Цыганские сказания

— А вам не кажется, что невероятно неэтично, если не сказать — преступно — торговать информацией, от которой зависит чья-то жизнь?

— Вы любите малыша?

— Что?

— Александра Галицкого. Чудесного мальчугана. Он похож на херувимчика с картин, правда? Вы привязаны к нему?

— Не надо меня напрягать, — я выворачиваюсь из-под руки фон Адлигарба, чтобы заглянуть ему в глаза. — Я цыганка. Я не буду поступать «благоразумно». Если мне почудится угроза близким, я буду поступать по-цыгански. Чем бы это для меня самой ни обернулось.

— Я уже сказал, что не думаю угрожать. Я просто хочу, чтобы вы поняли. Лилиана, если бы единственным способом спасти жизнь малыша была торговля информацией, от которой зависит чья-то жизнь и смерть, разве вы не пошли бы на шантаж? — вампир разводит руками.

— Но у меня до сих пор нет никаких доказательств, что ваш способ разрушить узы крови между мной и Ловашем безопасен для меня и для него.

— Кроме моего слова. Слова дворянина.

— Звучит не очень убедительно.

— Хорошо. Попробую объяснить подробнее. В то, что вампиры по достижении своей старости впадают в безумие, вы верите?

— Да. Кстати, сколько вам лет?

— Двести шестнадцать. Я не безумен. А в то, что императору около шестисот лет, вы — верите?

— Ну, — я вспоминаю, как Ловаш рассказывал мне о знакомстве со Стефаном Баторием. Значит, он застал вторую половину шестнадцатого века. Почти пятьсот лет назад, но вот был ли он тогда вампиром, и как давно? У меня появляется жгучее желание расспросить Батори, не доводилось ли ему сидеть за столом с Матьяшем Корвином. Никого подходящего из пятнадцатого века я больше не знаю. — Я не спрашивала его.

— Хорошо, Лилиана. Предположим, что вы сумеете спросить так, чтобы не вызвать подозрений. И окажется, что ему действительно более шестисот лет. Предположим, вас не пугают переполненные тюрьмы и кровавые войны, как нас. Но вы же не можете не бояться того, что произойдёт вслед за этим. Когда безумие усиливается настолько, что вампир начинает кидаться на тех, кто близко. Скажите, с кем во дворце Ловаш Батори проводит больше всего времени? С какой-нибудь милой девушкой? Со своими министрами? Да, наверное. И ещё со своим сыном, не так ли? Вы готовы увидеть, как ваш император жестоко убивает Александра Галицкого, и не иметь возможности воспрепятствовать этому?

— А как я могла бы воспрепятствовать? Он вампир. Он сильнее меня. И быстрее.

— Уверен, именно вы нашли бы способ. Точнее говоря, именно вам бы повезло. Конечно, если бы вы знали о том самом жизненно важном для вас обстоятельстве. Вас знобит?

— Я мокрая, босая и в подвале. Как вы думаете?

— В следующий раз я приготовлю для вас плед. Обещаю.

— А с того раза нельзя было сообразить? Если вы чары каждый раз смываете водой, да ещё и в непрогретом помещении? — слово «идиоты» я буквально скусываю с языка, ограничиваясь экспрессивным взмахом рукой.

— Вампирам свойственно забывать о слабостях людей, — со вздохом признаётся фон Адлигарб. — Лилиана, поскольку наше дело не требует спешки, думаю, ничего страшного, если вы подумаете ещё немного. Заодно проверив нашу информацию о возрасте так называемого Ловаша Батори. Но поторопитесь ради самой себя и ваших близких. Вы ходите по краю гибели. Если нам ваша смерть как раз выгодна — она делает императора уязвимым, то вам...

— Подождите, вы хотите сказать, что вот ради этих десяти минут разговора я три часа пылила пешком чёрт знает куда и сейчас буду три часа топать обратно?

— А почему вы думаете, что шли сюда три часа?

— Потому что от десятиминутной пробежки ноги так не гудят. А от более долгой — отваливаются. Когда вы меня возвратили в прошлый раз, мне хотелось лечь спать вниз головой, словно летучая мышь.

— Я думал, вы без труда преодолеваете и большие расстояния.

— Не после того, как полтора года только и делала, что сидела то в кабинете, то в спальне, то в автомобиле.

— Да, я не учёл обстоятельств. Постараюсь в следующий раз найти способ сделать ваш путь легче.

— Да уж, буду признательна!

Художник смотрит на меня задумчиво.

— Думаю, вам легче будет доверять нам, если мы и сами продемонстрируем доверие. Подождите, — он роется в складках рясы и протягивает мне на ладони что-то вроде браслета из перепутанных серебристых кругов. — Наденьте, вам должно пойти.

— Оно же волшебное, верно? Вдруг оно меня... поработит, например?

— Сильнее, чем это делают наши песни? Нет, сей артефакт работает вообще по-другому. Известен он, как челюсти Алголя. Алголь — двойная звезда; она выступает символом всяких уз. Челюсти их перекусывают. Отсюда и название. Я могу попросить брата Коралла поклясться, что другого предназначения у предмета нет, если желаете.

Я неловко дёргаю плечом и беру браслет, но надевать не спешу.

— Я так понимаю, раз, э... предмет — это челюсти, то, чтобы перекусить, надо в них сначала вложить, да? Как можно вложить в браслет узы крови?

— Сами узы, конечно, нельзя. И не надо. То, что представляет человека, с которым вас связывают узы крови.

— Волосы, что ли? Как когда порчу наводят?

— Вы — очень умная женщина, Лилиана. Именно так. Сквозь браслет необходимо провести зажатые в ваших пальцах волосы. Так вот, мы даём его вам с собой, в знак нашего доверия. Но... думаю, вы поймёте нас правильно. Брат Коралл, поднеси икону. Я прошу вас поклясться, что вы не побежите отдавать артефакт кому-либо из лагеря Батори... Вообще кому-либо.

Мёртвый цыган что, всё время ходит с иконой наготове? Впрочем, какая разница. Я произношу слова клятвы. Не иначе, как сам артефакт достаточно известен, чтобы его действие не было огромной тайной, но притом считается утерянным или вроде того. Зажилили его себе монашки.

— Теперь закройте глаза и приготовьтесь испытать счастье. Наши песни поведут вас.

Надо ли говорить, что единственный положительный эффект от чар вампирского хора оказывается мне недоступен из-за мер по защите. Мало того, что я тащусь через весь Будапешт на своих двоих, мне приходится ещё и улыбаться, как во главе стола на юбилее.

***

Говорят, что одна девушка из пригородов Шифельбайна была обручена с парнем из летнего цирка. Но свадьба всё откладывалась, потому что парень никак не мог заработать на праздник. Как-то ночью девушке в окно постучались, она выглянула и увидела того парня. Он ей сказал:

— Собирайся, сбежим!

Она сначала думала отказаться, а потом смотрит, он такой за год красивый стал, глаз не отвести. И согласилась. Собрала свои вещи, подала ему в окно, сама так же вылезла. Он был на мотоцикле, вещи в коляску положил, её за собой посадил, поехали они. Едут-едут, долго едут, куда-то за город далеко выехали. Наконец, он останавливается и говорит: