Дамоклов меч над звездным троном

— Светка, это нетленка, — недовольно возразил Костя Смагин. — Если ничего в этом не понимаешь — молчи, не позорься.

— Ты много понимаешь. Подумаешь, — девушка Света из ИЦ тряхнула светлыми волосами. — Ну о чем они поют?

— Это поэтическая аллегория, — сказала Катя.

— А кому нужна эта поэтическая аллегория? На танцполе, где зажигать надо, танцевать? Колбаситься, кайф ловить? Вон про девушку Прасковью — все понятно. Про девушку Вику — тоже все понятно. У меня подружка по институту Вика есть, так она просто тащится от этой песни, тащится! Даже на мобильник ее скачала. А тут скукота какая-то: князь какой-то в тишине… Заумь какая-то. Это уже не модно совсем.

— А «Крейсер Белугин» тебе нравится? — спросила Катя.

— Нет, не знаю. Это тоже какое-то старье. Мура.

— «Крейсер» «Наутилусу» подражал. Только ничего хорошего из этого не вышло, — с видом авторитетного знатока заметил Костя Смагин. — Он вообще сейчас в загоне полнейшем. Бутусова хоть иногда по телику показывают. А Долгушина я уже года три нигде не видел. И концертов его нет. И компакт-диски почти не выпускают.

— А ты бы пошел на его концерт? — спросила Катя.

— Конечно, — Костя Смагин кивнул, — вот мужики были, вот рок был. А сейчас рок сдох. Остались только Вики, Прасковьи и прочие дебилки. Светке нашей на радость.

— Дурак! — девушка Света вскочила. — Самый умный, да? Да знаешь, кто ты после этого?

— Света, он совсем не хотел тебя обидеть, — вмешалась Катя.

— Он всегда вот так со мной. Дурак! — Девушка выскочила из телестудии.

— Чего она? — спросил Смагин. — Ненормальная?

— Она нормальная. А ты грубиян хороший, — сказала Катя. — Сейчас распечатаешь фотографии, пойдешь в информационный центр и извинишься перед ней.

— За что?

— За то, что несовпадение вкусов в музыке — не повод для того, чтобы оскорблять человека, который расположен всей душой к тебе. Ты ей нравишься, неужели не замечал?

Смагин покраснел, включил распечатку. Принтер начал выдавать снимок за снимком.

— Между прочим, Виктор Долгушин сейчас в Москве, — заметила Катя. — Только концерта его все равно не будет.

— Вот, — Костя Смагин протянул ей фотографии. — Откуда ты про Долгушина знаешь? Из «Досуга»?

Катя покачала головой:

— Нет. Костя, а тебе сколько лет? — спросила она.

— Двадцать, а что?

— Ничего, так. Удивительно, что ты еще что-то знаешь про «Крейсер Белугин», про «Наутилус» что-то помнишь.

— Как это понимать? — Смагин насупился. — Я кто по-твоему — одноклеточный? Дебил?

Катя забрала снимки, потрепала его по плечу. Грустно, но по сравнению с юным, красным от смущения Смагиным она чувствовала себя старой, как черепаха Тортилла.

У себя в кабинете она снова вернулась к сличению номеров на жетонах. Переписала их для себя на этот раз все в столбик. Уже знакомая ей запись с жетона Блохиной «К2011У№258» теперь шла последней. Первым былномер с жетона неизвестного мужчины из Петергофа: «КЗЗУ№2512». Строго под ним Катя записала номер с жетона Манукяна: «К1510У№208».

Набор букв и цифр выглядел совершенно хаотичным и бессмысленным: какие-то сотни, тысячи — чего?

Катя записала для себя в блокноте: «Спросить у Никиты — пытаются ли они установить место, где были изготовлены жетоны? Можно ли установить место, где производилась гравировка надписей?»

Жетоны были не только одной из главных деталей, объединяющих все три убийства в серию. Они являлись своеобразной визитной карточкой убийцы. Он оставлял эти знаки на трупах намеренно. "Возможно, — подумала Катя, — и это тоже для него, как и разрезание, удаление одежды с трупов, — своеобразный ритуал. А значит, и надписи имеют тоже ритуальное значение. Кроется ли в них какой-то шифр? Или это просто чисто произвольный набор букв и цифр? Может быть, буквы "К" и "У" означают инициалы самого убийцы? Например, какой-нибудь Константин Устинов, или Кирилл Утробин, или же, наоборот, Устин Карпов? Интересно, эта версия Колосовым проверяется — нет?"

Одно ясно: раз убийца каждый раз берет эти жетоны с номерами на место очередного убийства, значит, он придает им совершенно особое значение. Эти жетоны, возможно, чем-то чрезвычайно важны для него самого… Чем-то важны… Чем же?

Нет, сказала Катя сама себе, обо всем этом надо будет еще не раз хорошенько подумать на свежую голову, в тишине. Бессонная ночь и рейд в подпольный притон не располагают к разгадке цифровых головоломок. И вообще тут нужен специалист по шифрам, а возможно, и по тайнописи.

Она отложила фотоснимки и снова вернулась к справкам — перешла к материалам по убийству в Белозерску. Значит, труп Манукяна был обнаружен 21 августа, утром. А убийство произошло днем раньше — 20-го… Внезапно что-то привлекло ее внимание, она вчиталась в справку. Нет, все правильно, так и написано — двадцатого августа…

Что-то снова мелькнуло — мгновенной далекой молнией, озарением, но… В кабинете раздался пронзительный телефонный звонок — и Катя сразу же отвлеклась и забыла. Звонил Сергей Мещерский. Он был переполнен вчерашними новостями. У Кати тоже имелось, что порассказать ему.

Глава 15. БАРОН ТУЗЕНБАХ

Это был еще один не совсем обычный день для Вадима Кравченко. Позже, когда все они попали в круговорот непредсказуемых и трагических событий, именно этот день представлялся ему самым настоящим затишьем перед надвигающейся бурей.

День этот он целиком провел рядом со своим клиентом Алексеем Ждановичем и был им весьма удивлен.

Ночью после гонки по Москве он проводил Ждановича и Лилю на «Крейсер Белугин». Утром же вновь присоединился к своему клиенту уже не на нулевом причале, а в гостинице «Россия». Известил его о своей «передислокации» сам Жданович. Он позвонил Кравченко на мобильный:

— Здорово, охрана, спишь?

— За вами еду, Алексей Макарович, — изумленно ответил Кравченко. Он как раз выходил из офиса Чугунова, готовясь мчаться на всех парах в Северный речной порт. Служба на два фронта оказалась не таким уж простым делом. В офисе Чугунова даже в отсутствие шефа возникали разные неотложные дела. Их приходилось решать чуть ли не экспромтом, мгновенно. — Мне твой телефон Виктор дал. Между прочим, ты это сам должен был сделать. На фига такой охранник, с которым и потрепаться по телефону нельзя, — заметил Жданович благодушно. — Да не рыпайся ты, не гоняй зря машину на Речной. Тебя ж, наверное, «Россия» больше интересует? Ну вот, я как раз сейчас туда еду. Встретимся через двадцать минут в холле на рецепции. Если где застрянешь, поднимайся сразу в мой номер — триста сорок второй.

Кравченко переориентировался на гостиницу. Что ж, в принципе ничего нет такого в том, что Жданович снял себе по приезде в Москву номер. Так любой уважающий себя человек поступает, а уж когда-то гремевший на все постсоветское пространство рок-музыкант — подавно. Другое дело — где снять…

Кравченко еще утром уточнил для себя по Интернету все, что касалось выступления в концертном зале Кирилла Бокова. Информации, рекламы было хоть отбавляй. Предстоящий концерт широко комментировали в прессе, сплетничали в чатах. Видно было, что Боков многим интересен и концерт его ждут с любопытством. До концерта оставались сутки. Кравченко прикинул: можно было потратить время на установление точного расписания репетиций Бокова в самом ГКЦ, однако никаких преимуществ такие сведения не давали. Вообще, клиент его не Боков, а Жданович. И он, Кравченко, именно его должен сопровождать всюду, как тень. Запретить Ждановичу ехать в гостиницу «Россия», в свой номер он не вправе. Запретить Кириллу Бокову репетировать — тоже. Так что же тогда дергаться, из кожи лезть, психовать? Надо просто выбрать путь наименьшего сопротивления — постоянно находиться возле клиента, не упуская его из вида, и в случае надобности вмешаться в ход событий по ситуации.