Дети Божии

– Господин, ты более чем добр ко мне и твое гостеприимство безупречно. Сей бесполезный чрезвычайно благодарен тебе.

Итак, он тоскует по другим существам своего рода, сообразил Супаари и подумал, что иноземцы скорее были ближе к руна, чем к жана’ата. Привязанность у руна носила подлинный, но эластичный характер: она охватывала тех, кто находился рядом, но плавно сокращалась, когда кто-то удалялся. К тому же им было необходимо пребывать в стаде. O да, женщины их могли переносить определенную долю уединения и даже умели работать с незнакомцами, однако мужчины нуждались в семьях и детях. Оказавшись вдали от родных и друзей, некоторые из мужчин руна просто переставали есть и умирали. Такое случалось нечасто, но тем не менее происходило.

– Сандос, ты нуждаешься в жене? – спросил Супаари, презрев условности из-за беспокойства за этого иноземца, который может также умереть, находясь на его попечении.

– Господин, твой благодарный гость придерживается правил целибата, – сообщил ему Сандос, воспользовавшись словом своего х’инглиша и посмотрев в сторону. А затем пояснил на своем очаровательно неловком к’сан: – Такие, как сей недостойный, не берут себе жен.

– О! Значит, твоя родня похожа на жана’ата, разрешающих иметь детей и жениться только двум первородным отпрыскам, – с облегчением произнес Супаари. – Я тоже соблюдаю это правило – ваш целибат. Ты тоже третьерожденный, как и я?

– Нет, господин. Второй. Но среди таких, как твой гость, искать себе пару и иметь детей может даже рожденный пятым или шестым.

Пятым? Шестым! Иноземцы рождаются целыми выводками? Супаари задумался. Как они могут позволять себе иметь столько детей? Подчас он приходил к выводу, что во всем, что известно ему об иноземцах, понимает всего лишь двенадцатую часть. – Но если ты второй, почему же ты не женился?

– Сей недостойный решил не делать этого, господин. Среди моего рода, как и среди твоего, немногие решаются идти подобным путем. Такие мужчины, как твой гость, оставляют семьи, в которых были рождены, и не заводят связей с другими людьми, и не рождают детей. Так мы можем любить всех без исключения и служить многим.

Супаари был потрясен этими словами маленького толмача, о котором привык заботиться.

– То есть ты лично являешься слугой многим?

– Да, господин, этот служил людям, будучи среди своих.

«Однако здесь более нет никого из твоего рода», – подумал Супаари. Cбитый с толку, он откинулся на груду обеденных подушек, на которых отдыхал, пока остывали остатки его трапезы, и с сожалением подумал о тех временах, когда самой серьезной его проблемой являлся спрос на кирт в будущем сезоне.

– Сандос, – проговорил он, пытаясь наконец обрести в чем-то реальную опору, – зачем вы здесь? Что привело вас сюда?

– Желание изучать дары вашего языка… познать песни вашей земли.

– Так говорила мне Хэ’эн! – воскликнул Супаари, наконец понимая кое-что из того, что говорила Энн Эдвардс. – Вы явились к нам, потому что услышали песни наших поэтов и они восхитили вас. – Он смотрел на Сандоса новыми глазами: не как на переводчика, выращенного торговли ради, но как на второродного, осознанно отказавшегося от своего права иметь детей, и на поэта, служащего многим! Неудивительно, что Сандос не выражал интереса к коммерции! И тут все стало на свои места – блестящим образом, как казалось тогда. – А не хотел бы ты служить среди поэтов, чьи песни привели тебя сюда, Сандос?

Тут иноземец впервые за полный сезон просветелел.

– Да, господин. Это будет честью для твоего недостойного гостя. Действительной честью.

