Дерзкая невинность

Он кивнул, неожиданно лишившись дара речи.

Когда Макс смотрел ей вслед, он понял, что не хочет, чтобы она уходила.

Глава 9

Оливия каждую ночь приходила к Максу всю неделю, но потом у нее начались месячные, так что в последующие ночи они просто держали друг друга в объятиях. И разговаривали. Часами. О своем прошлом, надеждах, убеждениях и мечтах о будущем.

Осень уступила коротким холодным зимним дням. Оливия старалась не замечать холода и, когда более или менее позволяла погода, гуляла. Иногда к ней присоединялся Макс.

Во время одной из таких совместных прогулок Макс наконец признался ей, почему он не собирался жениться. Он объяснил, что его всегда пугала возможность в случае женитьбы стать таким, каким был его отец.

— Но почему? — удивилась Оливия. — Ты думаешь, что не сможешь остаться верным свой жене?

Макс пожал плечами.

— До встречи с тобой я никогда не хотел хранить верность одной женщине.

Он и сам поразился такому неожиданному признанию и долго молча смотрел на Оливию. Но она не удивилась. Оливия видела, что его внимание всегда было сосредоточено исключительно на ней. Она могла с почти полной уверенностью сказать, что с тех пор, как он приехал в Суссекс, у него не появлялись мысли о других женщинах.

— Но ты никогда не оскорбил бы свою жену, как это делал твой отец.

— Никогда, — процедил Макс сквозь зубы.

— Тогда почему ты беспокоишься? — спросила Оливия, сама удивившись, зачем она продолжает этот разговор, тем более что он не собирается на ней жениться.

Макс отвел взгляд.

— Во мне есть жестокость, Оливия. Мной иногда овладевает ярость, которую я не могу контролировать. Но я никогда бы не смог выместить ее на невинной женщине. Я бы не знал, как мне после этого жить.

Оливия не видела Макса в гневе. Он мог быть смущенным, расстроенным, но чтобы в ярости никогда.

— Я не понимаю. Это не ты, Макс.

— Но это я. И я молю Бога, чтобы таким ты меня никогда не увидела.

Что-то сжалось в ее груди.

Сегодня было холодно и ветрено, но все равно солнечно. Почти всю ночь Оливия провела у Макса, вернувшись к себе под утро. Ее горничная, Смитсон, сказала ей, что Серена, Феба и Джессика решили нанести визит леди Фенвик, а джентльмены отправились на охоту. Однако когда Оливия спустилась к завтраку, она застала в столовой Макса, читающего утреннюю газету. Перед ним стояла чашка дымящегося кофе.

Когда Оливия вошла, он встал.

— Мисс Донован, — с улыбкой поздоровался Макс.

— Доброе утро, милорд.

Оливия села и неожиданно смутилась. Было как-то неловко говорить с ним вне стен его спальни или не на прогулке. Она должна притвориться, что у них просто дружеские отношения. Какая-то глупая, порочная часть ее существа сгорала от желания сесть ему на колени и звучно поцеловать его в щеку. Но в любую минуту сюда мог войти слуга или еще кто-нибудь, и Оливия просто не могла позволить себе такого позора. Тем более в доме своего зятя.

— Вы тоже сегодня проспали, — донесся до нее низкий бархатный голос Макса.

— Да, и мне доложили, что мужчины уже уехали на охоту.

— Увы. Я проснулся поздно и обнаружил, что они уехали без меня.

Оливия положила еду на тарелку и села напротив Макса. Слуга налил ей какао.

— А мои сестры ушли с визитом к леди Фенвик.

— Значит, остались только вы и я. — Макс сложил газету и улыбнулся.

В этом кажущемся таким невинным заявлении таилось столько греха, что у нее по спине пробежали мурашки.

— Может, я заинтересую вас предложением отправиться после завтрака на прогулку, милорд.

Макс кивнул со смешком, словно говоря: «У меня были другие планы… но полагаю, прогулка тоже сойдет».

Потом они долго просто молча сидели и смотрели друг на друга. Если бы кто-нибудь в этот момент вошел, он мог бы сразу заметить их одурманенное состояние.

Оливия оторвала взгляд первой, заметив, что вернулся слуга, чтобы убрать ненужные тарелки.

— Скажите мне, милорд, — произнесла она наконец, — где в Англии прошло ваше детство?

— Недалеко отсюда, в Гемпшире. Здесь расположено Форест-Корнер, имение моего дяди.

— Стало быть, ваше детство прошло там?

— После смерти моей матери отец проводил много времени в доме дяди. Там же жили мои кузены. Сюда я возвращался на каникулы, когда учился в Итоне.

— Это был не дом, — пробормотала Оливия, — а место, куда можно было приехать.

— Не дом, — согласился Макс. — Форест-Корнер — это огромное холодное место. Его каждый день скребут и чистят, пока он не заблестит. Он был совершенно не похож на дом, каким был при жизни моей матери, или на дом Стрэтфорда. Каждая тщательно подобранная деталь была предназначена для эстетического наслаждения, а не для комфорта.

— Да, это действительно звучит холодно. И все же когда-нибудь это место будет принадлежать вам, не так ли?

— Полагаю, что да.

— Но вы сказали, что у вас есть кузены. Или это все девочки?

— Нет. У моего дяди были два сына и одна дочь, но все они умерли в один год от инфлюэнцы. Старшему было двенадцать, младшему — шесть. Их мать тоже заболела. Той осенью я был в Итоне, а когда приехал в Форест-Корнер на зимние каникулы, их уже всех не было.

— Ужас какой!

— Да. — Лицо Макса опечалилось. Он взял обеими ладонями свою чашку с кофе. — Это было давно… но мои кузены были в детстве моими лучшими друзьями. Мне очень жаль, что их уже нет.

— Я вас понимаю, Макс.

Сколько же у него в жизни было потерь, подумала Оливия. Но все же остался хотя бы один родственник.

— А что ваш дядя? Он взял вас под свое крыло после того, что произошло?

Макс покачал головой:

Ничего подобного. Он никогда не верил, что я смогу быть таким же хорошим герцогом Уэйкфилдом, как Чарльз или Генри. Однажды он сказал мне, что лучше бы умер я, а не его сыновья.

Оливию передернуло, но Макс лишь пожал плечами.

— Я его не виню. Он потерял двух сыновей, дочь, жену… А мне не нужен был герцогский титул, и я не готов быть герцогом. А Чарльз и Генри были его наследниками и воспитывались согласно их статусу.

Оливия кивнула.

— Мой дядя был в Лондоне, когда они заболели, — продолжал Макс. — Он был в городе с моим отцом и их любовницей.

— Их любовницей? — переспросила Оливия, не поверив своим ушам.

Макс кивнул и допил кофе.

— Да. Я говорил вам, что у них почти все было общее, не так ли?

Оливия смотрела на него в ужасе.

— Когда мне было девятнадцать, — тихо произнес Макс, — я призвал своего дядю к ответу — за это и за многие другие преступления против своей семьи, когда они еще все были живы. С тех пор мы не разговариваем.