Демократия. История одной идеологии
Шрифт:
Но если говорят: «ты пишешь, как Карр», намереваясь уничтожить оппонента, данный факт свидетельствует лишь о том, до какого уровня интеллектуальной деградации мы дошли.
Когда несколько месяцев назад в издательстве «Галлимар» вышло исследование Оливье Петре о traites n'egri`eres [682] , среди многих благоприятных отзывов не замедлили появиться и такие, в которых автора упрекали в том, что он недостаточно высказал свое возмущение по поводу самого феномена рабства. Но, может быть, он должен был «в каждой фразе своей работы давать волю все новым и новым припадкам гнева?» — с вполне оправданной иронией задается вопросом Леруа Ладюри [683] .
682
Работорговле (фр.).
683
«Le Figaro», 3 декабря 2005 г. (Прим. автора).
В 1882-1883 годах Джозуэ Кардуччи опубликовал, как всем известно, цикл из двенадцати сонетов под названием «Qa ira»: страстный, явно идущий вразрез с общепринятыми тогда в Италии взглядами очерк Французской революции, взятой в решающие моменты сентябрьской (1792)
684
...окруженной войсками Коалиции — имеется в виду коалиция европейских держав, враждебных Французской революции 1789 г. (См. прим, к с. 68, Коалиция держав) (прим. пер.).
Кардуччи отвечал: «Я переложил в стихи то, что фактически свершалось в сентябре 92-го года. Фактические свершения сводились к двум: защита родины, вдохновленная славными традициями и героическим духом французского народа; и резня, направляемая страхом и осуществляемая с тем лихорадочным фанатизмом, зловещей легкостью и жестоким легкомыслием, какие у кельтов в крови /sic/». Достойная защита, если не считать экстравагантного «расистского» выпада. За несколько лет до того, в другом своем сочинении, посвященном годовщине Вальми, Кардуччи много говорил о Марате, представляя его одним из тех, кто более других чувствует, пропускает через себя многовековые страдания народа, «позор двадцати веков»; поэтому, не забывая о мере, он пытался синтезировать этот монументальный образ, от которого нельзя так просто отмахнуться: «Опыт ненависти и боли // Отяжелил ему сердце и растворил чувства: // Он, словно пес, чуял измену и т. д.». Разумеется, тот, кто радостно сбрасывает с себя ужасный груз истории (или высокомерно иронизирует над «филологией металлургов»), не может избежать сарказма, с которым Троцкий отвечает Симоне Вейль: «Вы из Армии Спасения?». Но добряк Кардуччи, безобидный застольный якобинец, задетый велеречивой критикой Бонги, который чуть ли не приписывал ему соучастие в убийстве злополучной принцессы, с совершенно законным сарказмом вопрошал, не должен ли он написать «сонетишко, полный обычной ругани, радующий школьных учителей и добропорядочных журналистов», например, с жуткой заключительной строкой, адресованной непосредственному исполнителю казни: «О подлый, подлый, подлый, подлый!» [685] . Короче говоря, тот же отказ от «припадков гнева» в каждой фразе, о котором говорил Леруа Ладюри.
685
См. G. Carducci, lbа ira, versi e prose, Zanichelli, Bologna 1929, p. 104. Предыдущая цитата на с. 88. (Прим, автора).
Подобное небрежение и Фукидиду поставил в вину прилежный, но недалекий критик Дионисий Галикарнасский [686] , желая видеть у историка яркое, патетическое описание каждой осады, каждого города, который афиняне предали огню и мечу во время свирепой Пелопоннесской войны («О Фукидиде», главы 15-16). А поскольку в свое время Фукидид не предавался столь бессмысленным словесным ухищрениям, Дионисий, не имея возможности сквозь века заставить его замолчать или же лишить звания образцового политического историографа, закончил свой очерк утверждением, что, вообще-то говоря, Фукидид попросту не владел пером. Любопытно, до чего живуча подобная критика, не заглохшая за столетия.
686
Дионисий Галикарнасский — греческий ритор й историк I в. до н. э. (прим. пер.).
Истинная проблема критиков подобного рода, не столько злополучного Дионисия, сколько разных Бонги прошлых и нынешних времен, состоит в том, что сочувствие их простирается в одном-единственном направлении. В их системе ценностей имеется мир, деяния которого никак не могут быть занесены в какие бы то ни было «черные книги»: этот мир Пий XII [687] , Джон Фостер Даллес и Франсиско Франко называли «свободным миром». Темные стороны свободного мира скрываются различными способами, например, того, кто говорит о них, награждают определениями разного рода («апологет третьего мира» — самое частотное из них, хотя оно практически ничего не значит [688] ). Какую же лазейку находит эта безупречная совесть, эта мораль переменного тока? А такую, что в случае «свободного мира» вся грязная работа делается вдали от дома; в Чили, Индонезии, Конго, Центральной Америке, Аргентине, Анголе и так далее, и почти всегда «третьими лицами». Если бы перед нами возникла проблема — многие мои критики все сводят именно к ней — установить, какой режим является наиболее криминогенным, эти характерные черты и следовало бы поставить в центр дискуссии. Было бы неплохо в таком случае припомнить, что Международным уголовным трибуналом Генри Киссинджеру предъявлено обвинение, до сих пор не снятое, за то, что он совершил, и что с его подачи было совершено в Чили; это обвинение документально подтвердил Кристофер Хитченс в книге «The Trial of Henry Kissinger» (2001) [«Суд над Генри Киссинджером»] [689] . Очевидно и то, что произвольный подсчет жертв время от времени дает осечку, как это случилось и с Робертом Конквестом («Цена коммунизма: человеческие жертвы»), точнее, с данными «Черной книги коммунизма» (число жертв от издания к изданию уменьшается от 100 до 80 миллионов и еще ниже, ускользая за пределы какой-либо серьезной критики) [690] .
687
Пий XII (1876-1958) —
папа римский с 1939 г., обвинявшийся рядом израильских организаций в том, что не высказывался против геноцида евреев во время Второй мировой войны (прим. пер.).688
Один фанатик двадцать лет назад написал на эту тему целый памфлет: Pascal Bruckner, Il singhiozzo deir uomo bianco. Una critica demolitrice dei miti terzomondisti, Longanesi, Milano 1984. (Прим, автора).
689
Итал. перевод — Fazi, Roma 2005. (Прим, автора).
690
В этой постыдной книге в миллионах и миллионах советских жертв гитлеровского нашествия обвиняется Сталин, а Брежневу ставятся в вину жертвы партизанской войны в Анголе — войны, инспирированной ЦРУ и развязанной группировкой UNITA, возглавлявшейся марионеточным лидером и преступником Савимби. Серьезные, а не пропагандистские подсчеты по ГУЛАГу см. в L. Marucci, Quando gli archivi iniziano a parlare, “Passato e Presente”, XII, 1994, pp. 107-125. (Прим, автора).
Но ведь тема этой книги, если оставить в покое критиков со счетами в руках, совершенно другая. Она состоит в исследовании многовековых попыток, без конца повторяющихся, не похожих одна на другую ни методами, ни предпосылками, воплотить в жизнь — на Европейском континенте, где проблема впервые была поставлена — «народовластие» (то есть демократию). И в то же время — в исследовании поправок и противоядий, призванных ей противостоять: от стратагем античных олигархов до действенного средства, имеющего давнюю традицию и отличающегося исключительной живучестью: мы обычно называем его «смешанной системой». А также, что неизбежно, — в исследовании феномена, ключевого для любого общества и любой государственно-политической модели: непрекращающегося порождения правящей элиты, которая тем быстрее и эффективнее завоевывает позиции, чем более «демократической» (!) признается природа ее власти. Этот закон почитается «железным»; его интуитивно понимал — задолго до современных исследователей «элит» — великий эмпирик Бонапарт (он заметил в одном из отрывков, опубликованных посмертно, что «аристократия образуется даже в рабочих мастерских»).
Такой итог у кого-то может вызвать недовольство, а у кого-то — радость. Больше всего он обрадует олигархов, которые, однако, в нашем мире предпочитают находиться за кулисами, предоставляя парламентской машине (она часто вращается вхолостую) все сценическое пространство: пусть все убедятся, что речь-таки идет о «демократии». Даже когда человек, заправляющий экономикой, заявляет грубо, и имея на то все основания, что для него важен «выбор рынка, не избирателей».
Крупный итальянский исследователь социализма Массимо Л. Сальвадори, уделив благосклонное внимание этой моей работе, весьма проницательно заметил: «Он / = автор настоящей книги/ не может не осознавать того огромного значения, какое приобрел крах коммунизма [691] . Тем более что для него это — крушение тех сил, которые в наш век шли в первых рядах борцов за демократию» [692] .
691
Я в самом деле говорю об этом в главе 16 как об эпохальной катастрофе (то же в главе 13, с. 295). (Прим, автора).
692
М. L. Salvadori, Dove finisce la democrazia, «La Repubblica» от 3 августа 2004 г., p. 39. (Прим, автора).
Сальвадори верно понял смысл этой работы. И правильно расставил акценты, выделив центральную проблему: «жесткие реплики» истории не могут помешать историографу обнаружить отправной пункт. Это верно для христианских церквей в их соотношении с Нагорной проповедью; верно и для «реального» социализма в его соотношении с социализмом чаемым; верно и для самого желанного из идеалов, либерального, который, тем не менее, более других опровергается фактами, если перейти от слов к делам; верно и для демократии (в смысле «народовластия»), которая никогда не существовала (разве только в качестве движущей идеи), как учил — и своих последователей, и критиков — Гаэтано Моска.
Писать ее историю вовсе не означает облачаться в мантию адвоката и тем более судьи. Это означает воспринимать факты как они есть, вне пристрастного и переменчивого представления о них. Иначе нам нечего будет ответить на коварный вопрос, который Вольтер задал историкам: «en quoi etes vous utile au public?» [693] .
Я закончил эту книгу гипотезой, которая могла бы обернуться пророчеством: демократия может снова воспрянуть, возродиться: эту идею воплотят другие люди, «может быть, уже не европейцы». Однако сегодня перед нами разворачивается широкомасштабное явление, охватывающее «другие миры»; нам трудно было предвидеть его несколько лет назад: попытки внедрить manu militari в далекие от нас и неподатливые регионы «западную модель демократии».
693
«Чем вы полезны для общества?» (фр.).
На сегодняшний день результаты плачевны, если подумать хотя бы о способах проведения и о заранее предрешенных результатах недавних выборов в Ираке, которые так шокировали и правых, и левых (левых, наверное, больше, чем правых). Но вот что любопытно и что указывает на весьма скромную долю личной свободы, зато высочайшую — внутренней цензуры в нашей большой (а также средней и малой) печати: ни один журналист так и не вспомнил, что и этические, и логические основания «экспорта демократии» — те же самые, что у пресловутой «доктрины Брежнева» [694] .
694
Доктрина Брежнева (или Доктрина ограниченного суверенитета) — сформулированное западными политиками и общественными деятелями описание внешней политики СССР 1960-1980-х гг.: заключалась в том, что СССР считает себя вправе вмешиваться во внутренние дела стран социалистического блока для обеспечения стабильности их политического курса и их тесного сотрудничества с СССР (прим. пер.).
Январь 2006 г.
БИБЛИОГРАФИЯ
Agosti A., Togliatti, Utet, Torino, 1996.
Agosti A., Bandiere rosse. Profilo storico dei comuniSmi europei, Ed. Riuniti, Roma, 1999.
Alium R, State and Society in Western Europe, Polity, Cambridge, 1995; итал. перевод: Democrazia reale: Stato e societ`a civile nell'Europa occidentale, Utet, Torino, 1997
Anderson P., Lineages of the Absolutist State, Nib, London, 1974; итал. перевод: Lo Stato assoluto, Mondadori, Milano, 1980.