Дерзкая невинность

Но сейчас уже день, и кто-нибудь может войти. Смитсон ожидает ее вызова. Кто-то может зайти, чтобы вымыть ванну.

Ну и что? Какое это имеет значение? Главное — Макс рядом и обнимает ее.

Оливия заснула.

А когда проснулась, спустя несколько часов, его уже не было. На подушке лежала записка.

«Мне было жалко тебя будить. Я буду очень по тебе скучать. Напишешь мне?

М.».

Глава 10

Лондон в январе был холодным, грязным и мрачным. Макс понимал, почему аристократия предпочитала сбегать из города в это время года. Деревня отличалась покоем и суровой красотой, чего был лишен Лондон.

К сожалению, у Макса не было другого выбора, кроме как остаться в Лондоне на всю зиму. Дядя умер две недели назад и оставил Максу бесконечное число все возможных дел. Если бы Макс не чувствовал какую-никакую, но все же гордость за свой титул и необходимость соответствовать ему, он бросил бы все и помчался бы обратно в Суссекс к Оливии.

Но Макс не мог этого сделать. Хотя бы из чувства уважения к своим кузенам, которые могли бы стать герцогами Уэйкфилд и лучше бы соответствовали этому титулу, чем он. Макс не мог подвести их.

Так что он по мере сил старался выполнить свой долг. Его дядя до самого конца оставался холодным и желчным, но все же поступил так, как обещал, перед смертью посвятив Макса в свои личные дела. Несмотря на свою нелюбовь к этому человеку, Макс похоронил дядю с почестями, полагающимися тому по статусу герцога. Он надеялся, что старый герцог воссоединился со своей женой и детьми, забыв свою жестокую, печальную жизнь и свою горечь.

Макс управлял делами дяди, отвечал на официальную корреспонденцию, встречался с политическими лидерами и занимался недвижимостью, которая начала приходить в упадок в связи с болезнью дяди. Он зарылся в огромном количестве работы, связанной с получением титула, но не проходило дня, чтобы он не вспомнил об Оливии. Макс писал ей письма, а если среди кучи других, приходивших на его имя, он находил письмо от нее, Макс всегда открывал его первым.

Он скучал по ней. Им уже начинала овладевать мысль, которая постепенно принимала определенные очертания. Не сразу, но все же Макс начал отказываться от своего давнишнего убеждения никогда не жениться. Оливия доказала ему, что он не похож на своего отца и никогда не станет таким, как он. Когда он был с Оливией, у него никогда не возникали мысли о предательстве или насилии. Он был ей предан. И всегда будет.

А герцогу в конце концов нужна герцогиня.

Со временем у него выработался план. Макс продолжит ухаживать за ней, а когда наступит весна, он сделает ей официальное предложение. Макс надеялся, что ему удастся убедить ее семью и ей разрешат приехать в Лондон, пока весной он будет заседать в палате лордов. Макс будет вести себя прилично. Боже сохрани навлечь скандал на свою будущую жену.

Он человек терпеливый и будет ухаживать за ней, как положено. Макс признался самому себе, что он будет наслаждаться весной и летом, демонстрируя красоту, грацию и доброту Оливии всему Лондону.

Когда наступит лето, он повезет ее в какое-нибудь красивое место — какое, он пока не нашел, — и они будут с ней гулять. Макс представил себе, что их окружает прозрачный аромат летних цветов, а воздух вибрирует от тихого жужжания насекомых.

И вот там Макс встанет на одно колено и попросит ее стать его женой. Он часто представлял себе этот момент — возможно, даже слишком часто. Но мысли об Оливии, об Оливии как своей жене, стали единственно приятными в его новой полубезумной деловой жизни.

Вздохнув, Макс отложил перо. Приложив кончики пальцев к вискам, чтобы как-то унять боль, он взглянул на старые каминные часы дяди, теперь принадлежащие ему. Оказалось, что было уже довольно поздно, и он вспомнил, что давно ничего не ел. Когда дворецкий спросил его об обеде, Макс просто отослал его.

Но теперь желудок напоминал ему громко о том, что Макс зря отказался от обеда.

К счастью, лондонский особняк семнадцатого века, унаследованный Максом от дяди, находился совсем недалеко от клуба, к которому он принадлежал. Мысль о еде выгнала Макса на улицу в холодную январскую погоду.

Он быстро миновал заснеженную улицу и спустя несколько минут был в клубе. Отдав портье шляпу, перчатки и плащ, Макс быстро поднялся наверх в столовую, чтобы поужинать. Утолив голод, он направился в гостиную.

Налив себе бокал портвейна, Макс сел в мягкое кресло у камина.

— Ваша светлость, — услышал он чей-то невнятный голос.

Подняв глаза, Макс увидел того, кого меньше всего хотел видеть, — маркиза Фенвика.

Макс коротко кивнул:

— Фенвик.

Фенвик сел напротив и вздохнул. Макс пригляделся к нему и отметил, что тот был бледен и напряжен.

— Увы, — с горечью в голосе произнес Фенвик, — ты победил.

— Победил?

— Да, и притом вдвойне.

Макс понятия не имел, о чем говорил Фенвик. Он допил портвейн, поставил бокал на столик рядом и приготовился встать. Но следующие слова Фенвика заставили его застыть на месте.

— Ты не только получил титул герцога раньше меня, но тебе удалось затащить в постель Оливию Донован.

Макс стиснул челюсти. Пальцы непроизвольно сжались в кулаки, но он скрестил ноги, чтобы не вскочить и не придушить Фенвика. Вместо этого Макс сдержанно спросил:

— Как это пришло тебе в голову?

— Об этом писали все газеты. Старый герцог Уэйкфилд умер…

— Нет, не это, — отрезал Макс. — Ты прекрасно знаешь, что я не об этом.

Макс огляделся. Черт возьми, кругом были джентльмены и лакеи, притворявшиеся, будто заняты своими делами и не слышали ни слова, но это было не так. «Будь я проклят, — подумал Макс, — если имя Оливии Донован будет у всех на устах».

Фенвик хихикнул. Но как-то невесело.

— Конечно, знаю. Ты помнишь, ведь мы с тобой заключили пари, не так ли?

Макс заскрежетал зубами. С тех пор так много всего произошло, многое изменилось, и он совершенно забыл об этом дурацком пари.

— Но я не мог положиться лишь на слово моего оппонента, не так ли? — Фенвик пожал плечами. — Я кое-кого нанял, чтобы последить за тобой.

— В доме у Стрэтфорда? — Кулаки Макса сжимались и разжимались.

— Так точно. Теперь ты видишь, какой я честный человек. А с нашей мисс Донован ты пошел даже дальше, чем говорил. Ты ее соблазнил. И это было далеко не единожды.