День пришельца (сборник)

– Жаль, что не дрынобула, – сокрушённо покачал головой дед и с сожалением посмотрел на меня. – Я бы многое мог о дрынобуле рассказать… Дрынобула – это да! Это вещь. Всем вещам вещь. Без неё никуда. Правильно я говорю? – обратился он к птеродактилю.

– Эт точно, – согласился птеродактиль Ксенофонт. – Куда ж без неё? Без дрынобулы и человек не человек, и аппарат не аппарат.

От их идиотского диалога, полунамёков и недосказанности у меня начала тихонько кружиться голова. Причём как-то странно: сама голова, то есть череп, вроде бы оставался на месте, зато мозги в черепной коробке начали колебаться вокруг вертикальной оси туда-сюда.

Пользуясь моментом, пока они беседовали друг с другом и не обращали на меня внимания, я начал тихонько отступать. Но не тут-то было.

– Ты куда?! – дурным голосом возопил птеродактиль Ксенофонт, заметив мой манёвр. – Якшаться с нами не желаешь?! Интеллигента из себя корчишь?! Укушу!!!

Он распахнул зубатую пасть во всю ширь и безумными глазами уставился на меня.

Я замер на месте.

– Да я так… Никуда не…

Дед достал из кузовка громадный мухомор, размял его в руке и залепил крошевом пасть птеродактиля.

– Помолчи, наркоман хренов, – урезонил он птеродактиля и посмотрел на меня. – Вот так с ним всегда. Нажрётся мухоморов, а потом рвётся всех кусать. Не пойму, как ему до сих пор зубы не повыбивали?

Птеродактиль возмущённо промычал набитой пастью, я тактично промолчал.

– Итак, чего ты ещё хочешь? – опять спросил бомж.

Он с прищуром смотрел на меня, и взгляд у него уже был не подслеповатый, как вначале, а острый и проницательный. Определённо, и со слухом у него всё в порядке.

Вещий птеродактиль хотел сообщить очередное моё желание, но из набитой мухомором пасти выдавилось лишь невразумительное мычание.

– Больше ничего… – промямлил я и снова принялся пятиться. – Извините, мне пора… Дела ждут…

– Пора, так пора, – пожал плечами дед. – Дела, так дела.

Птеродактиль Ксенофонт возмущённо захрипел, судорожно забил крыльями, замотал головой, разбрасывая из пасти крошево мухомора.

– До свиданья… – выдохнул я, пятясь всё быстрее.

– Бывай… Ежели мухоморчиков захочешь, заходи. Для дорогого гостя гостинчик всегда найдётся.

Бомж отвернулся, и я стремглав выскочил сквозь крапиву на улицу. Крапива за мной вновь сомкнулась, скрыв с глаз одиозную парочку, и я перевёл дух.

– Ты чего это… – сипло заперхал из-за крапивных зарослей птеродактиль Ксенофонт, откашливаясь крошкой мухомора, – ты чего это мои мухоморы всяким пришлым предлагаешь?!

«Чревовещание…» – ухватился я за первое пришедшее в голову объяснение. Логики в объяснении было с соломинку, но должен же утопающий за что-то хвататься? Видел на эстраде всяких чревовещателей, но птеродактиль Ксенофонт давал сто очков вперёд любой кукле. Как настоящий…

А затем мне стало не до чревовещателей и их кукол – пробираясь сквозь заросли, я напрочь забыл, что они крапивные, сильно ожёг кисти рук, и боль настигла меня, как это всегда бывает, с некоторым опозданием. Я запрыгал на месте, затряс руками. Кисти рук на глазах начали багроветь, покрываясь волдырями, но боль постепенно стала утихать, сменяясь нестерпимым зудом.

– Пописай на руки, легче будет, – посоветовал чей-то унылый голос.

Я ошарашенно огляделся, но улица по-прежнему была пустынной. Ничего вокруг не изменилось: всё тот же ковровый газон под ногами, те же привилегированные коттеджи, те же палисадники за штакетниками…

У ближайшего коттеджа на штакетнике сидела забытая кем-то кукла из голубой мутно-прозрачной пластмассы. Кукла была похожа на малайского долгопята-привидение: грустная мордочка, громадные янтарные глаза, застывшие в вечном удивлении, длинные суставчатые пальцы, крепко охватившие штакетину. Кукла была сделана мастерски, и если бы не странная голубая полупрозрачная пластмасса, из которой отлили тельце, её можно было принять за живую зверушку.

«Ещё одна…» – индифферентно подумал я и шагнул к кукле, растирая зудящие от крапивы руки.

– Это ты со мной разговаривала? – напрямую спросил я.

Кукла приоткрыла скорбный рот и грустно призналась:

– Я.

Я ничуть не удивился. Устал удивляться. Куклой больше, куклой меньше… И кто у этой куклы чревовещатель, меня не интересовало. Деревня сплошных циркачей и кукловодов. И Наполеонов Бонапартов. Последних, правда, я пока не встретил, но завтра обещали познакомить с пришельцами. И в этом шеф оказался прав, будто предрёк, – не только птеродактили могут быть вещими.

– Ты случайно, не домовик? – на всякий случай поинтересовался я.

– Разве я похожа? – обиделась кукла. Говорила она с натугой, растягивая слова, словно ей было лень. Долгопяты, как и лемуры, и ленивцы, ночные животные, всё делают обстоятельно, неторопливо, и кукла их старательно имитировала.

– Откуда мне знать? – пожал я плечами. – Домовика в глаза не видел.

Кукла подумала, замедленно моргнула.

– Зачем тогда сравниваешь? – протянула она.

– Я не сравниваю, а спрашиваю. А спрашиваю потому, что не видел.

Кукла снова подумала и изрекла:

– Мудрёно что-то…

– Неужели мудрёнее сентенций птеродактиля Ксенофонта? – буркнул я.

– Ксенофонт и Хробак на тебе психологический тест отрабатывали, – грустно вздохнула кукла.

– Ах, вот даже как? – поёжился я. Не ожидал, что обещанные Лией «ягодки» будут именно такими. Или это только «цветочки»?

– Значит, старика с птеродактилем Хробаком зовут? – уточнил я.

– Да.

– А кто он?

– Кто? – бесцветно переспросила кукла.

– Хробак. Леший, что ли?

Кукла подумала.

– Какой ещё леший? Он – Хробак.

Ответ, как всегда, был впечатляющ. С маразматиками в деревне я уже познакомился, теперь, похоже, настала очередь тугодума. Одно другого не лучше.

– Хробак, так Хробак, – согласился я. – А тебя как зовут?

Кукла вновь задумалась.

– Ля-Ля, – наконец горестно произнесла она и продолжила: – Ля-ля-ля, ля-ля, ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля, ля-ля, ля-ля-ля, ля-ля…

Я послушал-послушал, затем, стараясь говорить вежливо, перебил: