Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Демоны Боддеккера
Шрифт:

— Такого никогда не случится, и мы оба это прекрасно знаем, — сказал я. — Это еще одна вещь, в которой нельзя вернуться к началу, к тому, как было раньше.

— И куда ты пойдешь? — Не успел я ответить, он махнул рукой. — А, не важно. С твоим-то резюме можешь сам выбирать.

— Главное, чтобы не пришлось писать сценарии для уличной шайки.

— Беда в том, что после Пембрук-Холла куда ни пойди — все шаг вниз.

— Иногда приходится идти и на это, — заметил я. Хотчкисс протянул мне руку.

— Что ж, желаю тебе всего самого-самого. Я пожал ее.

— Спасибо. Я благодарен. А теперь доедай свой сандвич. Он медленно поднял его.

— Хотелось бы мне узнать еще

одну вещь.

— Какую?

Он пожал плечами.

— Наверное, не стоит и спрашивать.

— Сегодня мой последний день, Хотчкисс. Так что тебе хотелось бы узнать?

— Понимаешь, я знаю, что ты сейчас переживаешь, я и сам прошел это все с Дансигер, когда мы расстались. Поэтому если невзначай наступлю на больную мозоль, так и скажи, я не обижусь. Меньше всего на свете мне хочется…

— Кончай извиняться и выкладывай, что тебя интересует. Хотчкисс несколько секунд помолчал, точно собираясь с

духом, а потом выпалил:

— Какая она?

— Кто? Хонникер из Расчетного отдела? — Я внимательно посмотрел на своего собеседника. По губам его скользила мечтательная полуулыбка, глаза затуманились и влажно поблескивали.

— Ну… — начал я. — Как будто…

— Ладно, понимаю. Не следовало спрашивать. Это слишком личное.

Мечтательное выражение исчезло, и мне не понравилось то, что пришло на замену ему. Конечно, памятная карусель с конкурсом на рекламу для «Наноклина» не стала концом мира — его мира, — но поселившаяся в глазах пустота намекала, что конец лично Хотчкисса куда ближе, чем все думают. И тут мне вдруг пришло в голову: а почему бы не создать еще один маленький сногсшибательный сценарий?

— Ничего подобного. — Я снова глубоко вдохнул. — В смысле, ну как можно найти слова, чтобы описать Хонникер из Расчетного отдела? — Глаза у него загорелись, а уголки губ поползли вверх. — Для меня это были потрясающие деньки и я никогда, никогда их не забуду. Ты ведь знаешь, одного слабого дуновения ее феромонов довольно, чтобы все только на нее и смотрели. Всякий хочет бежать на них, омыться в них, дышать лишь ими.

Она изумительна, невероятна. Знаешь, в ней есть все. Красота, ум, сексуальность, душевная теплота — да, я схожу с ума, потому что вынужден от всего этого отказаться. Мне пришлось заглянуть в самые глубины сердца и сделать труднейший выбор в своей жизни. Знаешь что, Хотчкисс? Она ведь умоляла меня, чтобы я позволил ей уйти вместе со мной, позволил бросить карьеру ради того, чтобы мы были вместе. Такая уж она. Но я твердо стоял на своем. Сказал: «Нет, ты не можешь пойти туда, куда пойду я. Вдруг я проиграю — и как мне жить, зная, что я увлек тебя навстречу неудаче?» Мне было тяжело, но она меня поняла. Должно быть, для нас обоих в жизни не было ничего более трудного, чем расстаться, но мы сумели себя преодолеть.

— Невероятно, — произнес Хотчкисс так тихо, что я с трудом расслышал его слова. — В смысле, иметь все, о чем можно только мечтать, — и самому от этого отказаться. И по-прежнему так любить друг друга. Старина, надеюсь, когда-нибудь и я смогу полюбить хотя бы вполовину так сильно. Тогда я умру счастливым. Честное слово.

Я кивнул.

— Я благодарен судьбе за то, что она позволила мне изведать эти глубины чувства. Не знаю, куда мне теперь идти и что делать… Я даже не знаю, смогу ли когда-либо глядеть на других женщин. Потому что после того, как ты был с такой женщиной, как Хонникер из Расчетного отдела… Думаю, Хотчкисс, ты в состоянии меня понять. Не ты ли сам испытал все это с Дансигер? Ты же чуть не умер, когда вы порвали отношения. И не вижу, чтобы с тех пор ты пробовал найти себе девушку.

— Да, — согласился он. — Я знаю, что

ты имеешь в виду.

После этого ленч не затянулся. Хотчкисс впал в задумчивое молчание и в два счета доел сандвич, пока я все еще клевал свой. В результате мы снова пожали руки и солгали, что будем держать друг друга в курсе — на том все и кончилось. Я попросил счет, а Хотчкисс отправился обратно в Пембрук-Холл. Заплатив Огилви, я и с ним обменялся рукопожатием, тоже сообщив, что выхожу из дела, хотя и не представляю, что принесет мне завтрашнее утро. Интересно, скоро ли весть о моем уходе просочится за пределы агентства и часы начнут пульсировать от предложений конкурентов Пембрук-Холла? Если, конечно, это вообще произойдет.

На обратном пути я старался собраться с духом для последнего, что еще оставалось — официального увольнения. Лучше всего, решил я, подняться прямиком на тридцать девятый и сообщить обо всем Финнею или Спеннеру, кого застану.

Войдя в вестибюль, я направился к лифтам для избранных, держа «ключ года» наготове. В хвосте общей очереди неприкаянно стояла Дансигер, так что я окликнул ее и помахал карточкой. Она прилетела в два счета.

— Спасибо, — сказала она, когда мы вошли в лифт. И прибавила после того, как закрылась дверь: — Я боялась, после вчерашнего ты и разговаривать со мной не захочешь.

— Без проблем, — заверил я. — Ты совершенно права, что не стала ждать всю жизнь.

Она неуютно переступила с ноги на ногу.

— Может, если у нас с Деппом ничего не получится…

— Получится, — пообещал я. — Он — отличный парень, из тех, кому не жаль проиграть.

— Не надо воспринимать это в таком ключе.

— Пембрук-Холл научил меня смотреть на вещи именно так.

— Хорошо. — Она как-то подозрительно избегала смотреть мне в глаза. — Понимаю, ты очень занят, но когда все-таки мы могли бы приступить к поискам людей в группу?

— Предоставляю это тебе. Дансигер так и взвилась.

— Послушай, Боддеккер, я знаю, все пошло не так, как тебе хотелось бы, но это еще не причина переваливать свои дела на меня.

— Тебе помогут Харбисон или Мортонсен. Кого бы из них ты ни выбрала себе в заместительницы.

— В заместительницы…

— Отныне творческая группа твоя, Дансигер. Я увольняюсь. Сегодня. И хочешь знать еще кое-что? Ты тоже из тех людей, которым не жаль проигрывать.

— Боддеккер…

Она шагнула ко мне. В этой маленькой кабине царила странная тишина. А потом наши головы начали сближаться. Ее — вверх, к моей, моя — вниз, к ее. И ничто во всем мире не могло бы остановить то, что должно было случиться.

Я уже ощущал тепло ее лица, как вдруг кабина дернулась и остановилась. На пару секунд мы замерли, потом движение возобновилось. Раздался громкий скрежет и двери лифта начали разъезжаться.

Дансигер отпрянула.

— Надо выходить. — Она медленно вышла из кабины. — Мне очень жаль.

— Мне тоже. Увидимся.

— О, Боддеккер!

Двери начали закрываться. Я ринулся к контрольной панели, но было поздно. Створки съехались, отрезав от меня лицо Дансигер, кабина вздрогнула и потащилась на тридцать девятый. Всю дорогу я ругался как заведенный.

В вестибюле тридцать девятого царило оживление. Рабочие устанавливали новую голограмму, на сей раз — бедного Пэнгборна. Сотрудники агентства сновали туда-сюда и останавливались поглазеть, стараясь при этом не перегораживать коридор, чтобы рабочие могли развернуться нормально. Я встал в очередь к секретарше. Когда же добрался до письменного стола, то назвал свое имя и сообщил, что хочу поговорить с кем-нибудь из старших партнеров.

— А, да. Боддеккер? — Да.

— Вас ждут. — Ждут?

Поделиться с друзьями: