Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Дэн же тем временем в середине марта объявился в верховьях Юцзяна. Тут он узнал, что остатки 7-го корпуса вместе с примкнувшими к ним частями 8-го корпуса под командованием Ли Минжуя уже давно ушли в Дунлань. Делать было нечего, и он отправился в вотчину Вэй Бацюня. Путь был тяжелый и опасный, по горным тропам. На одной из троп на него напали вооруженные разбойники и, обнажив мечи, потребовали «кошелек или жизнь». Дэн, благоразумно отдав находившиеся при нем 20 юаней, сумел избежать смерти 73.

Наконец в начале апреля он добрался до высокогорной деревеньки Учжуань, где жил старина Вэй. Очевидец рассказывает: «Сыпался мелкий-мелкий дождик, и как раз, когда пришла пора зажигать лампу, решительный молодой человек в плетеной бамбуковой шляпе и с тростью в руке, обутый в соломенные сандалии, в высоко подвернутых штанах весело подошел к дверям нашего дома. Позади его шел красноармеец» 74. Незнакомец представился Дэн Бинем и попросил отвести его к «старшему брату Ба».

Дэн знал Вэя с осени 1929 года. Они познакомились в Наньнине, куда Вэй приехал для участия в одном из коммунистических собраний. Представил их

друг другу тогдашний руководитель гуансийских коммунистов Лэй Цзинтянь, и с тех пор они находились в очень хороших отношениях, даже звались братьями 75. Встретив Дэна теперь, мокрого и голодного, Вэй Бацюнь не смог сдержать волнения. Он усадил его возле домашней жаровни, чтобы тот обсох, накормил, а на следующий день передал в его распоряжение один из кабинетов своего советского правительства. Оно располагалось в бывшем храме языческого божества Куйсина (буквально: Главная звезда), покровителя тех, кто собирался держать экзамен на ученую степень. Выстроенный в виде четырехэтажной шестигранной башни всего за 23 года до того храм был самой большой достопримечательностью деревни Учжуань — одного из немногих мест в Гуанси, куда не рисковали забираться гоминьдановские каратели.

В деревне Дэн провел ни много ни мало целый месяц. Никакого 7-го корпуса здесь не было, и где он находился, никто, даже Вэй, точно не знал; говорили, что ушел в соседнюю провинцию Гуйчжоу. Вот Дэн и остался жить в Учжуани, посвятив все свое время соединению большевизма с чжуанским крестьянским движением. Вместе с Вэем и находившимся тут же Лэй Цзинтянем он разработал несколько документов по аграрному вопросу, пытаясь внушить патриархальным чжуанам, что их общество на самом деле разделено на тухао, лешэнь, дичжу, фунун,а также середняков, бедняков, батраков и ремесленников. Так же, как и китайское. А потому «в Поднебесной бедные люди — одна семья и бедный человек не бьет бедного человека». Для того же, чтобы грабить и убивать, существует достаточно тухао, лешэнь, дичжуи фунун 76.

В тот период большое внимание он уделял пропаганде колхозного образа жизни. Во время его недолгого пребывания в Лунчжоу он видел, как в одном волостном центре на китайско-вьетнамской границе жители по собственной инициативе перешли к коллективной обработке земли. Они конфисковали не только землю богатых, но вообще всю, которая была. После этого собрали по домам зерно, скот, утварь и передали сельсовету. В городке «была построена одна большая кухня, которая находилась в ведении отдела потребления [сельсовета], а также один большой коровник. Все хозяйственные постройки, сельскохозяйственные орудия и рабочий скот находились в общем пользовании» 77. Этот эксперимент, похоже, понравился Дэну, и он разработал специальные «Положения о совместной обработке земли» для дунланьских чжуанов на тот случай, если они этому последуют. Он, правда, не настаивал на поголовном и немедленном переходе к такому виду хозяйствования, предлагая решать этот вопрос сельсоветам. Все-таки те марксисты, труды которых он читал в Москве, не советовали переходить к колхозам поспешно. Правда, один из них (Сталин) уже поменял точку зрения, и вожди Дэна в Шанхае одобрили новый большевистский курс. В итоге на не очень настойчивые уговоры Дэна в колхоз записались жители только двух деревень, другие либо довольствовались «помещичье-кулацкой» землей (таких было меньшинство), либо конфисковывали всю землю — и ту, что принадлежала дичжуи фунун,и ту, что бедным крестьянам, но сообща на ней не трудились, а уравнительно делили посевные площади между всеми дворами, и богатыми и бедными. (Большая часть дунланьских чжуанов, очевидно, не могла понять, как можно совсем лишать собственности родственников, пусть даже богатых; иное дело — взять всё и поделить поровну 78.)

Между тем в начале мая 1930 года Дэн получил известие о том, что Ли Минжуй и Чжан Юньи со своими войсками вновь объявились в Гуанси, причем недалеко от Дунланя, примерно в 70 ли к востоку. Дэн сразу же поспешил к ним, чтобы обсудить ситуацию. Поразмыслив, все трое решили вновь продвигаться в Босэ, куда через некоторое время и направились двумя колоннами. Им позарез нужны были деньги, чтобы выплатить жалованье солдатам. В результате, взяв город, они в который уже раз спровоцировали эпидемию грабежей по всей округе. Вот что писала тогда об этом китайская пресса: «Красная армия… заняла район Босэ, немедленно установив режим террора на площади в 170 [квадратных] миль… Многие богачи пожалели… почему не родились бедняками, а чиновники — простыми людьми» 79.

Правда, немало жителей города и близлежащих деревень, не дожидаясь нового нашествия коммунистов, заранее спаслись бегством. Все более или менее зажиточные купцы, например, уплыли в Наньнин. При этом увезли с собой не только товары первой необходимости, но и огромные запасы опиума стоимостью 800 тысяч долларов 80. Это, конечно, не могло не расстроить Дэна и его товарищей: взять с города много они уже не могли. Да и надолго оставаться в нем им не следовало. К Босэ стремительно продвигался юньнаньский генерал Чжан Чун, к столкновению с которым «красные» не были готовы. «Юньнаньская армия умела воевать, это был серьезный враг», — вспоминал позже Дэн 81. Пришлось срочно эвакуироваться в местечко Пинма за 60 ли вниз по реке Юцзян. Здесь 7-й корпус оставался до середины осени. Радиосвязь с Шанхаем отсутствовала, и Дэн не мог ни отчитаться о работе, ни получить указания.

Неожиданно в конце сентября из Гонконга к нему в Пинма прибыл специальный представитель созданного в начале 1930 года Южного бюро ЦК Компартии Китая, высшего органа партийной власти не только в Гуанси, но и в других южных провинциях — от Юньнани до Фуцзяни. Звали этого человека Дэн Ган, и был он лишь на год старше

Дэна. Всего за несколько недель до того он вернулся в Китай из Москвы, где, как прежде Дэн, учился в течение года в Университете трудящихся Китая, к тому времени переименованном в Коммунистический университет трудящихся Китая (КУТК). В Советском Союзе Дэн Ган носил странный псевдоним — Дон Стиль, хотя, конечно, мало походил на испанского или латиноамериканского аристократа 82. Он сообщил Дэну и командованию 7-го корпуса, что уже несколько месяцев назад, 11 июня 1930 года, Политбюро приняло сенсационное постановление «О новом революционном подъеме и победе первоначально в одной или нескольких провинциях». Написано оно было Ли Лисанем и, по существу, ориентировало коммунистов на развертывание немедленной революционной борьбы за власть. «Революция, сначала вспыхнув в Китае, вызовет великую мировую революцию», — говорилось в постановлении 83.

В этой связи на 7-й корпус возлагалась задача перейти в северо-восточную Гуанси и взять крупнейшие города Лючжоу, Гуйлинь и сам Кантон! 84План был, конечно, безумный, так как корпус в то время насчитывал всего семь с небольшим тысяч бойцов, а ему противостояли сотни тысяч солдат гоминьдановских и милитаристских войск. Но аналогичные по абсурдности планы летом — осенью 1930 года под нажимом Политбюро старались реализовать почти все коммунистические войска в советских районах. Мао и Чжу, например, безуспешно атаковали Наньчан и Чаншу, а отряды Хэ Луна (того самого экс-бандита, который 1 августа 1927 года возглавил мятеж в Наньчане) — угрожали Ухани.

Дэн и Чжан Юньи попытались мягко объяснить Дэн Гану, что выполнить намеченное будет трудно, но тот и слушать не захотел. Именно на него Южное бюро ЦК возложило миссию возглавить командование 7-м корпусом, так что дискуссии были неуместны. 2 октября расширенное заседание фронтового комитета приняло решение о походе, и через два дня на общем построении войска дали торжественную клятву сражаться не на жизнь, а на смерть 85.

В верховьях Юцзяна (в Дунлане) остались только отряды «старшего брата Ба». Забегая вперед скажем, что через два года, в октябре 1932-го, под натиском врага советская власть в Дунлане падет, а старину Вэй Бацюня настигнет смерть от руки собственного любимого племянника, который в одну из темных ночей заколет его сонного пикой, польстившись на обещанную гоминьдановцами награду в 1400 юаней. Голову Вэя он передаст гуансийским властям, которые в течение нескольких месяцев будут возить ее, заспиртованную в стеклянном кувшине, по городам и деревням провинции для устрашения возможных бунтарей. Похороненную затем в городе Учжоу на востоке провинции, эту голову найдут лишь в конце 1961 года, через 12 лет после прихода Компартии Китая к власти. Череп эксгумируют и отправят в Пекин (очевидно, для тщательной экспертизы), а на месте прежнего захоронения построят мемориал 86. Что же касается тела «старшего брата Ба», то его предадут земле сами дунланьские крестьяне, сразу же после гибели бунтаря. Они похоронят его в окрестностях уездного центра, у подножия красивой горы Тэяшань (Большой зуб). После же коммунистической революции, в 1951 году, новые власти перенесут останки Вэя в Дунланьский городской парк павших героев.

Но все это будет позже, а пока главные силы 7-й корпуса начали кружить по северо-восточной Гуанси и юго-западной Хунани, тщетно пытаясь пробиться к Лючжоу или Гуйлиню. По дороге они захватывали маленькие городки, нещадно грабили их и тут же оставляли под натиском превосходящего по силе противника. В конце концов, в начале января 1931 года, потеряв две трети состава, добрались до отдаленного гуансийского городка Цюаньчжоу, зажатого меж заснеженных гор на границе с Хунанью в 250 ли к северу от Гуйлиня. Здесь, не выдержав, Дэн и Чжан Юньи резко выступили против продолжения авантюры. Поступок был смелым, но на этот раз своих командиров поддержали многие участники похода, после чего Дэн Ган, не в силах противостоять большинству, срочно выехал жаловаться в ЦК 87. Каково же было его разочарование, когда, прибыв через месяц в Шанхай, он узнал, что лилисаневский курс был уже давно отменен ЦК, получившим грозный окрик из Москвы. Разглагольствовавший об «обострении всех противоречий» в Китае Коминтерн явно не ожидал, что вожди китайской компартии в спешном порядке развернут атаки на крупные города, обескровливая свою Красную армию и провоцируя мировую революцию.

По иронии судьбы Исполком Коминтерна осадил Ли Лисаня как раз в тот момент, когда Дэн Ган приехал к Дэн Сяопину в конце сентября 1930 года. 24–28 сентября расширенный пленум ЦК Компартии Китая заслушал «беспощадную» самокритику Ли Лисаня, после чего несчастный Ли по требованию Сталина выехал в Москву на проработку. 16 ноября в Китае получили «Письмо ИККИ о лилисаневщине», в котором политическая линия Ли объявлялась «антимарксистской», «антиленинской», «оппортунистической» и «по существу» троцкистской 88. А в начале января 1931 года в Шанхае специальный посланец Кремля, бывший ректор Коммунистического университета трудящихся Китая Павел Миф (настоящие имя, отчество и фамилия — Михаил Александрович Фортус), на новом расширенном пленуме ЦК реорганизовал руководящие органы китайской компартии, волевым решением введя в Политбюро, а затем и в его Постоянный комитет своего бывшего студента, знакомого нам Чэнь Шаоюя (псевдоним — Иван Андреевич Голубев), до того не входившего даже в Центральный комитет. После этого именно Чэнь, начавший доминировать в руководстве партии, развернул оголтелую антилилисаневскую кампанию, поддержанный некоторыми другими выпускниками Коммунистического университета, прежде всего введенным Мифом в состав ЦК Шэнь Цзэминем (псевдоним — Гудков, кличка — Гудок), а также Бо Гу (настоящее имя — Цинь Бансянь, русский псевдоним — Погорелов, клички — Погги и Погнер), Ван Цзясяном (клички — Коммунар и Коммусон) и Чэнь Юаньдао (Невский). Старые вожди партии, Сян Чжунфа, Чжоу Эньлай и Чжан Готао, тоже входившие в Постоянный комитет, были вынуждены принять новый курс, несмотря на то что особого уважения к «мифовским птенцам» питать не могли.

Поделиться с друзьями: