Держава (том первый)

— Лейб–гвардии Павловский, — ответил великий князь.

«И чего он на меня глядит? — несколько напрягся Рубанов. — Я к кавалерии отношусь…».

— Один молодой подпоручик позволил себе нарушить Гарнизонный устав, разоружиться и спать во время дежурства.

— О–о–о! — воодушевился император, с удивлением покосившись на Победоносцева, весьма активно отдающего «дань уважения» вину. — В бытность мою в гусарском полку, и не то ещё случалось, — рассказал занимательную историю. — А как фамилия подпоручика?

— Рубанов, ваше величество, — саркастически произнёс царский дядя.

«Так я и думал», — покраснел Максим Акимович.

— Меня тоже в начале службы поймали, — дабы что–то сказать, произнёс он. — И ничего, до генерал–адьютанта дослужился, — скосил глаза на царские вензеля на погонах и аксельбанты на груди.

— Господа-а! А что у нас в полку произошло, — чему–то обрадовался государь, преподнеся ещё одну офицерскую байку.

— Ваше величество, хотите анекдот? — немного заплетающимся языком произнёс главнокомандующий над попами и монахами.

— Нет, нет, Константин Петрович, как–нибудь в другой раз, попытался остановить его великий князь.

Но обер–прокурор Святейшего Синода командующему Петербургским округом не подчинялся, и всё порывался рассказать что–то весёлое.

В обществе давно знали, что чувство юмора у обер–прокурора весьма своеобразное.

— Десять суток гауптвахты подпоручику преподнёс, — заговаривал зубы Победоносцеву великий князь. На Рубанова он уже внимания не обращал.

— Да что там гауптвахта… Слушайте политический анекдот про царя.

Николай загасил в пепельнице папиросу, поняв, что обер–прокурор своего добьётся и анекдот расскажет непременно.

— Сидит однажды Его величество…

— На гауптвахте.., — попробовал смутить рассказчика Владимир Александрович.

— Да нет, что вы, батенька… Ваше преосвященство… Это у вас все на гауптвахтах сидят. А Его императорское величество сидит.., — сморщил лоб, утеряв на секунду нить повествования, — ах, да… В театре… — вспомнил, где сидел царь. — И не сбивайте меня, ваше… это… ах, да… высочество. Так вот, — на секунду задумался Победоносцев. — Ага! — поймал за хвост ускользающую мысль. — И обратил он высочайшее внимание на человека с густой шевелюрой…

— Ну как у вас, примерно, — указал на лысый череп рассказчика дядя царя, до слёз рассмешив племянника.

«А неплохой анекдот получается… Вон и Ники ржёт как гусарский конь», — успокоился великий князь.

Победоносцев, не обращая на неучтивого слушателя внимания, продолжил:

— Император спросил у адьютанта: «Кто это?» «Мне кажется, ваше величество, это известный поэт», — ответил адъютант. — «Знаю! — перебил его царь. — Это Пушкин», — закатился смехом Победоносцев.

Николай в задумчивости закурил.

Владимир Александрович схватился за голову, а Рубанов бодро произнёс:

— А императором, видимо, Вильгельм был. Он тоже анекдоты рассказывать любит, как и Константин Петрович.

Победоносцев обиделся. Николай заулыбался. Владимир Александрович успокоился, подумав: «А не глупый человек этот Рубанов. Из любой ситуации выход найдёт. Ежели бы я его на дежурстве в нижнем белье заловил, сказал бы, что переодевается в сухую одежду, потому как проверял караулы и весь измок под дождём».

После высочайшей аудиенции, царь направился погулять по парку со старшими дочерьми. Анастасия была слишком мала и осталась с матерью.

С 16 до 17 часов Николай принял с докладом ещё двух сановников.

В 17 часов чай. В сугубо семейной обстановке, без фрейлен и генералов. Затем с 17 часов 30 минут и до обеда, который подавали в 20 часов, вновь работал. На этот раз с документами. Обедали до 21 часа.

За обедом собралось небольшое общество, в которое был приглашён и Рубанов.

Дядя царя с Победоносцевым, отсутствовали.

— Не расстраивайтесь, Максим Акимович, с кем не бывает, — поддержал своего генерал–адьютанта Николай, и после обеда пригласил на партию в бильярд.

Затем до 11 вечера вновь работал с документами.

«И это ещё не самый трудный день у государя, — пожалел Николая Рубанов, — и так каждый день, всю свою жизнь, до самой смерти… Нет ничего хорошего в короне, — пришёл он к выводу. — То ли дело — генерал… А сынулю надо проведать на губе. Вот угораздило Владимира Александровича со своей бессонницей».

Отдежурив и приехав домой, Максим Акимович долго размышлял, сказать жене о недостойном отпрыске или промолчать.

Но за обедом оно как–то само сказалось.

— Вот такие дела, Иринушка, опозорил меня сынок перед императором. Спал на боевом посту.

— Бедный мальчик, — по–бабьи всплеснула руками Ирина Аркадьевна. — Владимиру Александровичу поменьше шампанского на сон грядущий следует пить, тогда и сам спать будет и другим даст.

— Это ты откуда про шампанское знаешь? — попытался напустить удивление на лицо супруг.

— Да весь Петербург говорит… Откуда знаю… — ворчала супруга. — Одевайтесь, сударь и поехали навещать сына, — распорядилась собрать корзину с провизией. — Голодает, наверное, мальчик, — смахнула с ресниц слезу.

— Мадам, ведь я же после дежурства, — сделал попытку отвертеться от совместного вояжа на гауптвахту.

— Уверена, что вы, сударь мой, всю ночь дрыхли в царских апартаментах… Вас–то Его высочество проверять не станет.

— Да как ты можешь так говорить? Я на службе с юнкерских времён не сплю, — воровато прятал глаза.

— Надевайте, мон шер, свою генерал–адьютантскую шинель и в путь, — распорядилась супруга.

На гауптвахте Аким пользовался огромным почётом. Как же. Попался ни какому–нибудь полкашу, а самому великому князю. Даже капитан Лебедев простил подчинённому трое суток ареста. Сам–то тоже спал. Да ещё под боком у жены.

Офицеры полка не забывали потерпевших, а тем более собранский повар Александр Иванович. Как он мог оставить в голоде своего тёзку, ну и заодно этого соню, молодого подпоручика.