Держава (том первый)
Шрифт:
«Нет, я положительно схожу с ума, — подумала она, почти падая в кресло. — Что это со мной?..»
На следующий день Рубановы встали поздно. Позавтракав в ресторане, занялись своими делами.
Акиму хотелось побыть одному, и он решил пройтись по центральным улицам. Незнакомые люди не нарушали его одиночества.
В толпе незнакомых людей человек более одинок, чем в пустой комнате.
А женщины принялись активно готовиться к «оранжевому балу».
За огромные деньги, через гостиничную прислугу, пригласили в номер парикмахера — «жана», как их называли
Рассказывая о московских нравах и происшествиях, через каждые две минуты не забывал поинтересоваться: «Ме–е–да–ам! Не беспокоит-с?»
Вечером, на санях, направились к дому Новосильцевых. Погода радовала пушистым снежком, таинственно мерцающим и искрящимся в свете газовых фонарей. Небольшой морозец лишь нежно румянил щёки, не принося озноба и холода. И кругом весёлые, улыбающиеся лица. Из встречных саней — поздравления с Рождеством, и пожелания здоровья, и пиликание гармоний, и песни…
И танго…
Из залов Благородного собрания, ресторанов, Купеческого и Английского клубов неслись звуки танго…
— Иринушка, тебе не кажется, что Москва помешалась на этой мелодии?
— Ну да. Как Петербург в начале царствования Николая помешался на времени Алексея Михайловича.
Подъезжая к ярко освещённому дому Новосильцевых, услышали:
— Ну куды, куды прёшь? Видишь, всё занято у подъезда. На той стороне господ высаживай, — руководил движением усатый полицейский.
— Тьфу! Японский городовой! Вон там, промеж саней я бы и приткнулси.
— Поматюжись ишшо у меня, конский хвост, глядишь, и приткнёсси в кутузке на весь праздник. Сказано тебе на той стороне…
— Ого! Мамзельки какие! — восхитился любопытствующий мастеровой, таращившийся на подъезжающих господ. — Маня, гликось, какая у ей причёска… А ты волосы пивом намочишь, папильотками увешаешься, как собака блохами, и храпишь… А мне из–за тебя всю ночь раков солёных хоц–ца–а.
— Ты Вась, глянь на ейну шубу. Мех явно не собачий… С искрой. На такую всю жизнь горбатиться будешь, и лишь на рукав заработаешь.
— Гм. — Задумался тот. — У соседа Пашки, кобель недавно пропал… Тоже искрил на морозе…
— Любочка, ты так же думаешь, что это не соболь, а Пашкин кобель? — провела по рукаву ладонью Ирина Аркадьевна. — Ну, как приедем, получит Максим у меня.
Перейдя дорогу, увидели, как лакей помогает полной даме выбраться из саней. Швейцар в парадной ливрее подобострастно стряхивал снежинки с бобрового воротника спутника толстухи, затем, поддерживая под локоток, повёл его к подъезду по разостланной через тротуар, широкой красной ковровой дорожке.
Усатый полицейский держал под козырёк, а лакей, жмурясь, как кот на сметану, провожал до подъезда полную даму.
— Московский мэр, — выдвинула версию Любовь Владимировна.
— Или его папа, — сделал умозаключение Аким.
— Сейчас спросим, — тоже заинтересовалась Ирина Аркадьевна, разглядывая горностаевую шубу гостьи. — Не одни мастеровые любопытны, — рассмешила свою подругу.
На них внимания никто не обратил — мало ли тут всяких дворян шляется.
Парочка
«битюгов» оказалась семейством купцов Сапожниковых.Не успели они зайти внутрь, как, сломя головы, к ним кинулись два лакея, спеша принять верхнюю одежду и по целковому за труды.
Покряхтев для солидности, и поправив золотой перстень на пальце, купчина выпятил грудь, демонстрируя окружающим булавку с крупным бриллиантом в галстуке, и золотую цепь от часов. Именно собачью цепь, а не цепочку.
Супружница его, сняв фетровые светло–серые ботики, одетые для тепла, продемонстрировала ботинки из белой лайки, и поправила складки жёлтого платья из лионского бархата, сверкнув нанизанными от запястья до локтя золотыми браслетами. Затем поправила перед зеркалом здоровенный кулон на груди и бриллиантовые бусы на шее, повела головой, чтоб народ полюбовался блеском диадемы из драгоценных камней, и гордо взяв супружника под руку, стала подниматься по покрытой ковром и убранной цветами лестнице.
Наверху, приглашённых встречал хозяин.
Немного огорчённая Ирина Аркадьевна поднялась следом за денежными мешками, протянула руку для поцелуя и, выслушав дежурный комплимент, прошла в гостиную, где попала в объятия Машеньки Новосильцевой. Сын с Любовью Владимировной следовали за ней.
Растерявшийся Аким с интересом окинул взглядом декольтированных дам с длинными, выше локтя, перчатками и кавалеров во фраках.
«Военных почти нет, вместо них — студенты», — отметил для себя, с кокетством давешней купчихи поправив штык–нож на поясе.
На бал он прибыл в юнкерской форме.
«Два кавалериста всего, — высокомерно оглядел уланских подпоручиков в сапогах без шпор, отстегнувших и передавших лакею сабли. — Николаевское училище, наверное, заканчивали.., катались друг на друге», — отстегнул штык–нож и протянул лакею.
Шпоры и холодное оружие на танцах неположены. Это он помнил и без мадам Светозарской.
«Придёт ли Натали», — огляделся по сторонам и услышал:
— Ирочка, этот красивый юноша твой сын? — Под руку с матерью к нему подошла хозяйка дома.
Щёлкнув каблуками и склонив на секунду голову, Аким представился ей, оценив мужским уже глазом тонкую фигуру, обаятельную улыбку с ямочками на щеках, голубые глаза и ровные белые зубы.
Пахло от женщины духами французской фирмы «Коти», как и от матери.
Сказав подобающий комплимент, Аким с облегчением отошёл к окну и, приподняв портьеру, глянул на вечернюю, освещённую фонарями улицу.
Любопытствующая толпа на противоположной стороне тротуара уже рассеялась. У подъезда остался дежурить лишь наряд полиции.
«Приедет Натали или нет? Она говорила, что тётя её столбовая дворянка, в десяти поколениях москвичка и, к тому же, имеет неплохую деревеньку под Москвой. Уж коли Новосильцевы пригласили эти две денежные кубышки, то столбовых дворян и подавно должны привечать», — опустил портьеру и подтянул белые замшевые перчатки.
Раздались нежные звуки вальса, и Аким отстранённо любовался танцующеми парами, где–то в глубине души надеясь на встречу с Натали.
Видимо прошёл слух, что на балу присутствуют жена и сын царского генерал–адьютанта, и Аким временами ловил на себе любопытные взгляды.