Дети Божии

– Девственница! Уж этого теперь никто отрицать не может!

На что ее самый старший брат ответил:

– И почти такой же отличный боец, как тот иноземец, которого пользуют Хлавин и его друзья…

Когда все закончилось, ее провели по празднично украшенному двору в маленькую комнатку со ставнями, где, растерзанная и взволнованная, она села слушать песни, сочиненные в честь четверородной Жхолаа Китхери у Даржан, самым невероятным образом вышедшей за третьеродного коммерсанта, которому никогда не удалось бы добиться отцовства, если бы не его иноземный слуга по имени Сандос.

И когда Жхолаа наконец родила этого ребенка, в происхождении его невозможно было усомниться, что, как она поняла, являлось единственной причиной ее собственного существования. Аналогичная судьба, по мнению Жхолаа, ожидала и ее собственную дочь. Дама Жхолаа даже не посмотрела на своего ребенка, в первые мгновения жизни младенца, высвободив руку из хватки повитухи, попыталась когтем разорвать горло ребенка – из жалости и отвращения. Потом, когда в ее комнату зашел ее брат Дхерай, чтобы сообщить о том, что ребенок родился калекой, Жхолаа нимало не расстроилась.

– Тогда убейте его, – равнодушно сказала она и пожалела о том, что никто не поступит аналогичным образом с ней самой.

Глава 6 Неаполь

Сентябрь 2060 года

Для того чтобы успокоиться после визита папы, потребовалось немало времени, и Эмилио Сандос только что уснул, когда внезапный стук едва не заставил его выпрыгнуть из постели.

– Боже! Ну кто там еще? – возопил он, снова падая на подушку. Утомленный, вновь оказавшийся в горизонтальном положении, он решительно зажмурил глаза и крикнул: – Уходи!

– Кому ты рекомендуешь уйти? Богу? – послышался знакомый голос. – Потому что я не вернусь в Чикаго.

– Джон? – Сандос выскочил из постели и локтями отворил высокие деревянные ставни. – Кандотти! – в удивлении проговорил он, высовывая голову в окошко. – А я думал, что после слушаний тебя отослали домой!

– Отослали. Сперва отослали, а потом передумали. – На подъездной дорожке стоял ухмылявшийся Джон Кандотти, обхвативший длинными костлявыми руками бумажно-пластиковую коробку. В косых лучах вечернего света длинный римский нос превращал его физиономию в подобие циферблата солнечных часов. – Но что это? Или нужно быть папой, чтобы удостоиться приглашения подняться наверх?

Сандос перегнулся через подоконник, опираясь локтями, лишенные нервов пальцы, словно черешки листьев плюща ста’ака, свисали с его ладоней.

– Что ж, поднимайся, – с театральной миной проговорил он. – Дверь-то открыта.

– Так! El Cahuna Grande [19] сообщил мне о том, что ты только что проинтервьюировал Святого Отца с точки зрения его пригодности в качестве ассистента для работы в твоем исследовательском проекте, – проговорил Джон, подлезая под дверную притолоку, весьма низкую, о чем Эмилио, будучи на две головы ниже, даже не подозревал. – Отлично сыграно, Сандос. Ловкий ход.

19

Большая шишка (исп.).

– Весьма благодарен вам за то, что вы обратили мое внимание на этот факт, – проговорил Эмилио, причем английское произношение его вдруг напомнило про Лонг-Айленд, а не про Пуэрто-Рико. Надевая протезы, он сгибался над небольшим столиком. – Так почему бы тебе не взять бумагу и ножницы…

– Билли Кристал. «Принцесса-Невеста», – немедленно отреагировал Джон, ставя коробку в угол. – Тебе пора обновить репертуар. Ты смотрел комедии, которые я тебе рекомендовал?

– Ага. Больше всех мне понравилась голландская, «К Востоку от Эдема»… «Никаких признаков жизни» тоже была ничего. Шутки в фильмах поновее до меня не доходят. В любом случае, – вознегодовал он наконец, – откуда мне знать, кто здесь теперь является папой? Какой-то тип вдруг явился прямо к моему порогу…

– Если бы ты следовал моим советам, – произнес Джон с остатками смирения вдохновенного семинарского проповедника, – то понял бы шутки. Да и правящего Папу узнал бы, даже если он явился прямо к твоему порогу!

Сандос выпад проигнорировал, как игнорировал он сорокалетнюю прореху в восприятии современной истории, сначала по причине слишком большой слабости, не позволявшей ему знакомиться с ней, а теперь просто в связи с отсутствием желания признавать ее.

– Ты вообще понимаешь, насколько важно было то, что Геласий сам приехал, чтобы посетить нас? Я же говорил тебе… пора догонять время! Но разве ты когда-нибудь слушал меня? Нет!

«И сейчас не слушает», – понял Джон, посмотрев на Эмилио. Который за два прошедших месяца стал много лучше справляться с ортезами, однако процедура до сих пор требовала от него значительной концентрации.

– …А Джулиани стоит себе рядом, предоставляя мне полную возможность отдуваться за него! – бормотал Сандос, вправляя по очереди ладони в открытые механизмы, после чего махнул руками вперед, чтобы включить устройство. С тихим жужжанием пластины и электроника сомкнулись на его пальцах, ладонях и предплечьях. Он выпрямился. – Как-нибудь, Джон, я почувствую желание забить этого сукина сына мешочками с песком.

– Удачи, – пожелал Джон. – Кстати, я думаю, что у «Щенков» в этом году отличные шансы выиграть мировую серию.

Они сели за стол, Сандос плюхнулся в ближайшее к кухне кресло, а Джон занял место напротив него, на котором прежде сидел папа. Окидывая взглядом комнату, обмениваясь цитатами из «К Востоку от Эдема» и «Дальних закоулков» и пары старых эпизодов с Мими Дженсен, Джон застелил кровать, убрал с пола носки, тарелки из раковины, после чего подозрительно воззрился на Эмилио, взъерошенного и небритого. Сандос обыкновенно был аккуратен, черная с серебром конкистадорская бородка коротко подстрижена, одежда безупречна. Так что Джон ожидал увидеть «апартаменты» Сандоса находящимися в идеальном порядке.

– Всякое духовное просветление начинается с аккуратно застеленной кровати, – провозгласил Кандотти, широким движением руки указуя на беспорядок. Нахмурясь, он посмотрел на Эмилио. – Выглядишь ты хуже некуда. И когда же тебе удалось поспать в последний раз?

– Примерно пятнадцать минут назад. Но тут ко мне завалился один шилозадый старый друг и разбудил меня. Тебе кофе или еще чего-нибудь? – Поднявшись, Эмилио подошел к крохотной кухоньке, открыл буфет и достал оттуда банку с немолотыми кофейными зернами, которыми и занялся, повернувшись спиной к Кандотти.

– Не надо. Сядь. И не будем менять тему. Когда ты спал до этого?

– Отказ памяти. – Сандос убрал кофе в буфет, хлопнул его дверцей. И вновь осел в кресло напротив гостя. – Только не надо заботиться обо мне, Джон. Я терпеть этого не могу.

– Джулиани говорил, что у тебя ужасно болят руки, – продолжил Джон. – Я этого не понимаю. Раны ведь зажили! – воскликнул он, указуя на Сандоса взглядом обвинителя. – Так почему же они еще болят?

– Как сообщают надежные источники, мертвые нервы негативно влияют на центральную нервную систему, – выпалил Сандос с неожиданно едкой интонацией. – Мой мозг волнуется, так как мои ладони давно ничего не сообщают ему. Он разумно полагает, что у моих рук какие-то неприятности и потому, как шилозадый старый друг, требует внимания к ситуации, прилично досаждая мне при этом! – Сандос на мгновение уставился в окно, пытаясь овладеть собой, a затем посмотрел на Джона, невозмутимо внимавшего очередному взрыву из знакомой ему долгой последовательности. – Прости. Боль утомляет меня, понял? Она приходит и уходит, но иногда…