Демон и Бродяга

Театр ревел от восторга.

Мужчины, чтобы зрителям была лучше видна их слаженная работа, мелко переступая ногами, начали медленный поворот вокруг оси. Чернокожий подросток остервенело бил в гонг, флейтисты раздували щеки.

Еще шаг вперед.

Сердце, как мятая салфетка, перевернулось в груди.

Слипшаяся троица развернулась. Женщина смеялась. Коваль видел ее вздымавшиеся ребра, ее скользкие от пота, дергающиеся бока. Он медленно поднимал взгляд, словно преодолевая чудовищную тяжесть, навалившуюся на веки. Внезапно он ощутил боль и одновременно острое удовольствие внизу живота. Его передернуло при мысли, что это же самое должна была чувствовать женщина при каждом толчке двух раздувшихся поршней.

В следующий миг он встретился с ней глазами.

Актриса отбросила с мокрого лба волосы, откинулась затылком на плечо того, который входил в нее сзади, потерлась щекой о козлиную морду и откровенно улыбнулась мужу.

– Надя… – выдохнул Коваль, хватаясь за сердце.

И черная бездна поглотила его.

…Сердце разрослось до размеров тела. Оно лупило в каждой клетке, отдавалось молотами в затылке, в животе и в ноющих коленях. Артур сделал над собой мучительное усилие и наполовину открыл правый глаз.

Кощей сидел рядом, на холодном кирпичном полу, и невозмутимо набивал трубку.

– Это и был ад? – непослушными губами произнес Артур.

– Хоть один нашелся, кто что-то понял, – Кощей выдохнул терпкий дым и одобрительно похлопал президента узловатой ручищей по плечу.

– Что теперь?.. Объясни мне. Помоги, пожалуйста. Что я должен делать?

– Это ведь твой ад, – искренне удивился Кощей. – Представляешь, что начнется, если мы кинемся копаться в аду каждого. Посмотри на меня внимательно, я же не психотерапевт, правильно?

– Правильно, – согласился Коваль, пальцами поднимая веки на левом глазу. Он внимательно осмотрел Кощея – у того на спине отшелушивался старый железный доспех, из-под него уже торчал новый. – Ты точно не психотерапевт, у них железо из жопы не растет. Но…

– Что «но»? – Кощей зачмокал, засопел, отгораживаясь от собеседника табачным облаком. – Что «но»? Бросил бабу, касатик, за ради диковин заморских али ради пения ангельского. Чего желать, скажи на милость? Сам ведь под других ее подкладывал, чай нет?

– Это было раньше, – уперся Коваль. – Десять лет назад не хватало родящих женщин, не хватало детей. Это было нормально, каждая женщина, способная родить, рожала за деньги. Я не ревновал ее, а она – меня.

– Тады чего егозишь? – хихикнул Кощей.

– Больно, – признался Коваль. – Сам не пойму, отчего так больно. Выходит, что я всю жизнь ей чего-то недодавал.

– Выходит, – уголек в трубке Кощея то разгорался, то гас, завораживая, притягивая взгляд. – Ад, он ведь за час не вырастает, вот так-то, мил человек.

– Но двое… козлы… негры! – не мог успокоиться Артур.

– Ты только не забудь, – всполошился хозяин Нави. – Это только твой ад, Надежду твою он не касается. Попытаешься ее в свои темные чертоги заманить – не жить вам обоим, это уж точно. Ну, насмотрелся, пора за дело. Китоврас, слышь, стоит ему прах-то доверять?

– Да вроде не придурошный, – оценил человек-конь.

– Тогда – пошли к Яге. Это ж надо, китоврасушка, поверить не могу – Феникса сыскали, а?

– Да уж, удивительное – рядом, – флегматично подытожил кентавр. – Лады, я вас провожать не буду, дел полно. Эй, Белый царь, слышишь? Мы долгов не забываем. Если что – свисти, у тебя в левом кармашке…

И ускакал по белому тоннелю.

Артур перебрал все три левых кармана, пока не обнаружил камешек. Черный сверкающий камешек, такой же, как носил на груди кентавр. С одной стороны камешка виднелось крохотное отверстие. Такого странного свистка Коваль никогда не встречал, но подарки обсуждению не подлежат.

– Пошли, что ли? – Кощей взглянул куда-то вверх, словно там висели часы. – Паренек-то твой кончается…

36 ФЕНИКС

Они не успели.

Или не успели бы в любом случае, Коваль этого так и не понял. Буба умер, последние минуты его сердечко отстукивало все триста ударов в минуту, Варвара не успевала менять на его лбу мокрые тряпки. Мортус сидел подле, грустный, обернулся на скрип двери.

– Кажись, птица мне нужна… да, так и есть…

– Буба что-то сказал перед смертью? – шепотом осведомился Коваль у Варвары.

– Бормотал навроде, – замялась девушка. – Бродяга-то, после евонных слов, сам не свой. Не поверишь, в ключе студеном искупался, вот только что, до вас. И щей с мясом котелок навернул, ага. А теперь вон, варит дрянь какую-то в котелке, Яга корешков ему нанесла, ага. Ой, а это кто с тобой, страшненький такой, с ключами?

– Это… это друг, – Артур решил раньше времени не называть Кощея по имени. Мало ли какие сказки читали Варваре в детстве?

Кощей коротко обнялся с Виевной, понюхал бурлящую жидкость в большом котле.

– Вроде с ахир-травой не перестарались, а? Слышь, старуха, птица ему нужна. Дашь сову?

Но Бродяга, тем временем, и сам обратил внимание на сову Яги. Акушерка безропотно позволила забрать одну из самых крупных птиц, хоронившихся от света на чердаке избы. Бродяга не стал брать сову в руки, он сунул в зубы тонкую трубочку, окунул ее другой кончик в склянку с порошком, приблизился к птице и дунул. Сова захлопала крыльями, заухала, забилась и… обмякла.

– Эхма, верно делает, – причмокнул губами Кощей.

Бродяга двигался по избе, словно сомнамбула, никого вокруг не замечая. Но с каждой минутой его поступь становилась все более упругой, а движения – точными. Пряди абсолютно белых волос на затылке старца начали прорастать нежно-русым цветом. От момента, когда Бродяга впитал предсмертное слово Виолы Чен, он помолодел лет на двадцать, а в пересчете на его почтенные года – так и на целый полтинник.

Он расправил уснувшую сову, положил на тряпку, поближе к тлеющим углям очага, и нахмурился, не соображая, что же предпринять дальше. Птица была жива, дергала когтистыми лапками, разевала клюв. Кощей пришел на помощь, раздвинул ей клюв щипцами, глубоко загнал внутрь трубочку с порошком и снова дунул.

– Он дарит ей новую жизнь… – почти благоговейно прошептала Усоньша Виевна. – Вишь, таинство-то древнючее, позабывали малость. Кажись, птицу сначала надо убить, а потом – снова воскресить…

От котелка к темному потолку с гулом взлетело облако дыма. Кощей повернулся, на его чумазой физиономии сверкали только зубы и глаза.

– Отвар почти готов, уходите подальше!

Кощею пришлось держать сову, пока старец через трубочку вливал ей в клюв горячий отвар. Птица билась, но все более вяло, пока не затихла окончательно. В избе резко потемнело, стих ветер, колотившийся о форточку. Железные пластины на спине ключника встали дыбом, превратив его в дикобраза. Бродяга ползал по полу, шептал что-то и чертил мелком круг. Затем расстелил в очерченном магическом круге тряпку, бережно уложил на нее трепыхавшуюся сову и достал нож с узким лезвием, больше похожий на скальпель. Камни в очаге внезапно стали подпрыгивать, как живые. Кощей присел рядом с Бродягой, что-то вполголоса подсказывал, иногда помогал.