И посему Супаари приступил к осуществлению этого желания. Переговоры были тонкими, сложными, восхитительными. В конечном счете он осуществил изящную, превосходно сбалансированную комбинацию, истинный венец чрезвычайно успешной коммерческой карьеры. Иноземец Сандос поступает на пожизненную службу к Хлавину Китхери, Рештару Галатны, чье увядающее поэтическое мастерство могло заново возродиться к величию в результате общения с иноземцем. Младшая сестра Рештара Жхолаа, как и сам Супаари, будет избавлена от вынужденного бесплодного состояния благодаря их браку и основанию новой наследственной линии Даржан, обладающей всеми правами на размножение. Поскольку собственное состояние Супаари ВаГайжура присоединится к линии Даржан, Благороднейшая Патримония Инброкара обретет третий клан без малейшего намека на непристойное непостоянство: идеально умножая наследственные линии без раздела наследуемой собственности.

Соглашение было подписано, передача собственности совершена. Сандоса передали во Дворец Галатна, и он как будто бы достаточно хорошо устроился. Супаари сам присутствовал при передаче иноземца Рештару; на самом деле его малость смущала патетическая трепетная готовность, с которой Сандос воспринимал заходы Китхери.

Тем не менее коммерсант покинул Дворец Галатна, восхищаясь собственной удачей и полагая, что правильно поступил и в отношении Сандоса.

Однако прошло не так уж много времени, и Супаари понял, что здесь могло иметь место некое непонимание.

– А как поживает иноземец? – поинтересовался он через несколько дней после осуществления сделки, надеясь услышать, что Сандос наслаждается жизнью.

Отвечено было:

– Неплохо.

Секретерь Рештара сообщил ему, что даже после первого посещения Сандос ведет себя необычным образом – каждый раз сопротивляется, словно девственница.

Рештар был этим доволен и уже успел сочинить великолепный песенный цикл. Лучший за многие годы, по общему мнению. Как узнал Супаари, проблема заключалась в том, что иноземец реагировал на секс бурной рвотой. Это было неприятно, однако Супаари предположил, что для его родни это нормально. Одна из иноземок, София, как раз была беременна перед тем, как ее убили во время кашанского бунта, и ее постоянно рвало.

В любом случае сделка была совершена и обратного пути не оставалось. И стихи Рештара быди очаровательны. Как и новый дом Супаари, город Инброкар; как и его новая жена, госпожа Жхолаа.

Однако стихи приобрели очень странный поворот, и Рештар умолк. Кроме того, Инброкар оказался удивительно нудным местом по сравнению с оживленным и деловым Гайжуром.

Жхолаа, напротив, сухо отметил Супаари, скучной не была, однако как будто бы оказалась умалишенной.

Исчез и Сандос, которого отослал туда, откуда он явился, прибывший с этой самой С’емли новый отряд иноземцев, благополучно исчезнувший после этого. Должно быть, тоже вернулся на родину. Но как знать?

С учетом того, как сложилось его супружество, Супаари предпочел бы никогда не встречаться с этой троицей: Сандосом, Рештаром, Жхолаа. «Теперь будешь знать, дурак, чем заканчиваются перемены, – наставлял себя Супаари. – Сдвинешь камешек, получишь оползень».

И тут Супаари осознал с тошнотворной уверенностью, что, если ему и удастся зачать нового ребенка вместо этой дочери, его следующая встреча с Жхолаа окажется еще уродливей первой. На этом общественном уровне чистота крови ценится как сокровще… Потом ему пришло в голову, что, наверное, Жхолаа не видела даже случку руна, каковым образом большинство простого народа знакомилось с основами секса. В принципе Супаари приближался к своей даме с предвкушением ожидавшей его нетрадиционной эротической красоты, воспетой и обетованной поэзией ее брата Рештара, однако ему немедленно стало ясно, что Жхолаа совершенно не знакома со свежими литературными достижениями знаменитого брата. Дитя, которое ему предстояло убить завтра утром, в процессе зачатия едва не стоило ему глаза; он готов уже был и совсем отказаться от этого занятия, если б не овладевшие им феромоны и не знающий отказа запах крови.

Завершив сей союз, Супаари с облегчением удалился в состоянии полного разочарования. И наконец понял, почему многие аристократы-жана’ата препочитали общество наложниц-руна, рожденных для наслаждения и наученных любовному мастерству, после того как династические обязанности их оказывались завершенными.

Спавшая в тот момент, утомленная трудами по изгнанию из собственного тела отродья своего мужа, дама Жхолаа Китхери у Даржан всегда представляла собой скорее династическую идею, чем личность.