Дальний умысел

– В таком случае я посоветую мистеру Пиперу отказаться от турне.

– Только попробуйте, – заорал Хатчмейер. – Я с вас семь шкур спущу за нарушение контракта! Я его без штанов оставлю! Я ему такую козью морду…

– Деньги на бочку, – сказала Соня, усаживаясь и выставив коленки на обозрение.

– Вот, ей-богу, – восхищенно сказал Хатчмейер, – ну, у тебя и хватка.

– Есть кое-что и кроме хватки, – сообщила Соня и поддернула юбку выше. – Имеется второй роман Пипера.

– Который запродан мне на корню.

– Это еще вопрос, Хатч, сумеет ли он его дописать. Будешь так с ним обращаться – обмишуришься почище, чем твои собратья со Скоттом Фитцджеральдом. Он очень ранимый и…

– Ладно, слышали уже от Бэби. Робкий, ранимый, как же! Что-то он пишет без особой робости: похоже, шкура у него толще, чем у носорога.

– Да ты же не читал, что он пишет, – сказала Соня.

– Мне и незачем читать. Макморди – тот читал и говорит, что чуть не стравил. А чтобы Макморди стравил…

Они смачно бранились до самого обеда, наращивая и сравнивая ставки в том торгашеском покере, который был их обоюдным призванием.

Хатчмейер, конечно, не раскошелился, а Соня на это ничуть не рассчитывала. Она просто отвлекала его внимание от Пипера.

* * *

Зато вниманием Бэби Пипер обделен не был. После завтрака они прогулялись по берегу до павильона, и она утвердилась во мнении, что наконец-то напала на гениального писателя. Пипер не смолкая говорил о литературе, и по большей части столь невразумительно, что Бэби была потрясена до глубины души и ощутила прикосновенность к заветным таинствам культуры. Пипер вынес иные впечатления: он радовался, что у него такая внимательная, увлеченная слушательница, и одновременно недоумевал, как эта понимающая женщина может не видеть всей омерзительности якобы написанной им книги. Он поднялся к себе и хотел было извлечь дневник, когда вошла Соня.

– Надеюсь, ты не сболтнул лишнего, – сказала она. – Эта Бэби – просто упырь.

– Упырь? – удивился Пипер. – Она глубоко чувствующая…

– Упыриха в парчовых штанах. И чем же вы занимались все утро?

– Пошли погулять, и она говорила мне, как важно беречь себя.

– Да уж, с первого взгляда видно, что себя она бережет пуще всего на свете. Одно лицо чего стоит.

– Она говорит, что все дело в том, чтобы правильно питаться, – сказал Пипер.

– И стряхивать пыль с ушей, – сказала Соня. – В следующий раз, как она улыбнется, посмотри на ее затылок.

– На затылок? Зачем это?

– А увидишь, как натянута кожа. Если эта женщина засмеется, с нее скальп слезет.

– Ну, во всяком случае она гораздо приятнее Хатчмейера, – заключил Пипер, не забывший, как его честили прошлой ночью.

– Хатч – это моя забота, – сказала Соня, – тут все просто. Пока что он у меня в руках, а ты вот как бы не напортил, если будешь строить глазки его жене и разглагольствовать о литературе.

– Не строил я никаких глазок миссис Хатчмейер, – возмутился Пипер. – Мне бы это никогда в голову не пришло.

– Зато ей пришло, и она тебе строила, – сказала Соня. – И вот еще что: не снимай-ка ты тюрбана. Тебе идет.

– Может и идет, но мне очень неудобно.

– Будет куда неудобнее, если Хатч заметит, что никакой тарелкой тебя не задело, – сказала Соня.

Они спустились к обеду, который прошел гораздо легче завтрака, потому что Хатчмейеру позвонили из Голливуда, и он явился, лишь когда они уже пили кофе, явился и с подозрением поглядел на Пипера.

– О такой книге «Гарольд и Мод» – слышали? – спросил он.

– Нет, – сказал Пипер.

– А в чем дело? – вмешалась Соня.

