Давай мы станем незнакомцами

— Яр…

— Или кем ты там мне недавно предложила стать? Незнакомцами? Ну а что, какая разница что думает и чувствует незнакомый человек! Он ведь тебе безразличен, да? Как собственно, и его мнение, его мысли и чувства. Так ведь, Марин?!

— Нет, не так! Мы никогда не сможем стать с тобой незнакомцами, — шепчу я, пытаясь содержать рвущий наружу поток слёз, — Как бы мы не пытались… Но я больше не могу ходить по замкнутому кругу, Яр. Мне уже давно надо было уехать, и ты это знаешь…

— Поэтому ты решила оборвать всё вот так?!

Дверь кабинета генерального директора с грохотом распахивается.

— Вы вообще нормальные?! Вам обязательно орать на весь офис?! — раздаётся в приёмной недовольный голос Корсакова.

— Ты всё знал, — констатирует факт Мереминский, направляя часть своего гнева на друга, — Ну да, конечно же, знал, ты ведь ей согласовывал эту должность!!

Ярик со всей дури ударяет кулаком об стену.

— Да, — не дрогнув, подтверждает Корсаков, спокойно выдерживая вспышку ярости лучшего друга. — Знал.

— Ярик, это я просила Сашку не говорить! Я хотела сама тебе рассказать обо всём лично…, - пытаюсь заступиться за Корсакова.

— Значит, все были в курсе, — усмехается Ярик, но в каждом его слове я слышу откровенную горечь от которой мне всё сложнее было сдерживать слёзы. — И ты, и Лизка… Меланчук, наверное, там тоже катается по полу от смеха, что я единственный олух, которого не посвятили в твои планы?

«Да не обсуждаем мы с Лисом эту тему! — хочется прокричать мне в ответ. — И уж тем более не смеёмся над тобой! Всё, что связано с именем «Ярослав Мереминский» у нас в разговоре теперь табу…»

Но вряд ли Ярик мне поверит. Он сейчас вообще не готов был воспринимать от меня никакую информацию!

— Он не…

— Ладно, не утруждай себя объяснениями, Мариш, — вскидывает вперёд руку Ярик, подтверждая мои опасения. — Мне в целом всё понятно и так. Саш, отчёт по Калининграду вышлю через несколько часов. Не смею больше вас утомлять своим присутствием. Можете секретничать дальше, друзья.

Стремительным шагом покидает приёмную, напоследок от души хлопнув дверью.

А Лизка ведь ее предупреждала…(

Ярослав

— Ты опоздал. Марина уже ушла, — мрачно сообщила ему сестра.

Ну надо же, а тут Вишнякова решила пойти на опережение и вперёд Ярика самой сообщить Ульке неприятную новость. Хотя чему он удивляется? У них всегда была своя особая девчачья связь, свои секреты. И несмотря на разницу в возрасте Ульянка входила в круг Маринкиных самых близких людей, которым она безоговорочно доверяла.

Чего нельзя сказать о нём самом. Ведь он-то как раз остался за бортом и узнал обо всём благодаря нелепой случайности. И не нагрянь к ним тогда кадровичка, чёрт знает, отважилась бы Маринка на откровенный разговор или нет. Может быть, поставила его перед фактом уже накануне отъезда, когда уже совсем ничего нельзя было изменить.

А сейчас? Сейчас ещё можно?

Хотел бы он знать ответ на этот вопрос или хотя бы на мгновение, одним глазком заглянуть в будущее…

— Я знаю, мама сказала, — отозвался Ярик, подходя к сестре.

Улька смотрела вперед на зелёную изгородь в небольшом саду, что соорудили рядом с их домом неугомонные жители. Собственный сад за обычной панельной многоэтажкой — редкость для их города, но Ярик был рад, что удалось перевезти сюда свою семью. Как и любому подростку, Ульке была жизненно необходимо свобода и одиночество. И именно здесь она могла насладиться драгоценными моментами наедине с собой и своими мыслями.

Зрение у Ульки уже полностью восстановилось, но и острый слух по-прежнему был с ней, поэтому его шаги сестра услышала ещё на подходе. Вот только поворачиваться к нему Уля не спешила, даже после того, как Ярик присел прямо на землю рядом с её коляской.

