Декларация независимости или чувства без названия (ЛП, фанфик Сумерки)

Он помолчал и вздохнул.

– Я уже помог ему похоронить Элизабет. Я не хочу помогать ему хоронить тебя, – тихо добавил он, и повернулся, чтобы уходить. – Собери сумку. Возникнут подозрения, если ты сядешь на самолет без багажа. И освежись, от тебя пахнет алкоголем.

После его ухода я поднялся наверх, собрав некоторую одежду и предметы первой необходимости в сумку. Я собрал свою порванную, окровавленную одежду и вернулся в гостиную, бросив ее во все еще горящий камин. Я стоял и наблюдал, как горит огонь, поджидая моего отца и дядю, и мысли разбегались еще больше.

В конце концов, они появились со своими сумками, и Алек затушил огонь перед нашим уходом. Мы вышли и залезли в арендованную машину Алека, молча направляясь в Сиэттл. Я вздохнул, когда мы проехали мимо места на хайвее, где произошла авария. Боль в моей груди усилилась.

– А куда делась машина? – тихо спросил я.

– На свалку в Порт-Анжелесе. Она не подлежала восстановлению, – ответил отец. – Сейчас она уже кусок железа.

Я кивнул и повернулся к окну. В машине опять воцарилась полная тишина.

Остаток пути прошел в напряжении, никто не произнес ни слова. Мой отец сделал несколько телефонных звонков, пока Алек вел машину, а я просто тихо сидел сзади, не желая вмешиваться. Слова Алека, сказанные в доме, эхом отдавались в голове, и я знал, что мне необходимо быть настороже и смотреть за тем, что я говорю, но внешнее спокойствие не останавливало мои панические мысли. Руки дрожали, глаза жгло от слез, которые угрожали пролиться при одной мысли об Изабелле и том, через что она может пройти.

За десять минут до приезда в Сиэтл отцу позвонили. Он секунду послушал и отключился.

– Сегодня в девять у нас совет, – тихо сказал он.

Алек кивнул и я с любопытством посмотрел на него, размышляя, что, б…ь, они планируют.

На пароме мы оставались в машине, глубоко погруженные в свои мысли, и подъехали к аэропорту как раз вовремя. Четыре часа полета были неловкими, каждая секунда чувствовалась как вечность. Мы сидели раздельно, на тех местах, которые удалось достать в последнюю минуту перед отлетом. Со своего места я видел Алека и отца, они оба выглядели абсолютно спокойными, тогда как я разлетался на гребаные кусочки. Я был на грани, весь встревожен и чертовски близко подошел к приступу паники.

Мы приземлились практически в сумерках и взяли багаж, прежде чем направиться на парковку, где была припаркована машина Алека. Он двадцать пять минут ехал от аэропорта к своему дому, расположенному рядом с Линкольн-парком, и я в шоке смотрел в окно, впитывая окружающее. Я не возвращался сюда несколько лет, но многое выглядело именно так, как я помнил. Я закрыл глаза, когда мы приблизились к месту нашего назначения. Я не мог смотреть на окружающее, когда мы проезжали мимо аллеи, где изменилась моя жизнь много лет назад. Все воспоминания вернулись, когда мы проезжали рядом с домом, где я вырос. Это все еще было гребано больно, точно так же, как и всегда.

Алек припарковал машину на подъездной дорожке у большого каменного дома, который делили он и Эсме, встав прямо за знакомым джипом, который я не видел уже вечность. Я слегка улыбнулся при его виде, но все счастье, которое я чувствовал, исчезло, когда я вылез из машины, и реальность ситуации еще сильнее ударила по мне. Мы направились в дом, и при нашем приближении входная дверь быстро раскрылась. На пороге стояла растрепанная Эсме, плачущая и оглядывающая нас. Алек едва удостоил ее взглядом, проходя мимо нее в дом, и она с сочувствием улыбнулась моему отцу. Он понимающе кивнул. Я пошел к ней, не способный даже посмотреть ей в глаза, потому что боялся, что вид ее слез заставит меня потерять самообладание и я, в конце концов, б…ь, потеряю себя, но она не допустила этого. Она схватила меня и притянула в крепкие объятия. Ее тело дрожало.

– Мне так жаль, малыш, – прошептала она, крепко цепляясь за меня и плача.

Я простонал от боли и оторвался от нее, вздрогнув, и у меня опять потекли слезы.

– Это все моя гребаная ошибка, – пробормотал я, вытирая глаза.

Она покачала головой, обхватывая мой подбородок и поднимая лицо, чтобы я взглянул на нее.

– Ты не причина всего этого, Эдвард. Мы все делаем ошибки, но ты любишь ее, и никогда не сделал бы ничего, что причинило ей боль. Мы все знаем это. Мы все любим ее. Я, твои братья, и даже твой отец, веришь ты в это или нет. Она одна из нас… она член семьи. Твоя мама была уверена в этом, и мы будем сражаться за нее, – твердо сказала она. – Мы найдем ее.

Я кивнул. Слезы потекли с еще большей силой, в ее словах слышалась надежда. Она нежно погладила мою щеку и показала головой в сторону дома, побуждая меня зайти внутрь.

Я втащил свою сумку в дом и направился прямо в гостиную, застыв, когда заметил Эмметта, сидящего на диване с опущенной головой, очевидно, расстроенного, закрыв руками лицо. Рядом с ним тихо сидела Розали. Ее глаза расширились от изумления.

– Эм, – прошептала она едва слышно.

Голова Эмметта поднялась, он растерянно взглянул на нее, и только потом перевел взгляд на меня. На его лице появилось выражение ужаса, когда мы нашли глаза друг друга.

– Б…ь, брат, – надтреснутым голосом сказал он. – Посмотри на себя.

Он встал, но я поднял руку, останавливая его, и покачал головой.

– Это выглядит хуже, чем есть на самом деле, – соврал я, не желая, чтобы кто-нибудь суетился из-за меня, когда есть более важные вещи для беспокойства. – Она – это все, что имеет сейчас значение.

– Я знаю, – тихо сказал он.

Я прошел к дивану и сел. Эмметт сел рядом со мной, расстроено проводя руками по лицу.

– Как ты вообще держишься?

– Как я держусь? – недоверчиво повторил я. – Ну, я здесь, так что полагаю, это что-то да означает. Сейчас я более озабочен тем, как держится она.

– Черт, я понимаю, это был глупый вопрос, – ответил он. – Прости.

– Не извиняйся передо мной, Эмметт, – сказал я.

– Но я буду. Черт, брат, я должен был подумать. Я никогда не должен был трогать этот чип. Я должен был доверять отцу.

– Да. Ну, я должен был, б…ь, сделать многое, – оборвал его я. – Но это все равно не имеет значения, так как что случилось, то случилось. Это сделано и мы не можем изменить дерьмо, но можем попробовать исправить это.

– Я понимаю. Я попытаюсь поработать над кое-чем и… – начал он, но быстро закрыл рот, когда в комнату вошел отец.

Он с серьезным выражением лица подошел к нам и поставил свой лэп-топ на кофейный столик перед Эмметтом.

– У тебя есть сегодняшний вечер, – резко сказал он, и злость в его голосе вызвала у меня тошноту. – Утром я жду новостей о том, что все вернулось в первоначальное положение до того, как ты тронул это. Не разочаруй меня, или пожалеешь.

Он развернулся и вышел из комнаты, не произнеся больше ни слова, оставляя за собой напряженную тишину. Розали встала и громко вздохнула, начиная ходить по комнате и рассеянно подбирать всякую мелочь. Эмметт повернулся к лэп-топу. Он открыл несколько программ, которые уже были в него загружены, и его пальцы неистово забегали по клавиатуре, начиная набирать то, что на первый взгляд казалось произвольным набором символов, не имеющих для меня смысла.