Дар берсерка
Шрифт:
го почти совсем нет.
– Астольф здесь, в крепости?
– спросил он, на пробу отпуская плечи поварихи.
Та даже не дернулась. Отозвалась, глядя равнодушно – словно это не её держали за горло совсем недавно:
– Старший Ингвисон вместе с конунгом Хольгером Рыжим нынче сторожит фьорд. Сидит там на своем драккаре.
– А верно, что два месяца назад ваши рабские дома наполовину опустели? – уронил Харальд.
– Больше, чем наполовину.
– Полупрозрачные складки кожи, прикрывавшие глаза бабы, снова дрогнули. Но лицо не изменилось. – На землях конунга работать стало некому. На торжище
Все, как я предполагал, подумал аральд. В крепости сейчас полно рабов, которых привезли совсем недавно. Ещё не изможденных, не успевших примелькаться.
Пора. Его войско уже должно было выбраться на берег Фюрис, неподалеку от храма. И два человека из его хирда вот-вот подойдут к торжищу…
Повариха смотрела на аральда молча. На её лице не было ни страха, ни сомнений, сквозь белесое марево глаз проступали голубые пятнышки радужек. Серели зрачки – слишком бледные для человека, какие-то вытянутые, похожие на трещинки в мутной голубизне.
Что я с ней сделал, мелькнуло у Харальда. Изменил? Но на такое, говорят, способен лишь Локи. Или опять – наступает время, дракон взрослеет, а дракон означает взгляд…
Чтo там кричал торгаш, давно мертвый сын нартвежки Сигрид, подосланный германцем Готфридом – у драконов три головы, но все забыли о том, какими они были? А может, o драконах и раньше знали не все? В конце концов, ни один из детей Ёрмунгарда не прожил на земле так долго, как его последний сын…
Что, если это – ещё один дар?
Жаль только, что сейчас этот дар бесполезен, подумал вдруг Харальд с насмешкой. Людей Ингви проще убить, чем вылавливать по одному и таращиться им в глаза. К тому же неизвестно, как себя поведет эта баба, когда он выйдет за дверь.
Харальд прищурился, отступая назад. Бросил:
– Свальд! Оглуши рабынь, чтобы под ногами не путались.
– Лучше сразу прирезать, – деловито замeтил ярл.
Бабы в углу после этих слов испуганно заскулили. Тольо повариха по-прежнему молчала, даже не изменившись в лице.
– Нам ещё наружу выходить, - буркнул Харальд.
– Хочешь кровью по локти обляпаться, чтобы на тебя все глазели? Делай, как велено.
И Свальд метнулся к рабыням.
А ведь брат даже не спросил, почему повариха стала такой послушной, пролетело в уме у Харальда. Сообразил что-то? Или не захотел расспрашивать при всех? Иногда хитрости в повадках Свальда не меньше, чем у самого Локи…
– Начинаем, - негромко уронил Харальд.
– Свальд, скажи Кольскегу и Эйнару, чтобы принесли мой мешок с флягами и тряпьем. И луки со стpелами. эту бабу свяжи, да рот ей заткни.
– Проще оглушить, – проворчал брат, врезав шишой на конце рукояти меча по голове последней бабы.
– Ладно, как скажешь.
А потом Свальд остро,изучающе глянул в лицо Харальду. Так, словно пытался разглядеть что-то. Но тут же отвел глаза и шагнул к поварихе, вытаскивая спрятанный под рубахой нож. Подхватил её передник, с размаху резанул.
Пригляжусь к бабе потом, решил Харальд. Если, конечно, сегодня
повезет…Мысль, которую он столько времени не подпускал к себе, проскользнула в сознание холодной змеей. У неё был горький привкуc сомнения – и страха. В ушах, в такт сердцу, застучали молотки. Дробно, беспокойно.
Я должен, люто подумал аральд.
Сванхильд ждет. И вместе с ней во фьорде аллставик ждет нерожденный щенок. Его первый сын. А еще от него зависят жизни людей, принесших ему клятву. Даже если потом хирды разбегутся, осознав, с кем именно он схлестнулся – сейчас-то они под его рукой!
За одним из мужских домов, с южной стороны крепости, лежал вытоптанный пятачок, где мужики упражнялись с мечами, копьями и топорами. На склоне вала, поднимавшегося рядом с пятачком, сидели воины, успевшие намахаться клинками – а теперь отдыхавшие. И лениво глазевшие на тех, кто дрался внизу.
На сутулого, хоть и крупного раба, выскочившего из-за угла мужского дома, внимания никто не обратил. Раб есть раб, чего на него пялиться? Особенно если он держится, как положено, склонив спину…
Раб затоптался у крайней пары воинов, звеневшей мечами. Спрoсил неровно, перевирая слова:
– Где конунга Ингви? Сказать ему велели. Свала, баба его – посылать…
Мужики остановились, один со смешком уронил:
– А посылать куда? Не к Хели, случа…
– Замолчи, - оборвал шутника второй. И смерил раба взглядом. – А для тебя, вонючая шкура, Свала не баба. Для таких, как ты – она гоcпожа!
Вот и оговорился, мелькнуло у Свальда, стоявшего напротив. Только бы в морду кулаком не заехали. А то он ещё чем-нибудь себя выдаст…
Ярл Огерсон пригнул голову пониже, на всякий случай пряча глаза. Внутри уже плескалось возбуждение, от которого частило дыхание – и тонко, по-комариному, звенело в ушах.
А еще тянуло прищуриться, чтобы глянуть на этих мужиков как должно. Даже веки от этого подрагивали.
Это рожу, как у раба, скорчить легко. Челюсть отвесил, рот разинул, брови приподнял жалостливо – и готово. Выглядишь как один из тех дурней, что жили в его собственном рабьем доме, в поместье неподалеку от Сивербё.
Но со взглядом все обстояло сложней. Глаза иногда говорят больше, чем рот, их следовало прятать…
– Моя сказать плохо, - пробормотал Свальд.
– Раньше жить не тут, Саоми. Где конунга? Передать от госпожа Свала – весть из Эйберга. От другой баба, не госпожа.
Воин, назвавший его вонючей шурой, посмотрел настороженно – и оглянулся на вал, возвышавшийся рядом. Проворчал:
– Тут конунга нет. Ступай в Конггард, посмотри в зале для пиров.
– Там тоже нету, - быстро заявил Свальд.
– Ходил. Нет.
– Тогда поищи в том конце крепости, что смотрит на мост через Фюрис. – Мужик повел головой, указывая в сторону, противоположную воротам.
– Конунг Ингви частенько туда ходит. Все глядит, не поднимается ли дым над фьордом.
– Спасибо, господин, – пробормотал Свальд, перегибаясь в поясе – и надеясь, что поклон выглядит почтительным.
Воин молча отвернулся, Свальд нырнул обратно за угол мужского дома. Двинулся, по-прежнему сутулясь, вдоль длинной бревенчатой стены. Дошел до дорожки, петлявшей между мужскими домами. Там поравнялся с парой рабов,тащивших помои. И пробормотал: