Дерзкая невинность

— Макс?

— Прости, что разбудил тебя. Спи.

— Мне становится хуже. Все болит. Я не могу даже думать.

— Что я могу сделать для тебя?

— Обними меня, — пробормотала Оливия. — Ты такой прохладный. А я такая горячая…

— Я буду обнимать тебя столько, сколько нужно.

— Не позволяй доктору возвращаться.

— Что? — удивился Макс.

— Он… — Оливия умолкла.

Он приподнялся на локте и осторожно потряс ее.

— Оливия, проснись. Мне надо знать, почему тебе не нравится доктор Грабб.

— Аа? — Ее веки дрогнули, но она не пошевелилась. Макс заметил, что со временем она все меньше и меньше двигается — лихорадка отнимает у нее все силы.

— Что не так с доктором, Оливия? — допытывался Макс. Ему было необходимо знать это. — Почему ты не хочешь, чтобы он тебе помог?

— Я хочу.

— Но?

— У него нет моего лекарства.

— Я знаю, скоро оно у тебя будет.

— Мне помогает только хинин.

Еще никогда в жизни Макс так не ненавидел это чувство тотальной беспомощности.

— Мне не нравятся пиявки. Мне не нравится, когда мне становится холодно.

— Но он говорит, что это поможет снизить температуру.

— Только… хинин…

— Если кровопускание не поможет, он даст тебе мышьяк. Он помогает при лечении малярии.

Ее веки снова задрожали, но она ничего не ответила.

Макс смотрел на нее, стараясь дышать ровно, чтобы успокоиться. Она была такая красивая, словно фарфоровая кукла.

Но когда он закрыл глаза, то увидел ее совсем другой. Оливия смеялась, когда они гуляли вместе, ее голубые глаза сияли, нежный румянец выступал на щеках. Он хотел, чтобы все это вернулось.

— Оливия, — прошептал Макс. — Ты должна поправиться. Пожалуйста.

Она не пошевелилась. Он крепче прижал ее к себе, чувствуя, что она вся горит. Но сон вскоре сморил и его.

Был уже день, когда его разбудил стук в дверь. Макс повернулся, чтобы проверить Оливию: ее дыхание было прерывистым, кожа приобрела голубоватый оттенок, которого вчера не было. Он притронулся к ее щеке — она была горячей.

— Ваша светлость? — за дверью была Кора. — Приехал доктор.

— Да, да. Проводи его.

Он говорил громко, но Оливия не реагировала. Макс уже встал и застегивал камзол, когда вошел доктор.

— Доброе утро, ваша светлость.

Доктор, казалось, намеренно игнорировал тот очевидный факт, что Макс провел ночь в постели Оливии.

И хотя доктор знал, что Макс не воспользовался бы ею в ее состоянии, но спать с такой леди, как Оливия, при любых обстоятельствах являлось бы не только пищей для сплетен, но могло погубить ее репутацию.

Максу пришлось положиться на такт доктора. А что ему еще оставалось? Он вспомнил, что ему сказала Оливия перед тем, как уснула.

— Больше никаких пиявок и холодных ванн. Они ей не помогают. Наоборот, становится хуже. У нее сильный жар.

Доктор явно удивился, но кивнул.

— Я уже думал о мышьяке. Поскольку леди такая хрупкая, я пропишу шестую часть таблетки, растворенную в сладкой воде, три раза в день. Если она справится, мы увеличим дозу. — Грабб ободряюще улыбнулся Максу. — Не теряйте надежды, ваша светлость. Я уверен, что мышьяк совершит чудеса.

Но чуда не произошло. После двух дней приема мышьяка у Оливии начался бред. Она не могла есть, температура поднялась еще выше, а круги под глазами стали пугающе черными.

Доктору пришлось признаться, что тело Оливии не справляется с мышьяком, и отказаться от этого метода. Все что осталось, заявил он, это молиться, чтобы хинин прибыл вовремя, но особой надежды на это не было.

Макс был готов задушить бесполезного доктора своими руками.

Он ходил по комнате, словно разъяренный тигр по клетке, когда вошла служанка с тазом в руках.

— А это для чего?

— Я хотела обтереть хозяйку.

Макс остановился.

— Я сам это сделаю.

— Да, сэр.

Кора поставила таз на стол около кровати.

— Я добавила в воду немного лаванды и календулы для смягчения кожи.

Сделав книксен, Кора вышла.

Макс намочил полотенце в теплой воде.

— Надеюсь, что ей будет приятно, — пробормотал он, вспомнив, какая у Оливии чувствительная кожа. Макс начал очень осторожно водить влажным полотенцем по ее телу.

Сначала она лежала неподвижно, будто тряпичная кукла. Потом ее веки дрогнули, и она открыла глаза.

— Что… что ты делаешь, Макс?

Как же он был счастлив, услышав после стольких дней ее голос!

— Я будто купаю тебя в ванне.

— Как в Стрэтфорде.

Он улыбнулся, вспомнив, как он купал ее в спальне в Стрэтфорде. Как же это было давно!

— Приятно…

— Этого я и добивался.

Оливия взглянула на него вдруг прояснившимся взором.

— Макс, почему мы так давно не получали известий от моих сестер? Я беспокоюсь.

Он тоже беспокоился. Макс писал в Стрэтфорд-Хаус, но ответа не получил. Неизвестно, поехали ли молодые женщины в Суссекс или куда-то еще? А может, Боже упаси, Фенвик узнал, где они, и послал за ними своих людей?

— Я уверен, что с ними все в порядке, — постарался успокоить ее Макс. — Я послал письма и думаю, на днях придет ответ.

— Я надеюсь.

Оливия лежала тихо, пока Макс водил полотенцем по ее ноге.

— Макс?

— Хм?

— Это лекарство, которое он мне давал, не помогает. Мне становится хуже.

Она посмотрела на него. В ее взгляде был страх, но глаза были ясными.

— Я этого не допущу, Оливия. Скоро привезут хинин. Еще пару дней и…

— Я не выдержу, Макс. Я чувствую, как темнота поглощает меня. Я борюсь, но это так легко, так приятно — проваливаться в нее.

— Нет!

— Я не хочу покидать тебя.

— Ты не можешь меня покинуть. Ты нужна мне, Оливия.

— Может быть, мне поможет лосьон.

— Лосьон?

— В моем… багаже. Я оставила его на постоялом дворе в Прескоте.

— Твоя служанка попросила прислать твой багаж. Он здесь.

— В моей маленькой сумочке, в стеклянном флаконе есть лосьон. Это снадобье называется хинная кора, оно изготовлено из коры какого-то перуанского дерева. Его подарила мне одна женщина, которая тоже болела малярией… Она сказала, что лосьон смягчает кожу, ставшую болезненно сухой после лихорадки, и он улучшает самочувствие.