Дела и речи

Я иду дальше. Я не только говорю, что эта цель достижима, я говорю: она несомненно будет достигнута; можно только отсрочить или приблизить этот момент — вот и все.

Законы, устанавливаемые людьми, не отличаются и не могут отличаться от божественного закона. Но божественный закон предписывает не войну, а мир. (Аплодисменты.)Люди начали с борьбы, как мироздание началось с хаоса. (Возгласы: «Браво! Браво!»)Что было их отправной точкой? Война; это очевидно. Но куда они идут? К миру; это столь же очевидно.

Когда вы провозглашаете эти великие истины, вполне понятно, что вашим утверждениям противопоставляют отрицание; вполне понятно, что вашей вере противопоставляют сомнение; вполне понятно, что в эти дни смут и жестоких распрей идея мира во всем мире поражает и смущает людей почти так же, как их поразило и смутило бы, если б идеальное и невозможное вдруг стало бы реальностью; вполне понятно, что люди кричат: «Утопия!» Что касается меня, смиренного и незаметного участника этого великого дела девятнадцатого века, я мирюсь с этой косностью умов, не удивляясь ей и не впадая в уныние. Возможно ли, чтобы люди не отворачивались и, ослепленные ярким светом, не закрывали глаза, когда посреди мрака, еще тяготеющего над нами, вы внезапно распахиваете перед ними лучезарные врата будущего? (Аплодисменты.)

Господа! Если бы кто-нибудь четыре века назад, в те времена, когда община воевала с общиной, город воевал с городом, провинция сражалась с провинцией, если бы тогда кто-нибудь сказал Лотарингии, Пикардии, Нормандии, Бретани, Оверни, Провансу, Дофине, Бургундии: «Придет день, когда вы не станете больше воевать между собой; день, когда вы не станете больше посылать одних вооруженных людей против других; день, когда уже не станут говорить: нормандцы напали на пикардийцев, лотарингцы отразили нападение бургундцев. Правда, вам еще придется улаживать разногласия, разрешать тяжбы, примирять между собой противоречивые интересы, — но знаете ли вы, чем вы замените войска? Знаете ли вы, чем вы замените пехоту и конницу, пушки, фальконеты, пики, копья, сабли? Вы замените их небольшим деревянным ящиком, который вы назовете избирательной урной, и этот ящик даст вам… что же? Собрание, верховное собрание, которое для каждого из вас станет частицей его жизни, будет общею душою всех вас; державное всенародное собрание, полномочное обсуждать, судить, решать все дела на основании закона; собрание, велением которого мечи выпадут из всех рук и во всех сердцах воцарится справедливость! Собрание, которое каждому заявит: вот здесь кончается твое право, а вот здесь начинается твой долг. Долой оружие! Живите в мире! (Аплодисменты.)И в этот день вы все почувствуете общность ваших мыслей, ваших интересов, вашей судьбы; вы обниметесь, вы поймете, что все вы — братья по крови, дети единого отечества; в этот день вы перестанете быть враждующими племенами и превратитесь в единый народ; вашей родиной отныне будет не Бургундия, не Нормандия, не Бретань, не Прованс — вашей родиной будет Франция, имя вам отныне будет не война, а цивилизация!»

Господа! Если бы кто-нибудь сказал это в те времена, все позитивные умы, все серьезные люди, все великие политики той эпохи воскликнули бы: «Ну и мечтатель! Ну и фантазер! Как мало этот человек знает человечество! Какое странное безумие, какая нелепая химера!» Господа, время шагнуло вперед, и химера стала действительностью! (Движение в зале.)

И я подчеркиваю: того, кто изрек бы это потрясающее пророчество, мудрецы объявили бы помешанным за то, что он разгадал замыслы господни! (Снова движение в зале.)

И что же? Ныне вы заявляете, и я — один из тех, кто заявляет это вместе с вами, все мы, находящиеся здесь, заявляем, обращаясь к Франции, Англии, Пруссии, Австрии, Испании, Италии, России:

Настанет день, когда и у вас — да, и у вас — оружие выпадет из рук! Настанет день, когда война между Парижем и Лондоном, между Петербургом и Берлином, между Веной и Турином покажется столь же нелепой и будет столь же невозможной, как в наши дни была бы бессмысленна и казалась бы нелепой война между Руаном и Амьеном, между Бостоном и Филадельфией. Настанет день, когда ты, Франция, ты, Россия, ты, Италия, ты, Англия, ты, Германия, — все вы, все нации континента, не утрачивая ваших отличительных черт и вашего великолепного своеобразия, все неразрывно сольетесь в некоем высшем единстве и образуете европейское братство, совершенно так же, как Нормандия, Бретань, Бургундия, Лотарингия, Эльзас — все наши провинции слились в единой Франции. Настанет день, когда единственным полем битвы будут рынки, открытые для торговли, и умы, открытые для идей. Настанет день, когда ядра и бомбы будут заменены избирательными бюллетенями, всеобщим голосованием народов, мудрым посредничеством великого верховного сената, который будет для Европы тем, чем парламент является для Англии, сейм — для Германии, Законодательное собрание — для Франции. (Аплодисменты.)Настанет день, когда пушки будут выставлять в музеях, как сейчас выставляют там орудия пытки, и люди будут изумляться, что такое варварство было возможно. (Смех и возгласы: «Браво!»)Настанет день, когда мы воочию увидим два гигантских союза государств — Соединенные Штаты Америки и Соединенные Штаты Европы (аплодисменты),которые, став лицом друг к другу и скрепив свою дружбу рукопожатием через океан, будут обмениваться своими произведениями, изделиями своей промышленности, творениями искусства, гениальными дарованиями; увидим, как они поднимают новь на всем земном шаре, заселяют пустыни, под оком создателя совершенствуют все созданное им и ради всеобщего благоденствия сочетают воедино две необъятные силы — братство людей и могущество бога! (Продолжительные аплодисменты.)

И этого дня не придется ждать четыреста лет, ибо мы живем в эпоху, когда время движется быстро, когда бурный поток идей и событий увлекает народы с небывалой стремительностью, когда один год нередко выполняет задачу целого столетия.

Что же все мы — французы, англичане, бельгийцы, немцы, русские, славяне, европейцы, американцы, — что же мы должны сделать, дабы этот великий день настал как можно скорее? Любить друг друга! (Взрыв аплодисментов.)

Любить друг друга! В великом деле всеобщего умиротворения это наилучший способ помогать богу. Ибо эту великую цель ставит сам бог. И глядите, что он делает для ее достижения! Глядите, сколько великих открытий делает окрыленный им человеческий дух, и все эти открытия ведут к единой цели — к миру! Какие огромные успехи, какое облегчение во всем! Смотрите, как природа все более и более подчиняется человеку! Как косная материя все более и более становится рабою мысли и служанкой цивилизации! Как причины войн исчезают вместе с причинами человеческих страданий! Как сближаются между собой самые отдаленные народы! Как сокращаются расстояния! А сокращение расстояний — начало братства народов!

Благодаря железным дорогам Европа скоро будет не обширнее средневековой Франции. Благодаря пароходам океан теперь пересекают быстрее, чем некогда пересекали Средиземное море. Еще немного времени — и человек будет обегать землю, как Гомеровы боги обегали небо, — тремя шагами от края до края. Еще несколько лет — и электрический провод единодушия обоймет весь земной шар и охватит вселенную! (Аплодисменты.)

И вот, господа, когда я глубже вникаю в это великое целое, в это грандиозное сочетание трудов и событий, которые все отмечены перстом божиим; когда я размышляю об этой возвышенной цели — всеобщем мире, залоге благоденствия человечества; когда я сопоставляю то, что провидение делает для всеобщего мира, с тем, что политика делает против всеобщего мира, в мой ум закрадывается горестная мысль.

Статистика и исследование государственных бюджетов показывают, что народы Европы из года в год расходуют на содержание своих армий внушительную сумму в два миллиарда франков, а если принять в расчет издержки на все виды военного снаряжения — не меньше трех миллиардов. Прибавьте сюда еще убытки, вызванные тем, что два с лишним миллиона людей, самые здоровые, самые сильные, самые молодые, цвет населения, затрачивают время и труд непроизводительным образом, убытки, которые никак нельзя оценить меньше, чем в миллиард, — и вы придете к выводу, что постоянные армии ежегодно обходятся Европе в четыре миллиарда франков. Господа! Мир в Европе длится вот уже тридцать два года, и за эти тридцать два года чудовищная сумма в сто двадцать восемь миллиардов истрачена в мирное время на нужды войны. (Сильнейшее возбуждение в зале.)Теперь предположите, что народы Европы, вместо того чтобы относиться друг к другу подозрительно, завидовать друг другу, ненавидеть друг друга, исполнились любви друг к другу; предположим, что они сказали себе: прежде всего, прежде чем быть французами, или англичанами, или немцами, каждый из нас — человек, и если каждая нация — родина своих сынов, то человечество — одна семья. А теперь — эти сто двадцать восемь миллиардов, так безрассудно и так бесполезно истраченные из-за взаимного недоверия, заставьте истратить их во имя доверия! Эти сто двадцать восемь миллиардов, принесенные в жертву ненависти, отдайте их делу всеобщего согласия! Эти сто двадцать восемь миллиардов, отданные делу войны, отдайте их делу мира! (Аплодисменты.)Отдайте их труду, просвещению, промышленности, торговле, судоходству, сельскому хозяйству, наукам, искусствам — и представьте себе результаты. Если бы за истекшие тридцать два года эта колоссальная сумма, сто двадцать восемь миллиардов, была употреблена таким образом и Америка со своей стороны оказала Европе содействие — знаете ли вы, что бы произошло? Лицо мира изменилось бы. Русла рек были бы углублены, перешейки перерезаны каналами, а горы — туннелями, оба континента покрылись бы густой сетью железных дорог, торговый флот всех стран увеличился бы во сто раз, и нигде уже не было бы ни засушливых степей, ни полей под паром, ни болот; где сейчас одни только пустоши, там строили бы города; где сейчас одни только голые рифы, там сооружали бы гавани; Азию вернули бы цивилизации, Африку вернули бы человеку. Дружно трудясь, человечество извлекало бы из недр всего земного шара несметные богатства, и нищета исчезла бы бесследно. И знаете ли вы, что исчезло бы вместе с нищетой? Революция! (Долго не смолкающие возгласы: «Браво!»)Да, лицо мира изменилось бы! Вместо того чтобы враждовать друг с другом, люди мирно расселились бы по всей вселенной! Вместо того чтобы совершать революции, они создавали бы новые поселения! Вместо того чтобы вносить варварство в цивилизацию, они вносили бы цивилизацию в варварство! (Снова продолжительные аплодисменты.)

Вы видите, господа, до какого ослепления неотвязная мысль о войне доводит и народы и правителей. Если бы эти сто двадцать восемь миллиардов, истраченные Европой за тридцать два года на войну, которой в действительности не было, пошли на укрепление мира, который действительно был, то, скажем прямо и во всеуслышание, мы не увидели бы в Европе всего того, что видим сейчас: наш континент был бы не полем битвы, а грандиозной мастерской; и вместо ужасного, печального зрелища, которое представляется нам ныне: Пьемонт, поверженный в прах, вечный город Рим во власти изменчивой политики малодушных людей, Венгрия и Венеция, изнемогающие в героической борьбе, Франция, охваченная тревогой, обедневшая, скорбная; всюду — нищета, горе, гражданская война, будущее во мгле, — вместо этого зрелища перед глазами у нас были бы надежда, радость, благожелательность, стремление всех и каждого ко всеобщему благу, и мы видели бы, как цивилизация победно шествует вперед, озаряя весь мир величественным сиянием всеобщего согласия. (Возгласы: «Браво! Браво!» Аплодисменты.)

Отметим явление, над которым стоит призадуматься: те меры предосторожности, которые мы предпринимали против войны, — они-то и приводили к революциям. Люди затратили огромные средства, сделали все, чтобы избежать воображаемой опасности, и этим усилили реальную опасность — нищету. Вооружаясь против химерической опасности, они устремляли взгляд не туда, где собирались тучи; им мерещились войны, которые не разражались, — и они не видели революций, которые назревали. (Продолжительные аплодисменты.)

И все же — не будем отчаиваться! Напротив, будем надеяться более чем когда-либо! Пусть не страшат нас временные сотрясения, быть может необходимые для осуществления великих замыслов. Не будем несправедливы к нашей эпохе; не надо видеть ее иною, чем она есть. Это все же изумительная, прекрасная эпоха, и, скажем полным голосом, — девятнадцатый век будет самой замечательной страницей истории. Я уже говорил вам: в этом веке прогресс обнаруживается и мощно проявляется везде и во всем, одни успехи влекут за собой другие — отмирание вражды между народами, исчезновение границ на карте и предрассудков в сердцах, стремление к единству, облагорожение нравов, повышение уровня образования и смягчение наказаний, господство языков, достигших наивысшего развития и тем самым ставших наиболее важными для всего человечества; все движется вперед одновременно — политическая экономия, точные науки, промышленность, философия, законодательство, и все направлено к одной цели — созданию благоденствия и всеобщего доброго согласия, иными словами — и что касается меня, это и есть та цель, к которой я всегда буду стремиться, — к уничтожению нищеты во всех странах и к прекращению войн между ними. (Аплодисменты.)