Декларация независимости или чувства без названия (ЛП, фанфик Сумерки)

Я сидел там. Мой мозг пытался рассортировать все, что случилось, но не имело значения, насколько сильно я старался, я не мог найти легкого решения. Должен быть, должен быть какой-то способ исправить все случившееся, какой-то способ повернуть назад время и стереть мои ошибки. Все было в хаосе, мы были в опасности, и я не сделал ничего, кроме как ухудшил все своей самонадеянностью.

– Б…ь, – выплюнул я, еще сильнее вцепляясь в свои волосы.

Было больно, но это не шло ни в какое сравнение с другой моей болью. Сидеть и ничего не делать – убивало меня, каждая прошедшая секунда поедала меня живьем, но я не винил в этом никого, кроме себя.

Если бы только я, б…ь, тогда послушал…

Не знаю, сколько я там еще сидел, раскачиваясь вперед и назад, со все возрастающими злостью и нетерпением, но потом встал и принялся ходить по коридору. Вместо того, чтобы держать себя в руках, я начал еще больше сходить с ума. В конце концов, я услышал шаги по лестнице, когда Алек начал подниматься на второй этаж, и одновременно мой отец вышел из своего кабинета. Оба мужчины остановились на полдороге, заметив меня. Я переводил взгляд с одного на другого, и, пока они молча глядели на меня, улетучились и последние крохи моего самообладания.

– Что, б…ь, происходит с вами? Почему вы просто, б…ь, здесь стоите? – заорал я. – Вы не можете хоть что-нибудь сделать? Все, что угодно? О Боже!

Как только с моих губ слетело последнее слово, меня резко дернули за воротник, и моя спина влетела в стену. У меня перехватило дыхание, в теле рикошетом отозвалась боль. Я глотнул воздух, когда Алек жестко приставил что-то к моему боку, осознав через секунду, что это было его гребаное оружие.

– Ты так и не выучил урок? – резко спросил он. – Что должно произойти, чтобы ты понял, Эдвард? Должен умереть один из нас, прежде чем ты поймешь, что это не игра? Ты испортил жизнь нам всем, и я не собираюсь ждать, что ты поставишь меня под угрозу большую, чем ты это уже сделал. Меня не волнует, чей ты ребенок.

Мое сердце усиленно забилось, колени ослабели, пока он прижимал меня к стене. В этот момент из него истекала злость, направленная прямо на меня. Он, б…ь, был уверен в каждом слове, которое сказал, и я знал, что он, не колеблясь, нажмет на курок, если почувствует, что это необходимо.

– Алек, – твердо сказал мой отец. – Отпусти его.

Алек немедленно отпустил меня, и я вздрогнул, когда он убрал пистолет от меня и развернулся, приставляя его прямо к голове моего отца. Я резко выдохнул, боль от сломанных ребер прошила тело, и отец застыл. Он стоял как статуя, даже не моргая, б…ь, и Алек пристально смотрел на него. Я испугался до смерти, не понимая, что, черт возьми, происходит, но в глазах отца не было ни тени ужаса. Он просто стоял, терпеливо ожидая, пока Алек хоть что-нибудь сделает.

– Ты все глубже и глубже втягиваешь меня, Карлайл, – сказал он после минуты напряженной тишины, убирая оружие и засовывая его за ремень, тряхнув головой.

– Я знаю, – тихо ответил мой отец.

Алек со злостью повернулся ко мне.

– Если хочешь выжить, держи рот закрытым, – сказал он. – Меня не волнует, что происходит, или что послужило этому причиной, Эдвард. Твой рот убьет каждого из нас, если ты не прекратишь болтать, и, если ты не сможешь закрыть его сам, я закрою его за тебя. Я отказываюсь оставлять Эсме вдовой только потому, что ты не знаешь, как хранить секреты. Так что я говорю тебе прямо сейчас: если ты продолжишь высказывать то, что ты думаешь, считая, что это как-то продвинет все, я клянусь, что убью тебя прежде, чем они убьют тебя. Может, тебе и не нравятся наши методы, но тебе необходимо признать факт, что любой из нас понимает лучше, чем ты.

ДН. Глава 69. Часть 2:

Он отвернулся от меня и направился прямо в офис, проходя мимо моего отца. Я взглянул на него, заметив, что он нерешительно смотрит на меня, колеблясь, словно хочет что-то добавить.

– Тебе необходимо послушать его, – сказал отец через секунду. – Мы ее найдем, но нам надо правильно разыграть карты. Неважно, что случилось, мы не можем открыть, кто она такая, или поставить наши жизни на кон… включая ее жизнь. Просто расслабься, мы над этим работаем.

Он исчез в своем офисе и закрыл за собой дверь без единого слова, и я, не веря, смотрел на дверь. Расслабиться? Он ждет, что я, б…ь, расслаблюсь?

Время проходило мучительно медленно, каждая секунда приносила страдания, но часы все же шли с постоянной скоростью. Я бродил по дому, пока отец и Алек перемещались между офисом и подвалом, и, хотя я отчаянно хотел знать, что происходит, я не смел открыть рот, чтобы спросить их. На рассвете следующего дня я, наконец, дошел до третьего этажа. У меня сжалась грудь, когда я толкнул дверь спальни. В комнате было совершенно тихо, и я немного постоял, обозревая ее. Без нее все ощущалось совершенно неправильным, из всего ушла искра. Она должна была быть здесь, завернутая в одеяло и тесно сжимающая подушку во сне, и какого хрена, что ей снится, когда она счастлива. Но ее здесь не было.

Я вошел и сел на край кровати, расстроено проведя руками по волосам. Боль в груди была схожа с той, которую я ощущал десять лет назад, когда мою мать вырвали из жизни, и такая же пустота разрывала меня на части. Я потянулся и взял подушку Изабеллы, крепко прижимая ее к груди, и в глазах появились слезы, но на этот раз я их не сдерживал. В нашем пространстве не было фальши, здесь не перед кем было притворяться, что я, б…ь, в порядке, когда было абсолютно ясно, что мне плохо. Я вдохнул так глубоко, как мог, вздрогнув от смеси физической боли и несчастья, которое ударило по мне, когда я ощутил ее сладкий запах, сохранявшийся на ее подушке – клубника и солнечный свет. Она сказала мне много месяцев назад, что я пахну, как солнечный свет, и я тогда рассмеялся над тем, как абсурдно это звучало, но сейчас, когда я вдохнул ее запах с этой долбаной подушки, это обрело смысл. Она пахла теплом и близостью, счастьем и уютом, точно так же, как гребаный солнечный свет.

Я тесно прижал к себе подушку, зарыдав, и последнее хладнокровие, которое у меня было, в этот момент пропало. Мне было плевать, кто меня слышит, я плакал и кричал в муках, и точно так же мне было наплевать, что они подумают. Мне необходимо было, чтобы она была в безопасности, необходимо, чтобы она вышла из всего этого неповрежденной, и мне было похрен, что для этого потребуется, или чем я должен для этого пожертвовать. Она, б…ь, спасла меня, вытащила из темноты и показала, что есть нечто ценное, для чего стоит жить, черт возьми, и я должен сделать все, что в моих силах, чтобы отплатить ей за это. Она заслужила это, и она стоит того.

Была середина дна, когда я услышал, как кто-то нервно прокашлялся на пороге спальни. Я поднял взгляд, увидев отца, осторожно рассматривающего меня.

– Мы должны ехать в Чикаго, сын, – тихо сказал он.

– Хорошо, – сказал я, кашлянув и положив подушку рядом с собой.

Я протер руками глаза, хоты слезы все еще продолжали капать. Осмотрев себя, я поежился, увидев порванную, испачканную кровью одежду, в которой я все еще был.

– Я только переоденусь.

– Я бы предпочел, чтобы ты оставался здесь, просто на всякий случай, – немедленно ответил он.

– Ты ждешь, что я останусь, б…ь, сзади? – недоверчиво спросил я, нахмурившись.

– Просто на случай, если она вернется, – ответил он.

Я горько засмеялся, тряхнув головой и вставая. У меня мгновенно закружилась голова, дала о себе знать пульсирующая боль в ребрах, и застучало в висках.

– Она не гребаная потерянная собака, – резко сказал я, и слезы опять потекли по щекам. – Она не просто удрала с заднего двора и пропала где-то в лесу. Ее, б…ь, похитили, и никто не скажет, где, черт возьми, они ее держат. Он не может просто так вернуться, б…ь, сюда!