибежала Иванова с мешком и фонендоскопом.

— Еще жива? — спросила она.

Я заметила, что в ее голосе больше разочарования, чем вопроса.

— Терпеть не могу неопределенности, — пояснила она.

— Тогда задуши меня своими руками.

— Так и сделаю, если твои герани окажутся не ядовитыми.

На этот раз медосмотр прошел без эксцессов. Видимо я уже начала привыкать. Когда удовлетворенная Иванова удалилась, я подтянула один из горшков поближе и чуть ли не носом уткнулась в герань. В таком положении и считала своих верблюдов. Чем больше считала, тем меньше оставалось во мне сна. Зато между верблюдами начали появляться гениальные мысли. Я даже пробовала изобретать вертолет. Во всяком случае придумала новые, более продуктивные лопасти. Ученые прошляпили великолепный вариант: не надо лопасти разделять. Наоборот. Соединить их в единый круг и…

— Ты еще жива? — нарушила творческую мысль Иванова с мешком под мышкой.

— Уже значительно меньше, — обрадовала я ее.

Начался медосмотр.

— Какая-то ты вялая, — заключила Иванова. — Горло не болит? Во рту не сухо?

— И горло болит, и голова. И во рту сухо. И под ложечкой ноет. И бока гудят.

— И давление упало. Хорошо, буду осматривать тебя чаще, — успокоила меня Иванова и удалилась.

Осмотры доконали меня. К утру я была полная развалина. Болело все, кроме сердца. Сердце работало как часы. Иванова торжествовала.

— Ну, что я тебе говорила? Из-за твоих глупостей я не спала всю ночь.

— Думаешь я занималась чем-нибудь другим?

— В общем так, выбрось свои глупые герани, они здесь не при чем.

— А вот это еще не доказано, — воспротивилась я. — Не было чистоты эксперимента. Власову, Фиму и Верочку не тормошили через каждые полтора часа. К тому же значение может иметь и цвет гераней. Не все цвета участвовали в эксперименте.

— Не болтай ерунды. У тети Мары был только красный цвет. Здесь его достаточно.