– А дело в том, – ответил Хатчмейер, зловеще взглянув на нее, – что есть, к вашему сведению, такая книга «Гарольд и Мод», где ему восемнадцать, а ей восемьдесят, и эту книгу, между прочим, уже экранизировали. Вот в чем дело. И хотел бы я знать, как это никто не сказал мне, что я выкладываю денежки за роман, который написан без всякого Пипера и…

– Ты хочешь обвинить мистера Пипера в плагиате? – спросила Соня. – Если да, то учти…

– В плагиате? – взревел Хатчмейер. – Я вам дам – в плагиате! Я говорю – вся история содрана, а меня провели как последнего сопляка и подсунули…

Бэби прервала Хатчмейера, полиловевшего от ярости.

– Если ты собираешься стоять тут и оскорблять мистера Пипера, то я не намерена сидеть и слушать тебя. Пойдемте, мистер Пипер. Оставим этих двоих…

– Стой! – завопил Хатчмейер. – За свои два миллиона я желаю знать, что на это скажет мистер Пипер. Как он будет…

– Уверяю вас, что я не читал романа «Гарольд и Мод», – сказал Пипер, – и даже впервые слышу о нем.

– Могу за это поручиться, – поддержала Соня. – Да и разница огромная. Там вовсе не о том…

– Пойдемте, мистер Пипер, – повторила Бэби и повела его к дверям. Хатчмейер и Соня остались кричать друг на друга; Пипер шагом лунатика пересек гостиную и рухнул в кресло, бледный как смерть.

– Я знал, что это сорвется, – пробормотал он. Бэби недоуменно поглядела на него.

– Что сорвется, деточка? – спросила она. Пипер уныло потряс головой. – Вы же не списывали из этой книги?

– Нет, – сказал Пипер. – Я о ней даже впервые слышу.

– Ну, тогда и беспокоиться не о чем. Мисс Футл с ним сама все утрясет. Они друг другу под стать. А вы бы лучше пошли отдохнули.

Пипер скорбно побрел наверх вслед за нею. Бэби задумчиво отправилась к себе в спальню и включила всю свою интуицию. Она села на тахту, так и сяк обдумывая его слова: «Я знал, что это сорвется». Странно. Что сорвется? Одно было ясно: про «Гарольда и Мод» он слышал впервые. Тут его устами говорила сама искренность, а Бэби Хатчмейер наслушалась довольно фальшивых речей, чтоб распознавать искренние по первому звуку. Немного погодя она выглянула в коридор, подошла к двери Пипера и тихонько приотворила ее. Пипер сидел спиной к ней за столиком у окна. Возле его локтя стояла чернильница, перед ним была раскрыта большая книга в кожаном переплете: он писал. Бэби прониклась этим зрелищем, бесшумно прикрыла дверь и вернулась на свою водяную тахту. Она видела подлинного гения за работой. Современного Бальзака. Снизу все еще доносились раскаты голосов Хатчмейера и Сони Футл. Бэби откинулась на подушку и уставилась в пространство, исполненная ужасающего сознания собственной бесполезности. В комнате рядом одинокий писатель трудился, чтобы передать ей и миллионам ей подобных всю значительность своих мыслей и чувств, трудился над созданием мира, укрупненного его воображением, где возникали и плыли в будущее «красы творенья на радость людям». А внизу эти два торгаша вздорили, грызлись и волокли его труды на рынок. Она же бездействовала. Никчемное она существо, эгоистичное и жалкое. Она повернулась лицом к гравюре Тречикова и вскоре уснула.

Пробудившись через час, она услышала разговор в соседней комнате, глухой и невнятный. Говорили Соня и Пипер. Она прислушалась, но ничего не разобрала. Потом стукнула дверь, и удаляющиеся голоса зазвучали в коридоре. Бэби встала с тахты и прошла в ванную, а оттуда к Пиперу. Книга в кожаном переплете была оставлена на столе, из-за которого получасом позже Бэби встала другой женщиной. Она вернулась опять через ванную, заперла ее за собой и села перед зеркалом, лелея чудовищный замысел.

* * *