Держава (том второй)
Шрифт:
Потом пили спирт и ожидали восхода солнца, чтоб увековечить себя для вечности.
Вскоре к компании присоединился и Зозулевский.
Потрясённые офицеры 11-го восточно–сибирского полка узнали от прибывших, что в царской семье 30 июля появился на свет Наследник Цесаревич Алексей Николаевич.
— Об этом мы вчера в Ляояне услышали, — рассказывал Дубасов.
— Пушки палили и водки налили, — срифмовал Кужелев.
В обед прозвучал сигнал трубача, созывающего полк на построение.
Солнце поднялось, ветер разогнал
Морщась от невзрачного вида солдат и офицеров, тот сообщил перед строем о рождении у царской четы наследника, и распорядился выдать нижним чинам порцию водки, за неимением коей, они получили двойную порцию ханшина.
Недовольных не было.
Представители 145-го Новочеркасского разумно растворились в зарослях гаоляна, уйдя в разведку.
Вечером они появились, притащив пленённого японца, который, правда, оказался не солдатом, а вездесущим кули.
Со словами «ибена пау–пау», нахватавшиеся от офицеров неприличных выражений солдаты, принимая ужасно воинственные позы, под руководством Петра Ефимова фотографировались на долгую память с японцем, предварительно накачав того ханшином.
— Ну–ка, улий, возьми винтовку и замахнись на меня прикладом, — грозно выставил перед собой боевой костыль унтер–офицер Сидоров, выпятив навстречу злобному врагу георгиевскую грудь.
Но «вражина», употребивший лошадиную дозу зелья, всем сердцем полюбил своих поработителей, и нужной для дела злобы не выказывал.
— Зубы, зубищи скаль, кулище, — настаивал Егоров, обороняясь винтовкой со штыком.
— Ну ты, кулик, чего дремлешь, — протянул японцу дубину Козлов, якобы загораживаясь от удара перебинтованной рукой и целя ногой в промежность супостата.
Правда, от этих упражнений, после ханшина, он не устоял, и грохнулся наземь, ужасно рассмешив грозного кули.
Пока тот скалился, выставив огромные зубищи и опершись на дрыну, с ним успел сфоткаться Дришенко, намахиваясь на врага выпрошенной у Зерендорфа шашкой.
После этого кули отрубился, и Дубасов поднял его за шкирку, дабы отнести в палатку. В другой руке он держал шашку Зерендорфа с красным темляком. Так его и запечатлел для истории денщик Петька Ефимов.
— Кстати, господа, — уже прощаясь, вспомнил Дубасов. — В Ляояне встретил Ольгу, одетую в форму сестры милосердия. Особо поговорить времени не было, но узнал, что она сейчас — в одном из полевых госпиталей Ляояна. А прибыла туда на санитарном поезде, что снарядила на свои средства певица Анастасия Вяльцева. Помните, в Буфе слушали.
— Вяльцева с концертом сюда приехала? — затаили дыхание Рубанов с Зерендорфом, пропустив мимо ушей об Ольге.
— Как шепнула по секрету известная вам сестрица, у певицы здесь ранило жениха, офицера одного из лейб–гвардейских полков. Некоего Бискупского… Не слышали о таком?
И на неопределённое пожатие плечами, продолжил:
— Я тоже. Словом, как всегда и во всём, определённо замешана любовь. Ольга весьма похорошела, и стала намного проще, коли соизволила со мной побеседовать, — распрощался с друзьями. — А по чинам и наградам, я вас непременно догоню, — уже издалека выкрикнул он.
Через
несколько дней от полковника Яблочкина узнали, что в конце июля 1-я Тихоокеанская эскадра — так недавно переименовали Порт—Артурскую, под командой адмирала Витгефта двинулась во Владивосток.— Где–то в 150 верстах от крепости, её нагнали японские корабли, и завязался практически первый, большой эскадренный бой. Как говорят в штабе дивизии, а они узнали из газет, японские и русские суда сильно пострадали от огня. Адмирал Того хотел было прекратить преследование наших кораблей, как снаряд попал в рубку флагманского броненосца «Цесаревич», и разорвал адмирала Витгефта, — оглядел слушателей. — По выражению Фридриха Второго: «Миром правит Его величество случай»… Началась такая же неразбериха, как и у нас, после смерти генерала Келлера. И эскадра вернулась в Порт—Артур.
— Ну почему нам так не везёт в этой войне? — высказал общее мнение офицеров капитан Зозулевский.
К 10 августа, после активной и не совсем цензурной ругани, Аким сумел вернуть от Егорши крашеные вещи, но одеть их сразу не решился, хотя и прикрепил к кителю орден.
«Шинель бы сполоснуть, — размечтался он, — но я и к зиме её не выручу. А наивный мой батюшка мечтает, чтоб мужики мост оправили… Может, к середине века и сладят…», — развеселился он и, махнув рукой, нарядился в сиреневую рубаху и непонятного серо–сине–зелёного цвета, китель.
С утра 11-го, когда Рубанов только собрался навестить рощу, на склоне сопки разорвался первый снаряд, и после началось, по выражению Егорши, натуральное светопреставление.
— За грехи твои Бог наказывает, за окрас моей формы, — осудил земляка Аким, прыгая в окоп.
После артобстрела, как и положено, в бой пошла японская гвардия.
— Старые знакомцы, — стреляла пачками рота, а после штыками сбила с сопки противника.
— Патроны зря не тратить, — охрип от крика Рубанов, — прицельную стрельбу вести.
— Хасегава своим гвардейцам из резерва подмогу шлёт, — перекрикивая гул вновь начавшегося артобстрела, завопил Зерендорф. — Позиция у нас шик–блеск, — пальнул в кого–то из револьвера, — по склону сопки мелкие скалы натыканы, камней кучи навалены, что поток с гребня принёс, рвы, ущелье… О–о–о! По нему–то к нам незваные гости топают… Сидоров, что там насчёт хладнокровия? — ещё раз выстрелил в сторону противника.
— Мы, вашбродь, хладнокровны и несгибаемы, как посев чумизы у рощи раздумья, — поднял боевой дух нижних чинов и командиров взводный унтер–офицер, от гигантского умственного напряжения целясь в противника из костыля, а не винтовки.
Увидя это, взвод просто взвыл от восторга, удивив офицеров плотной и точной стрельбой.
Земля под ногами гвардейцев Хасегавы превращалась в дуршлаг, и они залегли, прячась за камнями и укрываясь за невысокими скалами.
— Нам сверху их видно как на ладони у дьявола, — позавидовал литературной славе унтер–офицера Зерендорф.
— Ребята, главное быть спокойными, как бамбуковый стержень в капусте, — вновь победил его в конкурсе поэтической философии Сидоров.
Рота капитана Зозулевского, да и он сам, давно так не веселились.