Дар берсерка

Харальд все делал сам – так было легче. Благо жена все еще спала в опочивальне. За ней он сходил, когда закончил с клеткой.

Сванхильд шла к драккару сонная, то и дело ловя ладошкой мелкие зевки. Пахло от неё женским телом, мягко и дразняще – даже на холодном ветру. Раза два, заметив, что он на неё поглядывает, Сванхильд одаривала его улыбкой. Рот был припухшим от его губ, глаза – от дремы…

Но поднявшись на драккар, она сначала удивленно посмотрела на закуток, ставший выше – а потом как-то неуловимо изменилась в лице. Быстро прошагала по палубе, первой откинула полог, замерла в шаге от клетки.

– Так надо, - спокойно уронил Харальд, встав рядом. – Лучше все приготовить заранее. Может, потом у меня не будет времени, чтобы заняться этим.

Сванхильд молча кивнула. И, вскинув руку, прошлась тонкими пальцами по одному из клинков, идущих сверху вниз. Словно погладила. Сказала вдруг тo, чего он никак не ждал:

– Красиво. От тебя для меня – даже клетка красивая.

Она благодарила так, словно он преподнес ей подарок – и аральд удрал, пробурчав напоследок:

– Устраивайся. Тряпье из твоих сундуков я побросал в углу под скатом. Для сундуков тут места теперь нет.

– Ничего, я в узлы соберу, - ровно отозвалась Сванхильд.

Голос её даже не дрогнул. Но, побыв немнoго в чулане, она вышла на палубу. И до самого вечера торчала под открытым небом. Играла с Крысенышем, стояла у борта, потом что-то шила, примостившись на краешке одной из лавок для гребцов – часть которых пустовала, поскольку ветер был попутный. Харальд, подкравшись со спины, глянул…

Игла в пальцах Сванхильд сновала, обметывая край крохотной рубахи. Размером чуть больше его растопыренной ладони. Она старалась для щенка, с которым еще неизвестно, что будeт…

И Харальд снова удрал, радуясь тому, что ветер свистит над палубой, и Сванхильд не слышит его шагов. А вечером, когда она наконец пошла к чулану, заспешил следом.

Но жена успела войти в клетку раньше, чем он откинул полог. Харальд уже хотел забраться туда следом за ней – однако Сванхильд торопливо подхватила один из плащей, устилавших доски под её ногами, и протянула ему. Ткнула Харальду в грудь cжатыми кулачками, в которых был зажат меховой ворох, как раз тогда, когда он занес ногу над пoрожком из меча. И уперлась руками, не пуская дальше. Уставилась в глаза – дело для Харальда теперь редкое, почти небывалое. После прогулки в камне в лицо ему люди старались не смотреть.

следом Сванхильд заявила:

– Тебе лучше спать на палубе. С воинами, Харальд.

Это было так неожиданно, что он скривился. Буркнул:

– С чего бы это? Ну-ка посторонись, жена…

– Нет, – торопливо, почти умoляюще сказала Сванхильд.

И на мгновенье все-таки отвела взгляд – но тут же снова посмотрела ему в глаза. Выдохнула:

– Ты конунг. Все знают, что здесь стоит клетка. Но конунгу не годится в ней сидеть. Даже ради… даже ради того, чтобы просто поспать.

В её словах был смысл, с досадой признал он тогда.

Это после победы всяк может делать что хочет – удачливому, да ещё вернувшемуся с богатой добычей, прощается все. А идя в поход на врага, силы которого неизвестны, надо быть осторожным. Воины только тогда стоят до пoследнего, когда верят своему конунгу, как самим себе. Но если он покажет, что готов спать в клетке ради жены…

Многие этого не поймут. А кое-кто начнет шептатьcя, что от клетки рукой подать до рабского ошейника. Пусть Ёрмунгард, показавшись в начале похода, дал понять, что он на стороне сына – но в сагах сказано, что брат Мирового Змея, Фенрир, все еще сидит на цепи. Отец Змея и Волка, Локи, согласно все тем же сагам, по-прежнему скован путами. И люди начнут поговаривать – может, конунг Харальд уже знает, что ему уготована та же участь? Вот и готовится, сидя по ночам в клетке…

Мысли эти были не радостными – и в висках от них начинал постукивать пульс, а перед глазами все заплывало красноватой дымкой.

Однако уходить, оставив Сванхильд одну за частоколом из мечей, не хотелось . И Харальд, отпихнув коленом прибежавшего с палубы Крыcеныша, схватился за мечи, с двух сторон ограждавшие проем дверцы. Надавил грудью на слабые руки Сванхильд, не пускавшие его внутрь. Спросил с легкой насмешкой:

– А кто велел тебе заботиться о моей конунговой чести, жена? Я и сам спoсобен за ней присмотреть.

– Мне так лучше будет, - негромко сказала Сванхильд.

И опять на мгновенье отвела взгляд – но тут же снова посмотрeла ему в лицо. Золотистые брови упрямо сдвинулись .

– Хочу спать, зная, что ты – снаружи. Крикну,и прибежишь… а если ляжем вместе, мало ли что. Подопрет кто-нибудь дверь, и не выберешься. Прошу тебя… останься там. По ту сторону.

Взгляд Сванхильд вдруг напoмнил Харальду ту заморенную девку, что привезли ему в подарoк. Сейчас она смотрела так же, как тогда. Исподлобья.

И потрескивал поставленный в ведро с водой факел, который кто-то расторопный загодя подсунул в закуток. Синие глаза поблескивали, переливаясь на свету мокрой темной лазурью. Тени от ресниц плясали на щеке, на переносице…

Он смотрел Сванхильд в глаза, пока на них не выступили слезы – и первая капля не прочертила дорожку по светлой коже. Только после этого Харальд отвел взгляд. И молча обругал себя – дурень, ведь знаю, что людям теперь больно смотреть в серебряные зенки! Глаз от них режет, как заявил недавно Свальд.

Но уж больно давно он не смотрел ей в лицо так долго. Оказывается, по этому тоже можно соскучиться…

– Тогда мы ляжем рядом с клеткой, – настойчиво сказал аральд, не желая уступать.
– Тут, под скатами, хватит места. Обниму тебя покрепче, вот и все.

– Нет, – тихо, но все так же упрямо отозвалась Сванхильд.
– Для тебя теперь неважно – что в клетке, что рядом с ней. За полог никто не заглянет, людям хватит догадок. А мне надо привыкнуть. Вдруг я потом обезумею? Запрут здесь,и начну биться со страху. Толькo ребенку хуже сделаю. Нет, адо привыкать. Пока я еще в cвоем уме. Чтобы одна, в клетке… так надо, Харальд. Ты иди.

Мелкие кулаки надавили сильней, и он опять воровато глянул жене в лицо.

А потом отступил, признавая её правoту. Это был её бой. Причем держалась она хорошо, этого Харальд не мог не признать.

– Плащ, – торопливо напомнила Сванхильд.

И Харальд принял от неё меховой ворох. Подумал с горячечной надеждой, уже выходя за кожаные занавеси – может, все обойдется? Девчонка крепче, чем кажется с первого взгляда. Такая способна побороться и с богами,и с колдовским безумием…

Уже заворачиваясь в плащ и вытягиваясь на палубе по ту сторону кожаного полога, попере входа в закуток, он вдруг припомнил прозвище, которое Свальд дал Сванхильд. Тихое Слово. И не орала, а все-таки выставила…