Держава (том первый)

У Рубанова денег после топографических съёмок осталось с гулькин нос, который много короче носа «Сойки». К тому же по ночам часто снилась желтоглазая Натали.

А Дубасов и вовсе получил письмо от Ольги, став от этого задумчивым и мечтательным. К тому же денег у него осталось ещё меньше, чем у Акима.

С приездом высшего училищного начальства начались активные ученья. Батальон совершал марш–броски по окрестностям Красного Села и Дудергофа. Стоять на посту считалось отдыхом.

Рубанов уже отдежурил у порохового погреба, и готовился заступать на пост № 1 у Знамени.

Особым шиком у павлонов считалось — простоять два часа на посту не шевелясь и по стойке смирно. Юнкера закаляли этим волю и характер.

Перед заступлением в караул, капитан Кусков лично провёл инструктаж с постовыми в дежурной комнате.

— Господа юнкера. Для военной службы нужен безукоризненно честный воин. Поэтому, как вы уже поняли за год, вся обстановка училищного воспитания построена на началах чести, справедливости и благородства. Воинская честь — есть высшее проявление нравственных качеств юнкера, а потом и офицера. Верность Царю, Отечеству и Знамени — вот важнейшие основы воинской чести. Знамя, на охрану которого вы заступаете — царское благословение на верную службу Родине. Сейчас знамя училища, а потом полка — это святыня для вас. Потерять в бою знамя, всё равно, что нарушить присягу, изменить Царю и Родине. Знамя — душа армии. Знамя — символ идеи защиты Родины. Защиты детей, матерей и стариков. На такой важный пост вы сейчас и заступаете.

Два часа на посту у Знамени Аким не шелохнулся.

На следующий день — стрельбы, затем марш–бросок и так до середины июля, когда для младшего курса ученья закончились.

Старший курс прощался со своими козерогами. Второй взвод расположился в чайной за сколоченными из досок импровизированными столиками.

— Берегите училищные традиции, не уступайте пажам и уважайте своего капитана, — сидя в окружении юнкеров, говорил расчувствовавшийся Гороховодатсковский. — Левая рука у него знаете отчего всегда в кармане? Прострелена на дуэле, когда вступился за честь юнкера перед пехотным офицером. Юнкеру–то стреляться не положено. А честь для военного человека — главное. Вот он и восстановил справедливость. Ну ребята, прощайте… С кем–нибудь судьба сведёт в полку или на войне, — жал всем руки. — А от вас следует подальше держаться, когда топографией занимаетесь, — улыбнулся Дубасову с Акимом и их товарищам. — А нам ещё до шестого августа делать марш–броски по окрестностям Копорья, Кипени и Ропши.

После чая — перекличка и вечерняя молитва.

На главной линейке построились юнкера. Фельдфебель выкрикивал фамилии.

У знамени, где, не шелохнувшись, стоял часовой, выстроился караул. Горнист стал на правом фланге. Затем вперёд вышел священник.

Батюшка по–доброму глянул на молодых ребят, отчего–то зная, что немногие из них доживут до старости. Он и жалел их в душе, и гордился ими.

Пока они есть — будет и Россия…

— Если посмотреть русские святцы, — негромко начал он, — то большинство святых или воины, или монахи… Монах свою жизнь отдаёт Богу, а воин всегда готов положить её за други своя… Помните девиз училища — «Сам погибай, а товарища выручай». И тем воин обретает Царствие Божие. И то, и другое служение жертвенное, и высшее проявление этого служения именуется ПОДВИГОМ. Главное в молодом человеке, это сознание долга и красота подвига. Долг и подвиг — вот что приносит честь солдату и офицеру, вот к чему надо стремиться. И я благословляю вас на это, — медленно, широким крестом перекрестил стоящее перед ним воинство.

Строй запел «Отче наш».

Дружно и с чувством. Рядом запели юнкера других училищ. Запели во всём Авангардном лагере. И даже сюда, через Дудергофское озеро, доносился стройный и могучий звук тысяч и тысяч голосов — то пели в Главном лагере.

И Акиму показалось, что поют не люди, а славит Бога небо, и воздух, и заходящее солнце, и вся Россия… От одного необъятного своего края и до другого.

____________________________________________

В Рубановку они приехали вместе с Глебом. Остальные Рубановы с чадами и домочадцами уже отдыхали по обе стороны Волги в своих именьях.

— Ой, похудели–то как, — всплеснула руками Ирина Аркадьевна.

— Не похудели, а возмужали, — поправил её Максим Акимович. — Вот вам, сынки, по окладу подпоручика, — думал обрадовать детей, протягивая им по 48 рублей, но был сконфужен младшеньким.

— Папа', такой оклад у подпоручика был в дни твоей молодости при императоре Александре Третьем. Сейчас господин подпоручик получает целых 60 целковых.

— Сколько он получает? — сделал удивлённое лицо Рубанов–старший, но всё же под смех жены, полез в портмоне.

— Уж можно бы и штабс–капитанские оклады детям выдать, — съязвила она.

— Это в будущем году, — нашёлся Максим Акимович. — Старший закончит, а младший поступит в военное училище.

— Если поступлю, так и полковничим можно поощрить, — опять высказал высокие финансовые амбиции Глеб, убирая денежки в какой–то потайной карманчик кадетской формы.

«Сам что ли пришил? — призадумался Аким. — В районе спины карман находится, первый раз вижу».

Как и положено, на следующий день нанесли визит ромашовские Рубановы.

Благодаря императору Николаю Второму, у генерал–адьютанта Рубанова появилась в жизни новая страсть — лаун–теннис, и он ходил по дому держа в одной руке ракетку, в другой — майерское руководство для этой игры. Временами, прочитав страницу, начинал производить странные пасы.

Не успев толком выпить и закусить, потащил брата и детей на теннисную площадку, оборудованную в саду за домом.

Любимой формой одежды Рубанова–старшего стал не генеральский мундир, а форма теннисиста. Такая же, как у императора. Белые брюки, белая рубашка, но без вышитого имперского двуглавого орла на кармане и белые ботинки с чёрными носками.

Младший, уже ознакомившись с причудами старшего, заранее оделся под теннисиста.

«Это много лучше, чем купаться, в чём мать родила», — пришёл он к выводу.

Сражение между ними завязалось нешуточное. Причём старший, проиграл младшему.

Чуть позже, посплетничав о чём–то своём, женском, появились их жёны в светлых воздушных блузах и белых юбках. Они сменили уставших мужей на корте, и к удивлению Акима играли уверенно и профессианально.

Маленький мячик так и летал с одной стороны сетки на другую.

Их мужья в это время, мягко сказать, спорили.

Старший брат привёл множество причин, почему произошла такая оказия, что он неожиданно проиграл. Тут и происки встречного ветра, и мягкое ещё покрытие, а так же множество других нюансов, типа соринки в глазу, небольшого вывиха ноги…

— Ага! Застарелая подагра, — перебил Рубанов–младший. — К барьеру, сударь, — молодцевато пофехтовал ракеткой.

Игра, определённо, начинала ему нравиться.

Во втором туре он опять выиграл, хотя встал на место брата, против ветра, и против солнца.

Затем все дружно стали учить самых младших Рубановых, но у тех игра пока что не ладилась.

Вечером пили чай на веранде и беседовали.

Старшие Рубановы, как водится, опять сцепились, обсуждая царский указ от 12 июня 1900 года, об отмене ссылки в Сибирь.

— Давно следовало отменить ссылку в Сибирь. Позор на всю Европу, — горячился Георгий Акимович.

— Да это государь Сибирь пожалел, и не стал засорять нежелательными элементами вроде студентов и профессоров. Государь, как говорится в указе, снял с Сибири тяжёлое бремя местности, в течение веков наполненной людьми порочными.