День Дьявола

– Да. – Инквизитор снова сел на свое место и два других монаха безмолвно кивнули головами. – Да, так и было. До сих пор вы, проклятые иллюминаты, пользовались негласным покровительством сверху. Но хорошие времена для вас кончились! Карл V отрекся, и теперь у нас новый король. И, смею заметить, Филипп II умнее своего сиятельного отца. Умнее и благодетельнее. Он не заигрывает более с еретиками – такими, как вы, греховные alumbrados. Потому что он понимает всю опасность протестантской ереси. Он выжигает ее каленым железом! Он предпочел бы остаться королем без подданных, чем иметь еретиков среди своих подданных. А чем, скажи, ваша иллюминатская ересь отличается от лютеранской? Да почти ничем! Вы рядитесь в тогу истинной веры, считаете себя безгрешными, а сами обманываете верующих своим мистицизмом. Вы выступаете против святых обрядов, против церкви, против икон, против самого Папы! Вы утверждаете, что сие внушено вам Богом – но кто докажет, что сие не исходит от дьявола? Вы действуете по наущению дьявола. И в этом вы равны отвратительнейшим лютеранам!

– Мы католики… – Веларде говорил едва слышно. – Мы католики. Не избивайте иллюминатов, почтенные инквизиторы. Это не добавит вам ни денег, ни добродетели.

– Вы – гнусная секта, наущаемая врагом нашим, дьяволом! – На этот раз вскочил с места другой инквизитор – жирный боров с визгливым голосом. – Супрема приказала нам, Святой Инквизиции, учредить за вами особый надзор! Великий инквизитор Вальдес написал в своем письме Папе нашему, Павлу IV, что лютеранская ересь ведет начало от тех, кого зовут иллюминатами! И он прав, тысячу раз прав! Будь моя воля, я бы сжег вас всех живьем на костре, так же, как мы сделали это год назад с четырнадцатью лютеранами в Вальядолиде, и избавил бы мир от богомерзкой скверны!

– Тише, почтенный Эресуэло. – Главный из троицы инквизиторов тронул за рукав толстяка и тот тут же остыл, сел на место. – Вы чересчур усердны в своем праведном деле. Грешник, конечно, будет наказан по злодеяниям своим, но никто не намеревается сжигать его. Если он, конечно, покается… – Инквизитор хитро сощурился. – А он обязательно покается. Он расскажет нам о своих сообщниках…

– Нет. – Веларде плюнул в сторону инквизиторов. – Ничего я вам не скажу.

– Ну что ж, понятно. – Главный инквизитор, похоже, был доволен. – Тогда приступим.

Палач вынул из огня свой инструмент, раскалившийся почти добела. Второй палач встал сзади стула, схватил пытаемого за уши и прижал голову его к спинке стула. Первый палач высоко поднял свой отвратительный инструмент и медленно опустил его. Раздалось шипение и запахло горелым. Франсиско завопил так, что у меня заложило уши.

Теперь я понял, что за коричневые пятна были на голове у Веларде. Это были места, где кожа обуглилась.

Я отпрянул от глазка, не мог я больше этого видеть. Будь моя воля, я ворвался бы сейчас в эту комнату и перебил всех этих садистов-инквизиторов. Нет, пожалуй, я не стал бы их убивать. Нельзя убивать людей, какими бы кошмарными они не были. Я просто вырубил бы их и вытащил отсюда несчастного Франсиско. Он никак не заслуживал таких пыток.

Глупо было так думать. Что мог я сделать один в этой крепости, где, наверняка, полным-полно вооруженных стражников?

Я медленно побрел дальше. И скоро наткнулся на следующий глазок.

4

Здесь допрашивали женщину. Она была обнажена до пояса, связанные руки ее лежали на коленях. Ее еще не пытали. Наверное, ее и не было нужды пытать, потому что она и так ничего не скрывала. Она, бедненькая, испуганная до смерти, и так соглашалась со всем тем, что говорили ей четыре урода с бритыми макушками, сидящие за столом. Она была готова признаться в чем угодно, и просила благородных великодушных сеньоров инквизиторов не применять к ней пытки. И вот тут-то она, конечно, ошибалась. Потому что пытки были фирменным блюдом в этом заведении, ради них-то все это и затевалось. И четверо людей в бурых сутанах уже облизывались в предвкушении лакомого зрелища.

