Дело о рубинах царицы Савской

— Ну, тогда, если это получится, я… donner sa langue aux chats. [38]

— Тогда, сир, отпустите моих друзей, иначе я не смогу найти рубины в одиночку.

— А ты хитрая! Выдумала сказку и думаешь, что я тебе поверю и освобожу твоих соотечественников?

— Ну, почему выдумала? Откуда я знаю такие подробности?

— А, кстати, действительно, откуда ты знаешь?

— На нашем корабле вместе с нами ехал один старый монах. Вот он и рассказал о рубинах.

38

donner sa langue aux chats. — Сдаюсь. (букв. отдать свой язык кошкам);

— Как его звали?

— Фасиль Агонафер. Только он умер там на корабле.

— Фасиль… — протянул Менелик и задумался. — А ведь я знал одного старого монаха с таким именем. Видел его у Иоанна. Большой мудрости был человек. Почти святой. Так что похоже на правду. Рассказывай, что знаешь!

— Я? Ничего. Он же на амхарском говорил. А потом наш глава экспедиции немного нам перевел.

— Это тот, с волчьими хвостами?

— Он самый.

— Утром вызову. А сейчас давай спать, ложись вот сюда.

— Может, я все же пойду, сир?

— Ладно, иди, раз такая несговорчивая… Устал я. Пятьдесят три года дают о себе знать, да и спина болит.

Он хлопнул в ладоши, прибежала та самая служанка со свечой и махнула мне рукой. Осторожно ступая в кромешной темноте, я вышла из шатра, прошла два шага и… Тут же меня схватили крепкие руки и потащили куда-то в сторону от хоть какой-то, но дороги. Я не могла даже вскрикнуть, так как нападавший зажал мне рот и зло прошептал на ухо по-французски с сильным итальянским акцентом:

— Попробуй только крикнуть, porca battona! [39] Рассказывай, о чем ты шепталась с негусом?

— Оставьте меня! — я извивалась изо всех сил, пытаясь вырваться. — Ни о чем не говорили. Негус хотел от меня только любви.

— И ты ему не дала, putana? [40] Побрезговала черным, хоть и царем? Ничего, сейчас мы тобой побалуемся. Давно не видели белых дамочек. Энрико, стащи с нее юбки.

Да что это такое! Только избавилась от негуса, так эти наглые жеребцы напали. Я изловчилась и двинула одного их них ногой прямо в пах. Тот взвыл от боли и машинально меня отпустил. Воспользовавшись этим, я наклонилась и вывернулась из рук второго насильника, и ударила его локтем в живот.

39

Porca battona (итал.) (порка баттона) — грязная потаскуха (шлюха).

40

Putana (итал.) (путана) — проститутка.

Но их было четверо. Еще пара повалила меня на землю, один из них сел на меня верхом.

— Так о чем ты говорила с негусом? Будешь говорить? Ведь живой от нас не уйдешь!

Вдруг послышался звук удара, итальянец замолчал и повалился на меня. От неожиданности я громко икнула.

— Нэ бойтэсь, это мы…

Меня крепко в объятьях держал Сапаров. Рядом стояли братья-казаки, Али и Малькамо. Казаки зажимали рот служанке, которая, скорее всего, и показала, куда меня утащили итальянцы. Бравые ребята расправились с насильниками так тихо, что ничто не шевельнулось в ночи, несмотря на то, что вокруг было полно слуг и стражи.

Казаки быстро сняли с итальянцев мундиры и переоделись в них. Заодно отобрали и пистолеты. Сапаров остался в своем — на него форма щуплых итальянцев не влезала. Поэтому он связал одежду казаков в тючок и держался за ними. Али и Малькамо были одеты как стражники негуса — белые подштанники и хламиду поверх носил каждый второй абиссинец.

Али тихо что-то шепнул девушке, я расслышала только слово фаренджи. [41] Служанка кивнула и пошла вперед. Казаки ее не отпускали. Прохор держал девушку за кушак, которым она была обмотана. Она шла и боязливо оглядывалась на нас, боясь, что ражие парни сейчас с ней что-то сотворят, скорее всего, съедят сырой.

41

Фаренжи (амхар.) — иностранец.

— Куда мы идем? — спросила я Али.

— Турма, — ответил он, и я поняла, что мы направляемся то в место, где томятся наши друзья.

У круглостенного дома с такой же конической крышей, как и у большинства домов в Абиссинии, стояли на посту два стражника — точно также, как и около моего домика. Но было различие: четверо других босоногих солдат-сменщиков спали неподалеку.

— Что будем делать? — прошептала я. — У них ружья. Они же полгорода на ноги поднимут.

— Не волнуйтесь, Аполлинария Лазаревна, — ответил мне Прохор. — Мы в армии лазутчиками были — все сделаем, как надо. Ведь для них все белые на одно лицо. Вот мы и сыграем на этом. Но прежде надо связать Георгия. Будто мы его поймали и ведем в тюрьму.

Они с братом для вида перевязали Сапарова. Малькамо, в белой накидке на лице, открывавшей только глаза, шел за ними. Вся группа, не таясь, подошла к стоявшим на страже абиссинцам, подталкивая Сапарова вперед, и Прохор рявкнул:

— Как ты, морда неблагообразная, стоишь перед итальянцами?! А ну во фрунт! Смирррна!

Абиссинцы схватились за копья, но казаки несколькими точными движениями разоружили их.

Тем временем проснулись четверо других. На них навалились Сапаров с Малькамо, потом и Прохор с Григорием подоспели. Сонных стражников спеленали их же подстилками, засунув предварительно кляпы в рот.

Я не смотрела, зажмурилась и отвернулась. Девушка-служанка тихонько подвывала, но маленький Али прошептал ей что-то на ухо, и она мгновенно замолчала.

Когда все стихло, и были слышны только удары пятками изнутри о кошму, Прохор с Григорием подозвали Али и приказали ему спросить, где ключи. Али запутался, тогда Малькамо сказал мне по-французски, что ключи у баламбараса, [42] который приходит утром и лично проверяет, все ли в порядке.

— Нет, до утра мы ждать не будет. Придется ломать.

42

Баламбарас (амхар.) — комендант. Дословный перевод — "где есть крепость начальник"; соответствует капитану.

— Подождите, — остановила я их. — Давайте позовем наших.

Мы обошли круглый дом и увидели окошко под самой крышей. Сапаров поднял на шею Али, и тот закричал в темноту, подзывая Аршинова.

— Кто? Где? — раздался взволнованный голос Николая Ивановича. — А где стража?

— Не волнуйтесь, ваше благородие, — ответил Прохор, мы тут стражу убрали, теперь вот вас вызволять будем.

Сапаров взял копье и принялся размашисто бить по засову, перекрывавшему дверь. Гулкие звуки разносились по всей округе. Я только молилась про себя, чтобы сюда никто не прибежал.

Последнее усилие и засов свалился, открывая пленникам путь на свободу.

Они вышли, пошатываясь, и бросились обниматься.

— Боже мой, Николай Иванович, в каком вы все виде! — воскликнула я. — Что вы делали? Вас волоком тащили?

Впечатление сложилось такое, будто наших друзей закопали по шею в мягкую глину, а потом выдернули оттуда. Они все, даже чопорный денди Головнин были с ног до головы выпачканы желтой землей.

— Подкоп рыли, дорогая Аполлинария Лазаревна.

— И как?