Держава (том первый)

— Не, мужики, у меня дела, — покинул их Шотман, а Васька Северьянов призадумался, сглотнул слюну и в приказном тоне произнёс:

— Сделаем так. Сходим в трактир. В «Аркадию», например, пообедаем, а затем посетим только что открытое господином Варгуниным место народных гуляний за селом Александровское. Я и сам там ещё не был, но мужики рассказывают, что за гривенник можно получить массу удовольствия от «гигантских шагов», не знаю, что это такое, до качелей — взвейтесь юбки, ежели девчат встретим и, главное, — глянул на Гераську, — можно залезть на шест и отхватить халявные хромовые сапоги…

У Гераськи от этих слов округлились, как у филина, глаза и он стал шевелить губами, что–то подсчитывая.

— В довесок к перечисленным удовольствиям: вертящееся бревно, карусели, а вечером будет играть военный оркестр и танцы… Особенно сейчас популярна полька «трямблям».

— Чего «блям?» — отвлёкся от приятных расчётов Гераська.

— А перед этим — «трям». Танец такой, деревня. Слухай ухом, а не брюхом, — высказал своё неудовольствие старший брат.

По народному выражению — дым в кабаке стоял коромыслом. Но это весьма мягко сказано.

— Да-а, ребята, если бы наша заводская труба дымила в этот трактир, но никто не курил, то дышать было бы легче, — отыскивая столик, ворчал Васька Северьянов. — Здорово дядь Толь, — поздоровался с крепким тридцатилетним усатым мужиком в чёрной косоворотке, что–то вполголоса обсуждающим с тремя приятелями.

Те согласно кивали головами. На приветствие он не ответил, так увлёкся разговором.

— Ох, и дерзок с начальством дядь Толя, — усевшись за соседний с компанией столик, стал просвещать братьев Северьянов. — Ничего не боится. Про него говорят, будто из дворян. Сашка рассказывал, что учился в Симбирском кадетском корпусе, но был исключён за какие–то нарушения. Видно, с начальством поцапался. Затем грыз науки в Ярославской военной гимназии. Там, по словам Шотмана, целый бунт организовал, и был переведён в Вольскую исправительную прогимназию, что в Саратовской губернии… Откуда, за многочисленные нарушения тоже отчислили…

— Смелый человек, но без царя в голове, — тихо, чтоб не услышали за соседним столом, произнёс Артём.

— Да-а! Тут ты прав, Артёмка. Царя в голове не держит. И с такой репутацией приняли на службу в Гвардейский флотский экипаж.

— Эх, мне бы туда! — размечтался Герасим. — Сапоги бы, поди, хромовые дали, со скрыпом… И тельник полосатый.

— Но и там, несмотря на тельник, цапался с командирами, за что трижды ссылался в Бобруйский дисциплинарный батальон. И вот такой бесшабашный башибузук поступил в конце девяностых годов на завод. Мы, кстати, с ним в одно время устраивались. Вот потому я его и знаю.

Гераську висящие на столбе дармовые сапоги интересовали много больше, чем башибузук дядя Толя.

«Народ ведь в городе простой. Вмиг заберутся на столб, и сопрут мою обувку», — стал торопить брата и Северьяна скорее посетить Александровский «трямблям».

— Айда, робяты, в сад Попечительства народной трезвости, — чуть покачиваясь, поднялся он из–за стола, — где жалающим сапоги со скрыпом выдают.

Никто не спорил. Прихватив бутылку пшеничной, направились на праздник жизни.

У Гераськи было своё веселье. До самого вечера он корячился по гладкому столбу за вожделенными сапогами, но добился лишь прорехи на портах и не слишком трудовых мозолей.

— Во-о! — показал брату и Ваське натруженные ладони в волдырях. — Издевается, что ли, окоянный столб надо мной. Была бы у него морда — дал бы, — возмущался под смех окружающих.

В понедельник после работы Шотман с Северьяновым повели братьев устраиваться в вечернюю техническую школу.

Увидев красное четырёхэтажное здание школы, так непохожее на их деревенскую, Артём разволновался и предложил перекурить, чему успел научиться за месяц работы на заводе.

Миновав некрашеные деревянные склады, компания села на ящики, разбросанные у берега, и закурила.

Один Гераська размышляя: «На хрена сдалась мне эта вечерняя школа, — задумчиво пялился на чадящий, с потёртыми бортами буксир, с урчанием тащивший баржу. — В моряки хочу, а не в школу», — пытался сосредоточиться на словах Шотмана:

— Арифметике обучат и родной речи.

«Что я, говорить что ли, не могу», — вздохнул Гераська.

— … Техники и инженеры научат читать чертежи, ознакомят с оборудованием и механизмами. С основами слесарного мастерства. Ну и ещё кое–чему… Больше о жизни станете понимать, и о антинародной власти, которая угнетает рабочий класс, — затоптав папиросы, вышли на брусчатку Шлиссельбургского тракта и направились к зданию школы.

30 апреля утром, Шотман подошёл к братьям.

— Ребята, тут дело такое, — поковырял пальцем облупленный бок станка. — Подойдёте к мастеру и возьмёте на завтра отгулы. В лес на маёвку пойдём. Ему заплачено, проблем не будет, — вытер ветошью пальцы и направился к другим рабочим.

— Эх ты, вот здорово, — обрадовался Гераська, — опять же выпивка халявная наклюнется. А вон как раз и мастер подгребает. На рыбака и лещ плывёт, — показал пальцем в сторону приближавшейся пузатой фигуры в лихо заломленной бескозырке.

— Одного тока отпущу, — неожиданно заерепенился, по образному выражению Гераськи, «лещ в бескозырке». — Хто круглое катать, а плоское таскать станет? — закатился смехом мастер.

— Артём, братишка, ну можно я отгул возьму, — взмолился Гераська, скорчив умильную рожицу.

На следующий день огромная толпа собралась на опушке леса.

— Герасим! — строго глянул на предвкушающего выпивку парня Шотман. — Тебе особое задание от рабочего класса. Будешь нас охранять, а как увидишь посторонних, дашь знать.

— А как я дам? — растопырив уши из–под фуражки с лаковым козырьком, поинтересовался он, разглядывая взбирающегося на расшатанный ящик рабочего.

«О-о! Да я с этого ящика недавно на буксир любовался», — хмыкнул Гераська.

— Ты не хмыкай, — сделал ему замечание Шотман, а свисти ежели что.

Рабочий, балансируя на ящике и размахивая рукой, костерил виноватое во всём правительство, морское министерство, к которому относится Обуховский завод, и особенно помощника директора, подполковника Иванова:

— Это такая гнида, чтоб ему захлебнуться в морской пучине али в водке, — замерев на ящике, задумчиво высморкался в траву. — Нет, в морской пучине, — пришёл он к окончательному выводу.