Держава (том второй)

— Не стоит шутить со смертью, — сурово произнёс проводник, поклонившись на этот раз лишь Зерендорфу.

Мурашки пробежали по моей спине.

— Ты чего загрустил, Григорий? — осматривая после Храма древний китайский монастырь, спросил у него Рубанов.

— Чего–то предчувствия плохие, Аким. — Зря мы пошли к этим могилам.

— Не надо китайских суеверий, — попытался тот отвлечь приятеля. — Нам страшна лишь чёрная кошка, а её скульптуры там не было…

— А черепаха — это символ вечности… Я так думаю… И она поглядела на меня, — вздрогнул плечами Зерендорф.

— А лошадь — символ выпивки. Причём приличной, — хлопнул его по плечу товарищ, почувствовав, как защемило сердце. — Найдём моего брата и воплотим символ в реальность, — делая весёлое лицо, балагурил Рубанов.

Путешественники, закупив в Мукдене вина и закусок, отправили покупки в полк, сами устремившись на поиски бивака Мищенко, о дислокации коего расспросили на вокзале.

Он оказался в «двух шагах» от Мукдена.

Через час младший брат улетел на седьмое небо, получив от старшего свои кровные, и нагоняй за жалобы родителям.

Тесной компанией стали воплощать в жизнь лошадиные символы, выдув до вечера пару вёдер привезённого вина.

Выслушав напоследок, как доблестно сражались кавалеристы со спешенной конницей какого–то Акиямы, пехотинцы отправились восвояси сражаться с Зозулевским.

Прилично выпимший Зерендорф всю обратную дорогу молчал. Аким, как мог, старался развеселить друга солдатскими шутками о ямах: Ояма, Акияма… Но подбодрить так и не сумел.

Наступления всё не было.

Солдаты 11-го полка, тренькая вечерами на балалайках, горланили кем–то сочинённый куплет:

Сборы российские долги. Как шило не клали в карман, От Хунхэ и до матушки Волги, Все знали секретнейший план.

Распевая, глядели в сторону китайских костров на границе полкового бивака.

В штабе Маньчжурской армии песню услышали, и в полдень 22 сентября на площади в Мукдене, состоялся торжественный молебен по случаю перехода в наступление.

— Главное в нашем плане — неожиданность удара, — когда рассаживались на коней после службы, произнёс Куропаткин.

Затем заиграли музыканты, знаменосцы развернули знамя командующего армией, а сам он, под вспышками фотоаппаратов приглашённых репортёров, поднял на дыбы жеребца и «галопом поскакал на врага», как на следующий день написали в газетах о тайной операции.

Стоящие по обочинам дороги китайцы, радостно пританцовывая под оркестровую музыку, качали в такт головами в конусных шляпах.

Потом генералы очень удивлялись, почему японцы предупреждают их «неожиданные» удары, словно прочли приказ за № 8 о наступлении.

Вскоре после японцев, русские тоже узнали, что Западным отрядом поставлен руководить барон Бильдерлинг, имея начальником штаба барона Тизенгаузена.

Восточным отрядом командовал Штакельберг, с начальником штаба бароном фон дер Бринкеном, а 1-м корпусом, что оставили в резерве, командовал барон Мейендорф.

Первые пять дней наступления, японцев не встретили.

— Как сквозь землю косоглазые провалились, — не очень–то огорчались этим фактом нижние чины, и сидя у вечернего костра, с удовольствием распевали новый куплет, посвящённый доморощённым армейским поэтом руководящему составу:

И к тому ж всего занятнее, Чтоб не влопаться опять, И чтоб шло всё аккуратнее, Привлекли баронов пять.

— Ну, немцы япошкам покажут Кузькину, тьфу, Гансову мать… Бильдерлинг — это им не фунт изюму, тьфу, редиски… Да и Куропаткин свой вагон покинул… Не едет, собака, без рельсов по горам, — добрались до японской позиции у Ваньяпузы, штурмовать которую вдохновлял полковник Яблочкин.

Но она оказалась уже оставленной японцами.

— Лежи, Ванья, — это по–японовски так, и чеши пузо, — посмеивались нижние чины.

Однако генералы забеспокоились и призадумались — где же враг?

Штакельберг, пыхтя и отдуваясь, вместе со своим начальником штаба ежедневно взбирался на самую высокую сопку, дабы обозреть окрестности. К его удивлению, местность совершенно не соответствовала карте… Или наоборот.

«Хоть бы вон у той скалы японцев не было», — разглядывал в бинокль отвесные кряжи недалёкого горного массива.

Вот с него–то, когда русские подошли поближе, на их головы и низвергнулся плотный артиллерийский и пулемётный огонь.

Солдаты генерала Данилова, что хорошо показал себя под Ляояном, пытались вскарабкаться на неприступные откосы, но все их атаки японцы легко отбивали.

Как и положено русскому генералу, Данилов пошёл впереди своих войск, но был ранен в ногу. Приказав нести себя на носилках, вновь повёл солдат в атаку… Но необследованные охотниками и разведчиками горные кряжи оставались неприступными.

Русские стрелки, в отчаянии, даже колотили по ним прикладами, добравшись до подножия, но не умея подняться вверх.

Атака захлебнулась обильной кровью.

Постепенно русские войска сами стали переходить к обороне, отбиваясь от контратак противника.

Артиллерийская канонада не смолкала и ночью.

Дневная жара сменилась сильнейшей грозой, ослепляя солдат яркими вспышками молний.

1-я рота 11-го полка, прикрываясь, как говорится, рельефами местности, об окопах не шло и речи, отбивала атаки японцев.

— И ночью желтолицым не спится, — бурчал насквозь промокший Егорша. — Ну что за погода? То от духоты маешься, то ливни как из ведра хлыщут. И когда эта канитель закончится…

— Вот как, дядя Егорша, разобьёшь супостата, так и поедешь в Рубановку, — прицелившись, пальнул в сторону японцев Дришенко. — Да ещё ляояновская рана ноет, — вновь пальнул в сторону противника. — На кого Бог пошлёт. Пусть какой–нибудь нехристь тоже от раны мается, как и я.

— Да-а, Артёмка. Обороняться легшей намного, нежели наступать. Лежи себе, да постреливай в тёмну ночь, как в копеечку, — тоже выстрелил, заметив что–то подозрительное при вспышке молнии.

Вглядываясь во тьму, при всполохах грозы увидел бегущие в их сторону тени.