Держава (том первый)
Шрифт:
— А как же ты хочешь, сударь? Разве сумеешь пошить форму без материнского глаза? Николаевская шинель тебе явно длинна, — глядела то на сына в шинели, то в огромное трюмо о трёх зеркалах. И ей казалось, что в каждом зеркале шинель другая. В одном — нормальная, в другом — длинная, в третьем — короткая.
— Мадам! — убеждал её Норденштрем. — Шинель господину офицеру в самую пору.
Кроме шинели заказали пальто, парадный мундир, сюртук.
Затем кучер Ванятка вёз их к Фокину, где заказывали походную и парадную амуницию.
Кобуру и погоны Аким выбрал самостоятельно, но классическую гвардейскую фуражку от Фокина, Ирина Аркадьевна заказала сама.
Небольшие поля фуражки должны быть в меру мягкие и немного измяты, чтоб придать офицеру ухарский, и в то же
А самое главное, заказали знаменитую гренадёрку. Сшить её являлось целым искусством. Занимался этим опытнейший мастер под пристальным наблюдением своего хозяина, который один на весь Петербург брал подряд на пошив этого архаичного головного убора, являвшегося особой гордостью чинов Павловского лейб–гвардии полка.
Даже венчавший гренадёрку помпон являлся произведением швейного искусства.
Для нижних чинов он изготовлялся из шерстяных ниток, для офицеров — из серебряной канители.
В этот день сил у Акима больше не было. Он от всей души завидовал Ванятке, который на рынке приобретёт штаны с косовороткой и фуражку без канители, вот и все дела.
«Ведь мечтал в детстве извозцом стать, чего в офицеры подался…»
Выйдя из магазина, потеряли кучера.
— Вон он, у водопойки стоит, — указал Аким на небольшое каменное здание с чугунными раковинами, из которых поили лошадей.
Сбившиеся в кучу кучера так увлеклись разговором о тороватых хозяевах и придирках полиции, что не заметили подошедшего офицера.
Увидев Акима, Ванятка быстро взгромоздился на облучок.
— Мы уже попили, ваше благородие, — жизнерадостно сообщил он и чмокнул губами, направив экипаж к дверям магазина, где ждала хозяйка.
На следующий день ехали в обувной магазин заказывать парадные и строевые сапоги. Штиблеты повседневные и на выход, лаковые и обыкновенные, что тоже отнимало уйму времени.
«Жалко Натали нет в городе, — уныло размышлял Рубанов. — С ней душой бы отдохнул от магазинной жизни.
Кроме формы и амуниции, согласно полковых правил и традиций, о которых поведал адъютант полка, Аким заказал именной комплект из серебра: столовые и десертные ножи, вилки и ложки, а так же небольшой серебряный кубок для питья. Всего семь предметов, с гравировкой фамилии, имени, отчества и года выхода в полк.
Долго любовался надписью на кубке: «Рубанов А. М. — 1901 г.»
В начале сентября, договорившись с Зерендорфом, отвезли в канцелярию полка и передали Эльснеру футляры с именным серебром, получив от него «служебные билеты» для представления офицерам полка.
Не удержавшись, Аким прочёл: «Подпоручик Рубанов А. М. представляется по случаю выхода лейб–гвардии в Павловский полк».
— На другой стороне: чин, фамилия и адрес офицера, которому вы должны представиться, господа, — улыбнулся Эльснер. — Число проставите чернилами. Ничего не поделаешь, таковы правила и традиции. Штатские знакомятся, военные — представляются. И вот ещё что. Этот билет полагается передавать лишь холостым офицерам. Если нет дома, отдадите денщику или прислуге. Женатым офицерам следует, кроме билета, оставлять визитную карточку для жены. Традиции, господа, — развёл он в стороны руки, словно Рубанов с Зерендорфом были не согласны и спорили. — Приказ о вашем зачислении вышел, так что визитки заведите непременно, — полез в ящик стола и вытащил свою. — Карточки, господа, отнюдь не печатные, а литографированные, — опять стал копаться в ящике стола. — Сейчас найду адрес литографии. А мою возьмите для примера, чтоб заказать такого же формата, на самом дорогом картоне. Видите? Крупным шрифтом: имя, отчество, фамилия, а ниже мелким шрифтом «Л. Гв. Павловского полка». Чин указывать не полагается. На обратной стороне наш полковой герб. Павловский орёл с поднятыми крыльями и на щите мальтийский крест. Господа-а, — осенило его. — Всё повторяется… Как тогда, в Красносельском лагере, в бытность вашу юнкерами, — глянул на часы. — Офицеры завтракают. Да и мне
пора перекусить. Его превосходительство тоже в столовой. И господин старший полковник, а так же с десяток офицеров. Им и представитесь. А что ещё в отпуске, ничего страшного, — чему–то обрадовался адъютант, опять раскрыв ящик стола. — Заодно передам футляры с серебряной посудой председателю распорядительного комитета офицерского Собрания. Кстати, чтоб в следующий раз не блуждали, заодно ознакомлю вас с расположением комнат Собрания. Начнём с Портретного зала, господа, — провёл офицеров в обширное помещение, где на стенах висели портреты всех командиров полка за сто с лишним лет. — Обратите внимание, — с долей иронии произнёс адъютант. — Если вы совершите лёгкий неблаговидный поступок, который не разбирается на офицерском суде чести, то разбираться оный станет в этой зале. И делать внушение будет старший полковник. У нас это называется «надир плюмажа» [16] .16
Плюмаж. Украшение из перьев на головном уборе.
Затем через уютную гостиную, с диванами и креслами вдоль стен, прошли в музей. — Вот, господа, полюбуйтесь на гренадёрки, — взмахом руки указал на стеклянные шкафы с историческими головными уборами. А вот формы солдат и офицеров в различные отрезки времени. От Павла Первого и до Николая Второго. Ну, ещё не раз сами сюда зайдёте, — провёл в библиотеку со шкафами красного дерева — с плотными рядами книг, а затем в читалку, как назвал соседнее с библиотекой помещение Эльснер. — Это самое любимое наше помещение, — вновь обвёл вокруг себя рукой.
— Да, действительно уютная комната, — произнёс Зерендорф.
Подпоручики оглядели стоявшие у стен, как и в гостиной, диваны и кресла. Между окон находился шахматный столик. Вдоль комнаты стоял длинный дубовый стол с приставленными стульями, а на столе аккуратно лежали журналы и газеты.
— Ну всё, господа. Рядом бильярдная, а нам пора в столовую, — провёл офицеров в большую комнату с дубовыми панелями.
На окнах, висели занавеси с полковым гербом. У одной, отогнув краешеек, стоял невысокий, полный человек в генеральской форме и, теребя обвислые седые усы, задумчиво глядел в окно, выходящее на Марсово поле.
Аким с Зерендорфом, откинув робость, чётким шагом направились к командиру полка.
Зерендорф начал рапортовать первым.
Сидевшие за столом офицеры встали и вытянулись во фрунт.
— Ваше превосходительство, подпоручик Зерендорф имеет честь представиться по случаю выхода в лейб–гвардии Павловский полк.
Затем, поочерёдно, начиная со старшего полковника, представились остальным офицерам. Благо, сидели они по ранжиру, как древние бояре на пиру у царя Алексея Михайловича. Последним в этой славной когорте был ни кто иной, как подпоручик Гороховодатсковский.
С трудом сдерживая улыбку, он стоял по стойке смирно и принимал рапорт.
— Господин подпоручик, ну никуда от вас не деться, — шепнул ему после рапорта Аким.
За время «представления» все стояли по стойке смирно, лишь старый генерал позволил себе сесть во главе стола и смотрел на всё как бы со стороны.
Присутствующая здесь собранская прислуга, держа в руках чайники, подносы и супницы, тоже вытянулась во фрунт.
Представившись офицерам, Аким с Зерендорфом сели на самый край стола, рядом с Гороховодатсковским.
Все продолжили завтрак. Прислуга поставила перед ними тарелки с гербом полка, и они тоже принялись есть.
Руки от перенесённого недавнего напряжения заметно дрожали.
Чтоб успокоиться, Рубанов тихо поинтересовался у Гороховодатсковского:
— Амвросий Дормидонтович, а не посетить ли нам дудергофский пристанционный буфет? — на что увидел из–под белоснежной скатерти неуставную фигу.
После завтрака, старший полковник Ряснянский пригласил молодых подпоручиков в портретный зал. Закрыв дверь, Евгений Феликсович прошёлся по залу, затем подошёл к ним и произнёс: