Дерзкие мечты

— Хорошо, но как вы себя чувствуете?

— Только немного болит голова. Уверяю вас, я не собираюсь падать в обморок.

— Я не возражаю, пока вы со мной. Я подхвачу вас. — Он улыбнулся. — Но покидать бал раньше императора невежливо. Вам придется выскользнуть через боковую лестницу, не прощаясь с хозяйкой.

— Я не подумала об этом. Тогда, наверное, мне лучше остаться.

В ее голосе звучала брезгливость, и дело было не только в головной боли. Сказывалось напряжение, появившееся в последнее время в их отношениях с Гилбертом, эта стычка с Луи Бонапартом, а теперь ее мучила мысль, что все видят их с Аллином и будут сплетничать о них. На балу не было никого из знакомых Вайолетт, никого из родственников или приятелей Гилберта, ее окружали чужие люди, которых она не понимала, несмотря на то что владела французским языком. С детства ей внушали, что она француженка, но теперь оказалось, что это не так, что она нечто другое — американка с французскими корнями.

Аллин внимательно посмотрел на ее бледное лицо и покачал головой.

— Я помогу вам уйти отсюда. Пойдемте поищем вашего мужа.

Они нашли Гилберта за карточным столом, где играли в «фараона». Перед ним лежала горка золотых монет. Он едва взглянул на подошедшую жену и даже не удосужился ответить на ее просьбу. Разве она не видит, что он выигрывает? Не уходить же, когда у него в руках счастливые карты. Кроме того, он был уверен, что она наслаждается танцами.

Глядя на плотно сжатые губы мужа, Вайолетт подумала: он рад, что у него есть повод отказать ей. Она не унизит себя до того, чтобы просить дважды. Резко повернувшись, она пошла прочь.

Аллин, стоявший за ее спиной, наклонился, обращаясь к Гилберту:

— Простите, месье, но, может быть, вы позволите мне проводить мадам Фоссиер вместо вас?

Гилберт медленно повернулся и поднял голову. Сердитая складка появилась между его бровей, когда он встретился взглядом с Аллином. Золотая монета, которую он не спеша крутил пальцами, покатилась по столу. За карточным столом воцарилось молчание, игроки с любопытством переглянулись. Не сводя взгляда Гилберта, Аллин медленно выпрямился, лицо его приняло непримиримое выражение, в серо-голубых глазах появился стальной блеск. Его невысокая, но широкоплечая фигура приобрела внушительную, почти королевскую осанку. Хотя он и сдерживал себя, сила его гнева было очевидной.

Гилберт сквозь зубы втянул воздух. Складка между его бровей разгладилась. Он моргнул.

Вайолетт снова стало страшно. Легонько коснувшись руки Аллина, она с трудом выдавила из себя:

— Ты позволишь, Гилберт?

Тот провел языком по пересохшим губам и прохрипел:

— Как тебе угодно.

— Спасибо, — быстро ответил за Вайолетт Аллин и, взяв даму за локоть, повел ее к выходу.

В дверях Вайолетт обернулась. Гилберт смотрел им вслед с выражением бессильной ярости на лице. Было очевидно: то, что он прочел в глазах Аллина, заставило его отказаться от попыток сопротивления.

Вайолетт искоса бросила взгляд на человека, который шел рядом с ней. Он вновь держался уверенно и свободно. Вайолетт представила себе, как покинет этот дом, сядет в его экипаж и поедет с ним по темным и пустынным улицам Парижа. Она ощутила в себе страстное желание и непонятный страх, которые росли и росли, заполняя все ее существо.

Аллин должен был признать, что идея этого бала оказалась неудачной. Он хотел доставить Вайолетт удовольствие, увидеть ее красоту в блеске парижского общества и… о да, иметь возможность держать ее в своих объятиях. Но все получилось не так, как он планировал.

Теперь он чувствовал себя растерянным. Да, давно не испытывал он столь сильной ненависти к другому человеку. И надо же такому случиться, им оказался человек гораздо старше его и менее опытный, которому он сам причинил вред если не на деле, то мысленно. Боже, какой стыд! Он не должен был провоцировать столкновение. То, что он рассердился и оскорбился за Вайолетт, не может служить ему оправданием. Он не имел никакого права подвергать риску ее и без того сложное положение лишь по той причине, что у него вскипела кровь.

Но более всего ему хотелось продырявить шпагой этого напыщенного индюка — императора, каким тот в действительности и был. Какая непробиваемая самонадеянность — рассчитывать на то, что он смеет тискать прекрасную, чистую Вайолетт, затащив ее в темный угол, как какую-нибудь кухарку! Благоразумие не позволило ему вызвать императора на дуэль. Но все же это нужно было сделать. Что ему благоразумие, что ему Франция, если уж на то пошло? Он в этой стране гость, случайный посетитель. Как его интересы, так и риск находились совсем в другом месте.

Гилберту же просто не повезло, что он попался ему под руку слишком скоро после стычки с Наполеоном. Унижение или смерть — вот из чего пришлось выбирать мужу Вайолетт. Не скоро он простит своей жене то, что она поставила его в затруднительное положение и невольно стала свидетельницей его трусливого отступления.

А если бы Гилберт нашел в себе мужество противостоять ему, что бы он делал? Было бы благородно с его стороны выстрелить в воздух и предоставить обиженному мужу возможность рассчитаться за нанесенное оскорбление. Но поступил бы он так? О нет. Он хладнокровно убил бы мужа Вайолетт и только лишь с одной целью — сделать ее вдовой. По крайней мере, он попытался бы это сделать. Прости его, господи.

Аллин посмотрел на Вайолетт, покинувшую с ним вместе зал и теперь спускавшуюся по узкой лестнице бокового выхода. Она ступала как королева, с высоко поднятой головой и прямой спиной, невосприимчивая к шепоту позади них. Ее гордость, ее благородство были бесподобны. Достоинство, отсутствовавшее у ее мужа, являлось для нее столь же естественным, как дыхание. Только глупый мужчина мог относиться к такой женщине как к ребенку, которого можно баловать или наказывать по своей прихоти, и такой мужчина заслуживает того, чтобы потерять ее.

Ведь подумать только, она смогла уйти с ним, поставив на карту все! Аллин не ожидал этого. В последние недели он видел, как она боролась с условностями, предписанными леди ее круга, и уважал ее за это даже тогда, когда пытался воздействовать на ее волю. Его не удивило бы, если бы сегодня она предпочла остаться в безопасности рядом со своим мужем, несмотря на его поражение. А возможно, именно из-за поражения. Но она поступила иначе. Она выбрала его, Аллина. Никогда еще он не чувствовал себя таким гордым и таким смущенным. Гилберт Фоссиер не стоил этой женщины. Но стоил ли ее он, Аллин, — вот в чем вопрос.

10

Джолетта с трудом открыла глаза. В голове пульсировала боль, ей казалось, что все ее тело разорвано на части. Она лежала на тротуаре, а вокруг толпились люди. Под головой у нее было что-то мягкое, возможно, чья-то свернутая куртка. Роун с закатанными рукавами рубашки стоял на коленях слева от нее. Он держал ее руку в своих теплых ладонях и смотрел на нее, нахмурив брови.

Справа же Джолетта увидела молодого человека приятной наружности в желто-коричневой кожаной куртке, шелковой кремовой рубашке. Темные очки его были подняты вверх и прижимали его черные вьющиеся волосы. Лицо юноши выглядело озабоченным и встревоженным, но все же он попытался улыбнуться, когда увидел, что девушка окончательно пришла в себя.