Давай мы станем незнакомцами
Шрифт:
— Грозная ты сегодня, капец… — бурчит Ярик, пытаясь совладать одновременно и с дрожью, и с кашлем.
— А с тобой по-другому нельзя! — под шипение и тихий мат Мереминского, обкладываю его верхнюю часть туловища влажными тряпками, стараясь при этом смотреть ему только в глаза. — Вот скажи мне, где ты умудрился простыть?! Ты специально решил понахвататься бацилл перед моим отъездом?!
— Ничего я не специально, — Ярик плотно сжимает губы и мрачнеет, как только у меня вырывается слово «отъезд», — Просто подмёрз.
— Ярик, на улице почти двадцать пять градусов тепла!
— Ну днём да. А
— А вот нафига шляться по ночам! — начинаю я свою гневную тираду, но тут же её обрываю. — Погоди! Так ты же приезжал ко мне вечером в среду…
— Приходил. Я не стал брать машину, решил прогуляться.
— Ярик, да тут идти пешком максимум десять минут! Ты бы не успел замёрзнуть! Сколько ты ждал меня на улице?!
Боже, я вернулась со свидания с Лисом уже под утро. А он что всё это время меня ждал?!
— Я не помню, Марин. Да и какая разница… Просто провёл несколько вечеров на свежем воздухе. Не надо на пустом месте устраивать трагедию.
— Пару вечеров?! Так ты и вчера… И вчера тоже меня ждал?! — в ужасе прижимаю руку к губам. Мереминский демонстративно переводит взгляд на потолок и не спешит мне отвечать. — Господи, Ярик, ну есть же телефоны! Неужели нельзя было просто мне позвонить!
— А ты бы ответила? — грустно усмехается Мереминский, — Когда тыс ним, ты ведь не берёшь в руки телефон. Я ещё в Калининграде заметил, когда ты резко пропадала из сети или начинала односложно отвечать, как будто урывками.
— Ярик…
— Скажи честно, ты с ним счастлива?
— Мне с ним хорошо, — говорю я после минутной заминки. Опускаю глаза, не в силах выдержать пронзительно синего взгляда, который проникал мне под кожу и прокладывал уверенную тропинку к самым потаённым уголкам моей души.
— Очень дипломатичный ответ, Марин.
Да потому что, как я могу быть счастлива, если меня постоянно разрывает на части?! Если я не могу полностью сосредоточиться на отношениях и уделять человеку то время и внимание, которых он заслуживает! Вот в Москве и проверю насколько я счастлива!
— Тебе нужно поесть, — приподнимаюсь с дивана и вновь ухожу в сторону кухни. — Дай угадаю, ты за целый день даже не подходил к холодильнику?
— Что мне к нему подходить? Любоваться на пустые полки? — ворчит Мереминский.
— Огурцы хотя бы поел мамины, которые мне недавно рекламировал! — фыркнула я. — У тебя овощи какие-нибудь есть?
Достаю из морозильника кусок куриного филе. Ладно хоть мяса у Ярика всегда было навалом. Он ещё тот мясоед. Значит, можно будет сварить ему куриный бульон.
— Да, мама передавала… Там внизу где-то в шкафчиках. Ты что, правда, собралась мне сейчас готовить?
— Нет, я собираюсь стащить у тебя лук с морковкой и увезти с собой на память в Москву! — бурчу я, доставая все необходимые ингредиенты для вкусного бульона и ставя филе на быструю разморозку в микроволновку.
В целом, тут ничего сложного. Я ему уже варила ему бульон пару лет назад, когда Мереминский неожиданно свалился с температурой. Значит, не должна растерять навыки. Татьяна Михайловна говорила, что самое главное — это добавить лук с морковкой, тогда будет вкусно. Так кастрюлю для бульона нашла, где-то у Ярика ещё должна быть овощерезка. Ножом я вряд ли управлюсь,
ну или помимо овощей еще обкромсаю себе весь маникюр…— Не поедешь ты ни в какую Москву, — слышу я тихий голос Мереминского и от неожиданности чуть не роняю на пол кастрюлю.
[1] Эконометрическая модель — основное понятие эконометрии. Средство анализа и прогнозирования конкретных экономических процессов.
Глава 67
— Очень вкусно, — говорит Ярик, опустошая вторую тарелку бульона и доедая филе. — Спасибо, Мариш!
Я никогда не любила готовить. Но видеть, как твой любимый мужчина уплетает за обе щёки приготовленную тобой еду — есть в этом что-то безумно приятное. Наверное, это какой-то базовый женский инстинкт, который, обычно, во мне глубоко дремлет и просыпается исключительно рядом с Мереминским.
— Пожалуйста, — сухо киваю я, стараясь сдержать до неприличия довольную улыбку. Забираю тарелку из рук Ярика, чтобы отнести в посудомойку.
— Я знаю, что ты специально…, - начинает Мереминский, но тут же заходится в кашле.
— Чего я специально?
— Учила рецепты, чтобы порадовать меня, — говорит Ярик, чуть приподнимается с дивана и находит мой растерянный взгляд. — Чтобы приготовить мои любимые блюда. Мама мне рассказала…
Чёрт, Татьяна Михайловна! Ну ведь просила же, как человека! Хотя на что я надеялась? Длинный язык — это, похоже, общая семейная черта всех Мереминских!
— Прости, что не ценил этого раньше.
Отворачиваюсь и прикрываю глаза, чтобы унять рвущиеся наружу слёзы. Ну вот зачем? К чему сейчас эти признания?! То, что было раньше, уже не вернешь…
— Тебе нужно надеть сухую футболку, — глухо говорю я, не желая развивать тему. Да сама мысль, что это, возможно, наш последний дружеский вечер рвёт мне душу на части, а Мереминский похоже решил окончательно добить меня своими признаниями!
Ставлю посуду в посудомойку, убираю кастрюлю с остатками куриного бульона в холодильник. Пускай потом ещё поест, как проснётся. Сомневаюсь, что он завтра будет в состоянии себе что-то приготовить.
Лизку, может, попросить с Корсаковым заехать и покормить этого захворавшего героя?
— Давай я помогу тебе подняться на второй этаж. Мне кажется, на кровати всё-таки удобнее спать, чем на диване… — возвращаюсь в гостиную, аккуратно присаживаюсь на краешек дивана, на безопасное расстояние от Мереминского. Чтобы между нами было минимум физического контакта и минимум возможностей для душещипательных бесед.
— У меня нет кровати, — Ярик с тяжёлым вздохом падает на подушку и вновь натягивает до подбородка плед.
— В смысле у тебя нет кровати?!
— Ну, то есть, есть основание, а матрас отдельно стоит, — пояснил Мереминский, начиная стучать зубами.
Да что ж такое-то! После жаропонижающих, обтираний и куриного бульона ему же должно было стать лучше!
— То есть у тебя есть основание, есть матрас, но ты всё это время спишь на диване в гостиной?! — непонимающе уставилась я на Ярика.
— Марин, а зачем мне спать одному на огромной круглой кровати? — впивается в меня своим внимательным синим взглядом, пронзая насквозь моё и без того изнывающее от боли сердце. — Я её не для этого покупал…