Дерзкая невинность

Макс сглотнул.

Оливия стиснула его руку.

— Я хотела вам рассказать. Но… я боялась.

— Боялись чего?

Голос был напряженным, взгляд остекленел так, словно ее признание причинило ему боль.

— Ах, Макс.

Каким образом Оливия могла объяснить ему, рассказать ему о том, что обычной реакцией на ее болезнь была жалость или отвращение? Как объяснить ему свой страх, что он испугается этих приступов и она лишится такой свободы в их отношениях?

— Я боялась, что вы измените свое отношение ко мне. А мне так нравилось, как вы себя ведете, когда мы вместе. Я не хотела, чтобы вы думали обо мне по-другому. И сейчас не хочу.

— Это лишь помогло бы мне понять вас, Оливия. Вас и вашу семью.

— Я хотела, чтобы вы верили, что я нормальная женщина. Я не хочу, чтобы вы смотрели на меня с жалостью или отвращением. Мне просто хотелось на какое-то время притвориться.

— Если вы думали, что ваша болезнь каким-то образом изменит мое мнение о вас, то вы ошибаетесь.

— У всех меняется мнение обо мне.

— Но не мое, — твердо заявил Макс.

— Вы действительно уверены, что когда я встану с постели, ничего не изменится? Мы останемся… друзьями? Снова будем вместе гулять и играть в теннис?

— Ничего не изменится, — торжественно заявил Макс. Наклонившись вперед и не отпуская ее руки, он провел пальцем другой руки по ее лбу. — Я по вас скучал.

Его низкий бархатистый голос окатил Оливию теплой волной.

— Мне тоже вас не хватало, — призналась она. Она все время о нем думала. С того момента как Джессика сказала ей, что он хочет навестить ее, она надеялась увидеть его всякий раз, как открывала глаза. А теперь он здесь, и Оливия была счастлива.

— А вам скоро разрешат встать с постели?

— Надеюсь, что завтра. — Оливия нахмурилась. — Однако вряд ли я какое-то время смогу играть с вами в теннис.

— Я сомневаюсь, что мы вообще сможем играть. Прошлой ночью были заморозки, уже холодает. Завтра земля вообще превратится в лед.

— Черт, — пробормотала Оливия. — Как долго погода будет против нас?

— Не успеем мы оглянуться, как наступит весна. А до тех пор мы найдем себе другие интересные занятия.

— Вы меня дразните, лорд Хэсли? — Оливия уловила хитрый блеск в его глазах.

— Угадайте. Любое занятие будет мне в радость, если вы будете принимать в нем участие.

Оливия вдруг поняла, что чувствует то же самое. Ей нравилось, как Макс слегка наклоняет голову, когда слушает ее, словно все, что она говорит, для него важно. Нравилось, когда он с искренним интересом расспрашивает о ее жизни и о ее семье. А уж когда он к ней прикасался… Хотя в последнее время это случалось гораздо реже, чем ей хотелось бы.

— Я наконец понял, почему ваша семья так о вас заботится. Они просто хотят, чтобы не было рецидивов малярии.

Оливия фыркнула.

— Они считают, что каждая моя прогулка может оказаться последней.

— А вы с этим не согласны? Вы не думаете, что ваша физическая активность провоцирует болезнь?

— Я совершенно в этом уверена.

— Тогда что?

— Не знаю. Приступы такие нерегулярные.

— А как часто они случаются?

— Раз или два в году. Последний был прошлой зимой.

— Я думал об этом. Мне кажется, что если бы температура поднималась после прогулок, вы бы заболели в тот день, когда мы попали под ливень. Помнится, вы тогда промокли до нитки и замерзли.

— Мег страшно на меня рассердилась и была зла на Джонатана за то, что он не перекинул меня через седло и не домчал меня домой до дождя.

— И все же вы не заболели. А заболели сейчас. Что могло стать причиной? Вы считаете, что это теннис?

— Я уверена, что не теннис. Мы столько раз играли и даже в более холодную погоду, и ничего не случилось.

Очень хотелось бы знать причины, вызывающие лихорадку.

Макс наклонился к ней еще ниже, и Оливия закрыла глаза.

— Вы устали?

— Нет, — выдохнула она.

Макс коснулся губами ее рта, ожидая ответа на его действия. Оливия разомкнула губы и слилась с ним в поцелуе, заставившем ее сердце учащенно забиться. Незнакомые ощущения завихрились по ее телу, словно струйки сладкого дыма. Оливия глубоко вдохнула его мужской запах, так отличавшийся от женских ароматов, окружавших ее столько лет. Она ощущала его силу и твердость, хотя с ней он всегда был нежен. В нем удивительно уживались противоположности — сила и мощь с мягкостью и состраданием, что так нравилось Оливии.

Ее все больше захватывал этот поцелуй. Макс прикоснулся свободной рукой к ее щеке и, откинув пряди волос от ее лица, принялся гладить ее. Оливия чувствовала, как пальцы его большой ладони дрожат.

Скрипнули петли, и дверь открылась. Но даже этот звук, вернувший Оливию к реальности из сладких грез, не мог заставить ее отпрянуть от Макса.

Медленно, с громадным усилием Макс отодвинулся. Оливия открыла глаза и, оторвав взгляд от него, увидела стоявшую в дверях Серену.

Ладонь Макса соскользнула со щеки Оливии, и кровь прилила к ее лицу.

Макс поклонился:

— Миледи.

— Лорд Хэсли. — Голос Серены был чуть резче обычного.

Наступила неловкая пауза, после чего Серена вошла и закрыла за собой дверь.

— Мне, по-видимому, следует притвориться, что я ничего не видела.

Ничуть не смутившись, Макс улыбнулся и кивнул. Потом посмотрел на Оливию:

— Так до завтра?

Он все еще держал ее руку. Пожав ее на прощание, Макс вышел.

Серена дождалась, когда за ним закроется дверь, и села на освободившееся место.

— Ты чувствуешь себя лучше.

— Мм.

Смущение быстро прошло. Оливия принялась рассматривать рисунок на покрывале: на темно-зеленом фоне цвели розы.

Потом перевела взгляд на Серену.

— Ты намерена играть в старшую сестру, Серена? Будешь меня ругать?

Серена смотрела на Оливию, явно размышляя, как ей себя вести, и наконец ответила:

— Нет.

— Вот и хорошо. — Оливия подняла взгляд к потолку.

— Я знаю, что между тобой и лордом Хэсли возникла взаимная симпатия.