– …И все же она упорствует в своей ереси, – заметил один из них. – Придется допросить ее должным образом – прибегнув к пытке! Палач!..

– О, нет! – женщина упала на колени и воздела связанные руки перед собой. – Прошу вас!.. Милостивые сеньоры! Что я еще не сказала? Я призналась вам, что принадлежала к отвратительной секте alumbrados…

– Ты еще не призналась в своей лютеранской ереси!

– Да, да, я признаюсь, – поспешно сказала женщина. – Если вам будет так угодно, достопочтимые господа, я могу признаться и в этом. Правда, сама я не ругала Папу, клянусь. Я не отрицала власть Папы, и не отрицала существование Чистилища, и не говорила, что молитвы Ave Maria и Salve надо читать не дальше слов mater dei. Я была хорошей католичкой! Но я знала одного фламандца. Он говорил много дурного про испанцев, говорил, что они – грешники и свиньи, и много добра говорил про фламандцев. Говорил, что у фламандцев правильная вера, и говорил, что Лютер – святой. …

– Как звали этого нечестивого иностранца?

– Я не помню! – женщина зарыдала. – Я видела его всего два раза! И он…

– Вот видите, уважаемые лиценциаты. – Инквизитор наставительно поднял указательный палец вверх. – Обвиняемая созналась в страшном грехе. Лютеранская ересь – что может быть страшнее? Отпустить лютеранина без пыток – это согрешить перед Богом. К тому же, она упорствует в нежелании своем выдать своих отвратительных сообщников…

Женщина обреченно молчала, оцепенев от ужаса. Она наконец-то поняла, куда попала.

– …а потому обвиняемая донья Катерина де Ортега приговаривается к tortura del agua [98] , снисходительно учитывая то, что она женщина благородного происхождения и имеет склонность к примирению с Богом…

Палач извлек из ящика огромную воронку. Потом он схватил бедную женщину за руки, швырнул ее на скамью и начал привязывать ее ноги к скамье широким черным ремнем.

– В каком виде будет проведено испытание, коллега? – обратился один из инквизиторов к другому. – Per os или per anum? [99]

98

Пытке водой (исп.).

99

Через рот или через заднепроходное отверстие? (лат.).

Я отвернулся от глазка. Не хотел я видеть то, что произойдет дальше. Я представлял, как это происходит, видел в Музее Инквизиции. Такая пытка применялись обычно к женщинам. У этих садистов пытка водой почему-то считалась более великодушной. Жертву клали на скамью вверх лицом, привязывали, и в рот ей вставляли специальную воронку. В воронку наливали воду, литр за литром. Несчастная должна была глотать все это – или захлебнуться. И скоро живот ее раздувался, как пузырь. Боли были адские. Мало того, если обвиняемая упорствовала и не хотела сознаваться в том, в чем ей было предписано признаться, ее били деревянной палкой по животу. Несколько хороших ударов – и внутренности разрывались…

Впрочем, до этого доходило редко. В цели добрых, благочестивых и набожных инквизиторов не входило убить свою жертву. Ее надлежало только должным образом искалечить, но оставить в живых. Чтобы жертва могла доползти до аутодафе [100] , взобраться собственными ногами на помост и предстать перед ликующей глазеющей толпой черни и знатными вельможами, восседающими на креслах из черного бархата. Произнести слова покаяния перед Богом. И может быть, даже быть прощенной, «примирившейся с Богом». После чего раскаявшийся милостиво приговаривался к тюремному заключению, нередко пожизненному, или к ссылке, или к заключению в монастырь, или к публичной порке розгами. И уж конечно, в любом случае, к конфискации имущества, каковое, по воле Божьей, отходило в государственную казну.

100

Аутодафе (auto-de-fe) – акт публичного покаяния еретиков, оглашения их приговора, и, часто, исполнение наказания (вплоть до сожжения).

Я мог бы еще много рассказать об этом. Но если вы захотите узнать об этом побольше, вы сами об этом прочитаете. Так интереснее – узнать обо всем самому.

А я двинулся дальше. Я был голоден, и мне хотелось пить. Но еще большей жаждой во мне было желание действовать. Я хотел знать, для чего помещен в эту мрачную темницу.

И скоро я узнал это. Следующий глазок, на который я наткнулся, был последним. Я заглянул в него и увидел своего знакомого – Дона Фернандо де ла Круса. Того alumbrado, с которым имел разговор не так давно.