Держава (том первый)
Шрифт:
— Да-а. Тяжеленько будет. Возьмём, ваше превосходительство, красноголовку за 40 копеек.
— Напополам, — полез в нагрудный карман Сипягин, радостно посмеиваясь и доставая 20 копеек. — А вот у вас, мой друг, вряд ли такая монетка найдётся. Потому что не предусмотрительны, хотя батюшка ампиратор цельную гвардейскую дивизию вам соизволил доверить, — шутил он.
Порывшись в портмоне, Максим Акимович меньше четвертного билета денег не обнаружил.
— Вот, сударь, и покупайте на него, — убрал двугривенный в карман Сипягин. — А я понаблюдаю.
— Где я тебе с ранья сдачи возьму? — возмутился небритый продавец
Растерявшийся генерал–адъютант крутил четвертной билет, поглядывая на лопавшегося от смеха министра.
— Поговори ещё! Сейчас на дуэль вызову… То есть, второй глаз подобью-ю, мерзавец, прохвост шаромыжный… — заорал Рубанов. — Быстро водку давай, пока зубы не вышиб.
Сипягин просто падал от удовольствия.
— Поори мне тут, — явно струхнул продавец. — Ща городового кликну, — однако нашёл засаленные рубли и мелочь, брякнув о прилавок бутылкой «казёнки».
— То–то! — Брезгливо взял сдачу Максим Акимович, а Сипягин схватил бутылку.
— Пьяницы-ы.., — слышали они вслед. — Буянить ишшо тут будут, пробки картонные.
— Нет ничего лучше простой жизни! — выйдя из лавки, огляделись по сторонам.
— Смотри, Дмитрий Сергеевич, как добрые люди делают… О стенку сургуч сбивают, — подошли к соседнему с шинком дому, вся штукатурка которого была выщерблена и утыкана красным сургучом.
Сипягин осторожно постучал о стену, сбивая сургуч, а затем ладонью жахнул по днищу, выбивая пробку.
— Вот! — похвалился он. — А из чего пить–то будем?
— Проблема! А пойдём–ка в соседнюю мелочную лавку, и стаканы купим, — предложил Рубанов.
— Э-эй, мужички, закусить часом не жалаете? — грубым голосом обратилась к ним сидевшая у дверей лавки толстая баба в тёплой юбке.
В руках у неё ничего не было.
— Канешна жалаем! — подтвердил Рубанов, вновь приведя министра в приподнято–радостное настроение.
Баба на удивление быстро поднялась с насиженного места, которое оказалось приличных размеров чугунком, сняла крышку и, плюнув на пальцы, выудила оттуда горячую картошку в мундире. Из другого чугунка достала плесневелый солёный огурец.
— Кажный продукт по копейке, — басом произнесла она.
Максим Акимович, на радостях, что избавится от мелочи, сыпанул в её ладонь пригоршню медяков.
— Да куды столько? Вместе с чугунком, рази, хотите приобрести?
— День ангела у меня… Купишь детя'м чо–нито за моё здоровье, — обрадовал мужеподобную бабищу Рубанов, положив в свёрнутый из газеты кулёк две картошки и два огурца.
Небольшая мелочная лавка под самый потолок была набита продуктами и всяким несъедобным барахлом.
Рядом с конфетами лежало мыло и селёдка. Хлеб соседствовал с картошкой, крупа находилась неподалёку от керосина.
— Веничек не желаете купить, — вежливо обратилась к Сипягину чисто одетая девица в белом фартуке.
— Господину во-о как нужен веничек, — провёл ребром ладони по горлу Рубанов. — А что, ваше превосходительство. Врагов государства будете выметать…
— Знаете что, Рубанов, купите лучше кнут или рукавицы. К вашему тулупу оченно подойдут.
— И маслице лампадное свежее имеется, — не унималась девица, — а так же конверты, открытки, марки… Ежели, к примеру, в деревню захочите написать…
— А стаканы пустые
есть? Без топлёного масла, — поинтересовался Максим Акимович, которому начинала надоедать эта праздничная канитель.— И квас, и папиросы, всё есть… И пироги с мясом и морковкой…
На пироги с морковкой генералы согласились.
— Здря селёдки не купили, ваше превосходительство, — пожалел Рубанов.
— Присесть бы где? — выдвинул предложение Сипягин.
— Да уж выпить ба скорей, — зашли они под арку дома рядом с мелочной лавкой и достали стаканы. — А вон сани с извозчиком. Там и посидим, — обрадовался Максим Акимович.
Извозчик аж захлебнулся слюной от увиденной благодати.
Выпив по полстакана и занюхав огурцом — есть ничего не решились, всё богатство отдали возчику.
После народной водочки Сипягина потянуло на разговоры:
— Да, Рубанов. Эти, вечно недовольные интеллигенты, называют Россию «рабской страной». А того в голову не возьмут, сукины дети, что в Соединённых Американских Штатах отменили рабство только через четыре года после отмены крепостного права в России, и через полтора века после отмены холопства Петром Первым. Но США «рабской страной» не называют. А по отношению к России эпитеты «рабская», «крепостная», считают вполне уместными, — поглядел как возчик, смакуя, выпил стаканчик и занюхал огурцом. — Эх! Либералы… В той же Америке смертная казнь практикуется вовсю, и у президента даже мысли нет её отменить… А у нас за период с 1866 года и по настоящее время, казнено 94 государственных преступника и смертная казнь отменена за все виды преступлений кроме государственных… Ну, посидели и будя, — ещё раз глянул на цедящего водку возчика.
На выходе нарвались на полицейского.
Увидев Сипягина, который привычно хотел произнести: «Вольно, вольно, братец», — тот встопорщил усы, строго оглядев мужика в заячьем тулупе, и задумчиво произнёс:
— Во, гнида! Как на нашего министра похож. Так бы и вьехал в рыло.
Рубанов от этих слов воспарил на седьмое небо, вспомнив сипягинские издевательства в винной лавке.
Дмитрий Сергеевич, пораскинув мозгами, и не найдя ответа, двинул нижнего чина в нос, загнав сим деянием на седьмое небо ещё и возчика.
«Как ноне повезло, — балдел тот, — и выпивон обломился, и спектакля оперная», — наслаждался побитым городовым, старательно, на одной ноте вопившем: «Ка–ра–у-у-ул!»
— В свисток дуди! — посоветовал возчик, и тут же, выпрыгнув из саней, вытянулся во фрунт, увидев под сброшенным тулупом генеральскую форму.
Появившийся в сопровождении ещё одного городового и видно, хотевший заорать на нарушителя околоточный, безмолвно, выброшенной на берег рыбой, раскрывал рот и пучил зенки, разглядывая стоявшего перед ним заместителя Бога на земле.
Сипягин хотел дать в нос и ему, но, плюнув, поднял линялый тулупчик и велел облагодетельствованному им возчику отвезти его домой.
— Рубанов, — усаживаясь в сани, произнёс он, — встретимся днём на ипподроме. Да оденьтесь поприличнее. Довольно с нас непредсказуемого карнавала. А эти пусть ищут в заячьем тулупчике потаённый смысл, — выезжая из–под арки, крикнул министр.
Встретившись на ипподроме, друзья солидно раскланялись, будто не встречались до обеда, пожали друг другу руки и, покхекав, Рубанов осведомился: