Держава (том первый)

Когда приехали и генерал ушёл в дом, кучер долго ещё, жалея, охлопывал лошадей, успокаивал их и мазью смазывал небольшую кровоточащую ранку на крупе кобылы, недобрым словом вспоминая злодеев–бунтовщиков.

«Кони–то им чем виноваты?.. Ничо-о. Попадётесь мне когда–нибудь».

Максим Акимович, набрав по телефону номер Сипягина, выяснял, почему в самом центре города нет полиции.

— Чуть царского генерала бунтовщики не ухлопали, — уже посмеиваясь, шутил он.

Сипягин шутку не оценил, а набрал номер телефона директора Департамента полиции Зволянского и холодно поинтересовался:

— Сергей Эрастович, что там у вас… — особенно сурово произнёс слово «вас», чтоб директор Департамента прочувствовал, кто будет отвечать, — … творится у Казанского собора?..

Не зная толком, что там творится, Зволянский бодро отрапортовал:

— Дмитрий Сергеевич, не волнуйтесь, ситуация под контролем полиции, — сам же принялся названивать Петербургскому градоначальнику генерал–лейтенанту Клейгельсу.

— Товагищи, огатогы будут выступать у Казанского собога. Все туда, — отряхнув юбку, руководила студентами стройная девица. — Бестужевские кугсы, кугсистки, все к собогу.

— Ася, красный флаг у тебя? — Подошёл к ней прыщавый студент.

— Знамя геволюции, товагищ Муев, у меня, поднимем его в полдень, когда удагит пушка с Петгопавловской кгепости.

— Хорошо. Как председатель студенческого Организационного Комитета я выступаю первым, и как только начну громить Боголеповские «временные правила», разрешающие отдавать студентов в солдаты, поднимайте, товарищ Климович, знамя борьбы… Нас поддерживают не только студенты. Здесь много известных личностей… Публицист Анненский и наш университетский профессор Туган—Барановский, Струве и даже, как мне сказали, член Государственного совета, генерал–лейтенант Вяземский. Но он, скорее всего, просто случайно оказался. В основном здесь студенты «всех родов знаний», — улыбнулся своего остроумию. — После пламенных слов других ораторов, дружной колонной идём по Невскому.

Пройти по проспекту не удалось. Не успел над митингующими заколыхаться красный флаг, как появились отряды казаков, конной и пешей полиции. Возглавлял их заросший бородой полковник — пристав Казанской части.

— Господа студенты, расходитесь, Христом Богом прошу вас… Рядом Храм Божий, а вы бесчинствуете…

— Выступая на защиту попранных прав человека, на борьбу за них, мы обращаемся ко всем слоям общества. Идите с нами! Не бойтесь царских сатрапов. Нас здесь пятнадцать тысяч… А их горстка. Бейте царских прислужников и холуёв, — привычно завопил прыщавый.

В казаков и полицию полетели камни и пустые бутылки.

— Р-разгоняйте! — приказал полковник, увидев, как стоявшему рядом поручику попали молотком в голову.

Разъярённые казаки врезались в студенческую массу, яростно размахивая нагайками. Пешая полиция работала кулаками.

Как нарочно повалил мокрый снег. Разбегавшиеся студенты скользили и падали.

Князь Вяземский в негодовании стал кричать на полковника, но тот спокойно обошёл его, приложив ладонь к фуражке, и стал руководить наведением порядка.

Буквально за несколько минут митингующие были разогнаны и оттеснены к ступеням Казанского собора, куда и ринулась, ища спасения, студенческая масса.

Раненые сели на мраморные скамьи у гробницы Кутузова. Враз сникшие курсистки ревели в голос, призывая на помощь своих далёких мам.

Прыщавый руководитель забился в центр толпы, в ужасе прикладывая к распухшему носу платок. Такого мордобития студенты никак не могли ожидать.

— Устыдитесь! — появился перед ними батюшка. — Ворвались как безбожники в храм и даже фуражек не снимаете… Это ведь не вокзал, а Казанский собор, — увидел синяки и ссадины на лицах молодых людей, и как–то сразу сгорбился и сник.

— Мы не по добгой воли здесь, — встала перед ним Ася Клипович, — нас загнали в собог цагские сатгапы, — указала на вошедших полицейских и казаков, под предводительством полковника.

Те фуражки сняли, и крестились на иконы.

— Не троньте их, — загородил собой студентов старый седобородый священник и слёзы побежали по морщинам его лица. — Не ведаете, бо, что творите.

— Отче, — склонил перед ним голову полковник, — если тут находятся благонамеренные православные люди, то прикажите распахнуть западные врата, и пусть они спокойно уходят домой. Даю слово — никто их не тронет. Полиция будет считать их присутствие на площади случайным. Оставшиеся станут рассматриваться как бунтовщики, и с ними поступят по всей строгости закона… Даю вам полчаса времени на размышление и исход из храма. Кто останется, пусть пеняют на себя, а не на полицию, — повернулся и ушёл, не забыв посмотреть на часы.

— Дети мои, не думал я, что буду просить кого–то покинуть Храм Божий… Но сейчас прошу. Пожалейте себя и родителей.

— Мы не уйдём и не пгосите, святой отец, — гордо ответила ему Ася Клипович.

Прыщавый промолчал, прикидывая, как бы половчей улизнуть отсюда.

Большинство студентов, конфузливо улыбаясь, группами и поодиночке стали покидать собор.

Когда через истёкшие полчаса пристав появился, несколько сот человек, половина из которых были курсистки, остались на месте.

Девицы плакали, размазывая слёзы по щекам и вспоминая мам, но не уходили.

Аси Клипович среди них не было…

Прыщавый смыться не сумел. Его застали практически у входа.

— Вы сами этого хотели, — невесело развёл руками полковник. — Прошу вас, господа, спокойно и не толкаясь — все успеете, выходить через те же западные врата, но уже в руки, т–э–э-к скэ–э–ть, правосудия, и следовать в полицейскую Казанскую часть. Воскресенье, а вы нам работы подкинули, — всю дорогу бурчал бородатый полковник. — И родителям неприятности доставили… Права вам подавай и счастье народа, а о своих папах с мамами не думаете…

До вечера полицейские чиновники, во всех четырёх этажах здания, скрипели перьями, переписывая задержанных.

В девять вечера, построив арестованных, повели их по улицам затихающего города к крытому манежу Конногвардейского полка, что рядом с Исаакиевским собором.

«Как надоело от собора к собору ходить», — понуро опустив голову и временами трогая нос, размышлял Муев.

За оцеплением из полицейских, шла огромная толпа родственников.

Курсисток отвели в другое место.

— Манеж предназначается для верховых экзерциций, но не в качестве гостиницы… — возмущался студенческий командир.

— Для верховых чего предназначается? — Крепко задумался бредущий неподалёку от него городовой.

— Как мы будем здесь ночева–а–ть? — вопил прыщавый. — На песке что ли спать?

— Раньше следовало думать, — хладнокровно ответил полковник. — А мне именно такой приказ от градоначальника поступил. Как вас зовут, господин студент?

— Муев Иосиф Карлович, — раздражённо ответил учёный арестант.