Это был её небольшой демонстративный протест по поводу последних событий. Улька слишком сильно была привязана к Маринке и конечно очень болезненно восприняла её отъезд в Москву.

Ярослав знал, что подростковый возраст сестры не пройдёт для него легко, но с учётом её ограниченной мобильности добавлялось много нюансов. Чертовски много нюансов, к которым он оказался совершенно не готов.

Улька только недавно отважилась на какую-то более или менее социальную активность — посетить вместе с мамой театр. И потом она долго возмущалась, когда какая-то женщина решила без спросу повесить на её инвалидную коляску свой пиджак и зонт. Ярик тоже кипел от негодования вместе с сестрой над бестактностью людей, а вот Маринка как-то смогла всё перевести в шутку. У неё всегда получалось найти нужные слова, чтобы отвлечь или подбодрить Ульянку. И самое главное — укрепить её веру не сдаваться, несмотря ни на что идти до конца до полного восстановления. Как бы тяжело порой не было сестре на реабилитации и какие бы идиоты не расхаживали вокруг. У него вот так никогда не получалось… На все его слова Улька только бесилась и лишь сильнее закрывалась в себе.

И как теперь они будут без их незаменимой палочки-выручалочки по имени Марина? Лучше даже не представлять…

Ярик тяжело вздохнул и прислонился головой к подлокотнику коляски, мысленно молясь всем богам, чтобы Улька не вспыхнула на этот его жест бессильного отчаяния.

— Ты — идиот, — хлёстко раздались её слова в вечерней тишине.

— Скажи мне то, чего я не знаю, — усмехнулся Мереминский.

Дожили — его отчитывает младшая тринадцатилетняя сестрёнка! И ведь отчитывает по делу! Потому что он правда идиот, что довёл ситуацию до такой критической точки. Наивный идиот, который думал, что в запасе у него полно времени всё исправить. Самонадеянный кретин, который даже Елисея не воспринимал как настоящую угрозу. Точнее воспринимал, но не верил до конца, что Маринка действительно что-то к нему чувствует. Что все эти её игры в отношения с Лисом — просто, чтобы позлить его, наказать за прошлые обиды. Да за ту же чёртову Лану, но никак не всерьёз!

Вот только беда пришла совсем откуда он не ждал. Меланчук — это зло, с которым можно было бороться. И Ярик знал способы, как его нейтрализовать. А вот что касалось Москвы и Маринкиных карьерных ожиданий…

И он и Сашка прекрасно понимали, что должность личного ассистента — это не то, что нужно Вишняковой. И даже совмещение с работой в финансовом департаменте не особо спасало ситуацию. Корсаков неоднократно и намекал, и прямо говорил Маринке о переводе, а у Ярика каждый раз болезненно сжималось сердце в ожидании её ответа. Согласиться или нет… Маринка не соглашалась, а он облегчённо выдыхал — ещё какое-то время она будет рядом. Да, это было эгоистично с его стороны, но он ничего не мог с собой поделать. Потому что знал, какого это находиться от неё на расстояние в тысячу километров и не иметь возможности увидеть её в любое время, услышать вживую её смех, невзначай коснуться её руки. У них уже был печальный опыт разлуки Москвой, и повторение подобного опыта он не хотел.

А ведь, наверное, за столько лет у него был шанс все исправить, и даже не один. И на что он их потратил?

Смерть отца очень сильно ударила по нему — помимо чувства невосполнимой утраты, которое он нет-нет, но до сих пор ощущал внутри, он познал огромную, практически неподъёмную для молодого пацана ответственность — стать главой семьи, взвалив на себя все заботы о матери, ещё не восстановившей здоровье после поздних и довольно тяжёлых родов и маленькой двухгодовалой сестренки. И как бы ему не было тяжело, но Ярик всё-таки справился. Успешно окончил школу, сам поступил в универ, пахал как проклятый в свободное от учёбы время, не гнушаясь никакой работой. И никогда не ныл. Никогда! Потому что от природы Ярику достался лёгкий, весёлый нрав, который в особенно тяжёлые минуты выручал его, помогая сцепить зубы и идти до конца. Пуленепробиваемый оптимизм — так обычно говорил про него Корсаков.